Давай поиграем (СИ)

   Не всегда, поправился Рэми. Там, в кабинете, Мир заслонился от него щитами. И телохранитель не насторожился. Сам виноват. Сам и отвечать будет. А Мир побушует, побушует, и сам уберется.

   - Рэми, ты не уйдешь от ответа, - неожиданно мягко сказал Мир. - Я тебе не дам. Не надейся. Я не хочу тебя ранить, тем более, что ты еще слаб... но если ты меня заставишь...

   Рука принца легла на запястье Рэми, накрывая татуировку родов.

   Сменил тактику, напрягся Рэми. Вновь ласков, даже опасно ласков. Уговаривает? Обычно приказывает, а теперь, - уговаривает? Рэми напрягся. А если Мир до сих пор не очнулся? Если мгновение назад спокойный, он вновь возьмется за кинжал?

   - Ты меня боишься? - чутко уловил состояние телохранителя Мир. - Раньше ты мне доверял.

   Это, интересно, когда? До посвящения? После этого именно Мир превратил жизнь Рэми в ад. Так к чему его щадить?

   - Раньше ты не всаживал мне в спину кинжала.

   Сказал и сам испугался. Пальцы принца, ставшие холодными, как лед, отпустили запястье.

   Рэми прикусил губу и, почувствовав на ладони прикосновение мохнатых лапок, раздраженно смахнул упрямого паука на пол.

   Мир молчал.

   Испуганный паук поспешил под кровать, в спасительную темноту, но принц поднял ногу... Лопнула хитиновая оболочка, осталось на ковре пятно, а Рэми, которого угнетало молчание, стал быстро оправдываться:

   - Я не знал, что на тебя нашло. Ни с того ни с сего ты на меня набросился. Будто убить хотел. Глаза сумасшедшие, не твои... а потом ты, вроде очнулся. Я думал, прошло. Действительно думал. И глаза твои стали нормальными, и разговаривал ты нормально.

   - Потому повернулся ко мне спиной? - осторожно спросил Мир, все так же отрывая взгляда от ковра.

   - Да, - ответил Рэми, отказываясь смотреть на принца.

   Принц ничего не ответил, лишь взял со стола чашу, подал ее Рэми и приказал:

   - Пей, - и тотчас хрипло добавил. - Не отравлено. Я вернулся. На самом деле вернулся. И не причиню тебе вреда...

   Всегда причиняешь. Пусть не убиваешь, но издеваешься так то постоянно.

   - Рэми, пей, - вновь вмешался седой Лерин. - Если не веришь Миранису, то мне поверь - принц ничего не выкинет. И более никого не убьет. Даю тебе слово.

   Пальцы Рэми задрожали, норовя выпустить чашу, но ладони Мираниса вдруг обняли его ладони, не давая жидкости пролиться на одеяло.

   - Все хорошо, - еще раз повторил принц. - Пей.

   Рэми начал пить, продолжая лихорадочно соображать. Что это было тогда, в кабинете? И где это паршивая статуэтка?

   - Мир, я... - попытался собраться со словами Рэми. - Я думаю...

   - Я думаю, - оборвал его Лерин, - что мы более не можем терять времени на твое самобичевание, Рэми. И потому ты возьмешь себя в руки и расскажешь, что произошло. Шаг за шагом, не пропуская ни единой мелочи.

   Рэми никогда не любил Лерина, и за его так рано поседевшие волосы, он про