Чёрное пламя

Лепестки почернели, как сажа, став абсолютно, неестественно темными. Они шевелились, двигались в каком-то странном завораживающем танце, то удлиняясь, то вдруг опадая, но все же неуклонно разрастались, заметно увеличиваясь в размерах. Стебель вместе с листьями усох прямо на глазах и, обломившись от соцветия, осыпался на землю горстью пепла.

Конан наконец догадался, что он видит перед собой.

— Огонь! — выдохнул изумленный варвар, протянув к цветку руку и ощущая нестерпимый жар. — Черный огонь!

— Черное пламя! — откликнулась, оказавшаяся рядом Таврония. — Это худшее, что могло произойти.

— Что это? — пробормотал Конан, отступая на шаг,

— Это — смерть! — завопил кто-то за его спиной.

Тем временем огонь лизнул поверхность земли, и сейчас же на этом месте возникла опаленная пламенем прогалина. Присмотревшись, Конан увидел, что это дыра, черная бездонная дыра, сквозь которую едва пробивался свет призрачных далеких звезд. Она стала расти — все быстрее и быстрее, пока не слилась с «Цветком» в один гигантский полыхающий костер.

— Остановите его! — снова раздался чей-то срывающийся вопль. — Во имя Митры!

Люди и единорог медленно отступали перед неспешным, но неотвратимым, как сама Судьба, наступлением черного пламени, не в силах отвести от него глаз. Вскоре на пути стихии оказалось окровавленное тело того самого бородача, сраженного Конаном в самом начале схватки.

Огонь — теперь он разгорался еще быстрее, яростно набросился на несчастного, и тогда случилось то, чего Конан, как ему казалось, уже не сможет позабыть никогда. Бедняга скорчился, потом забился на земле в страшных муках и жутко закричал! Незрячие глаза с мольбой уставились на киммерийца, а потом тело исчезло. На месте, где только что лежал убитый человек, воцарилась могильная ночь.

Кошмарный вопль, сорвавшийся с губ мертвеца, эхом отозвался в замершем лесу и прижал к земле жалкую кучку растерянных людей.

Кто-то бросился бежать… Конан даже не оглянулся.

"Сгорело то, что еще жило в его теле, — услышал Конан голос единорога. — Сгорела и его душа… В черном пламени горит все — земная твердь, души людей, души зверей, деревьев и трав".

Налетел неожиданный ветер. Он дул в спину варвару, прямо на черный огонь, и тот радостно пожирал эту новую пищу…

— Гонза! — заорал Конан, краем глаза заметив знакомую тщедушную фигурку, стоявшую на четвереньках. Он подошел к колдуну, и схватив его за воротник, рывком поставил на ноги. — Сделай так, чтобы этот проклятый огонь…

Невозможно, Конан, — варвар не сразу понял, что старик беззвучно плачет. — Сил всех земных магов не хватит, чтобы загнать черное пламя в ту Бездну, откуда оно явилось! О, Митра! Теперь ты не дождешься моей души, а быть может… — голос Гонзы упал до шепота. — И до тебя оно доберется… Ведь ты земной бог, а все, что с ней связано, должно неминуемо исчезнуть…

Конан содрогнулся. Он не боялся смерти, веря, что после нее его ждут у престола Крома, а на земле и без него как-нибудь обойдутся. Но теперь киммериец пытался себе представить, как может статься, что не будет не только земли и его, Конана — не будет вообще ничего.

Даже Богов.

Даже памяти о Земле…

И вот тут Конану впервые по-настоящему стало страшно.

Лежащие на поляне мертвецы один за другим пожирались ненасытным огнем. Их крики и стоны способны были довести оставшихся в живых до безумия.

— О, Мудрейшая! Ты! — рядом с Гонзой и Конаном оказался один из Стражей, единственный, оставшийся в живых.

"Я готова," — спокойно ответила Таврония.

Конан с изумлением взглянул на нее. Единорог вскинула голову и покосилась на варвара своим карим глазом то ли с жалостью, то ли с какой-то непонятной киммерийцу печалью. Но страха в ее взгляде не было.

"Держись за меня, Конан! Ухватись за шею — и крепко держись! Не отходи ни на шаг. А еще лучше… обними меня. Обними и не отпускай!"

Конан нерешительно положил руку на тонкую шею единорога.

"Крепче!"

Жар от пламени становился невыносимым, но он не походил на жар обычного огня. Черный огонь обжигал изнутри, выжигая и сердце, и душу.

Но прикосновение к нежной шелковой шкуре единорога неожиданно принесло облегчение. Конан слышал, как Таврония мысленно разговаривает с оставшимся в живых Стражем и Гонзой.

"Калев! — обратилась она к Бессмертному. — Встань ближе ко мне! Мне ведома твоя сила — она невелика. Но сейчас даже малая помощь может иметь решающее значение. Мы с тобой в этом мире чужие, и это повышает наши шансы на победу. А ты, Гонза… Гонза! Послушай меня!"

Старый колдун медленно поднял голову и долгим взглядом посмотрел в ее глаза. В его тусклых зрачках появился слабый огонек, будто жизнь, уже покинувшая тщедушное тело старика, снова вернулась к нему.

"Объединим наши силы. Ты был прав, говоря, что всей мощи земных колдунов здесь не хватит. Вашей магией пламя не остановишь. Но я и Калев не принадлежим земному миру. А ты… Ты один стоишь тысячи магов! Я это знаю, вижу твою Силу!"

Гонза подошел к ним и встал между Стражем и ею.

— Я всегда себя мнил лучше многих, — печально сказал он.

"Ты сам не знаешь пределов своих возможностей. Объедини свой разум с моим, и я покажу тебе твою истинную мощь! Если мы выступим вместе, то клянусь Началом Начал, остановим огонь из бездны!"

Гонза прикрыл глаза рукой и замер… потом он покачнулся и вскрикнул, как показалось Конану, с восторгом.

— Нам надо спешить, — отняв руки от лица, произнес чародей.

Киммериец взглянул на него и поразился происшедшим с магом переменам. Рядом стоял не мерзкий вертлявый, вечно хихикающий насмешник, не раздавленный и сломленный судьбой человек, смирившийся со своим поражением, а мудрый старец с ясным, умным взором.

Нам надо спешить, — рассеянно повторил Гонза и вдруг заговорил быстрой неразборчивой скороговоркой. — Я еще должен сказать пару слов киммерийцу… Не стану скрывать, Конан, что с самого начала я хотел использовать тебя как орудие, а затем убить и смочить твоей кровью лепестки Цветка, конечно, предприняв все необходимые меры предосторожности. Сейчас я не думаю, что мне бы удалось обуздать черное пламя… Прости меня, киммериец, и прощай!

— Пора, — сказала Таврония, и они вчетвером шагнули прямо в огонь.

Стена пламени поглотила их…

Конан спал, и ему снился сон.

Он вновь находился в том самом лесу, где рос Цветок, и где-то рядом с ним приоткрылась таинственная Дверь Миров.

Снова ослепительно ярко светило солнце и звонко пели птицы. Он шел куда-то, ни о чем не думая — нагой, безоружный — слыша чей-то далекий призыв, вернее страстный зов, которому сладостно было повиноваться. Он шел быстро, почти бежал, и ветки деревьев ласкали его мускулистое тело, возбуждая своими прикосновениями.

И вдруг появилась она… Робко, застенчиво выступила навстречу из-под темной сени листвы. Она была прекрасна. Даже в этом волшебном лесу красота ее казалась неземной.

Тоже обнаженная, она стыдливо прикрывалась рукой, но когда он подошел ближе, вдруг резко опустила руки и каким-то отчаянно ребяческим жестом, почему-то показавшимся ему до боли знакомым, вздернула голову. Глаза ее оставались прикрыты длинными трепещущими ресницами, а томный блеск пламенеющих губ говорил о сильнейшем волнении.

Он подошел к ней и взял ее лицо в свои ладони.

Ресницы поднялись и, увидев самые прекрасные на Земле глаза, наполненные слезами, он весь затрепетал, и огонь пробежал по его жилам.

— Почему ты плачешь? — тихо и ласково спросил он.

Она отозвалась не сразу — просто не смогла справиться с волнением.

— Я боялась… боялась, что ты не примешь меня, — прошептали одни ее губы.

— Но кто ты? — спросил он.

— Твоя мечта… — она несмело улыбнулась.

— Разве можно не принять мечту?

— Тогда обними меня, обними меня крепко! — вдруг страстно прошептала она, и две тонкие руки обвились вокруг могучей шеи варвара. — Когда я увидела тебя в первый раз, ты спал — крепко, словно младенец, а неподалеку пасся твой конь… И вдруг из глубины ночи повеяло смертью. И я поняла, что ты — тот, кто вместе со мной способен встать на ее пути — и выстоять… Я не ошиблась…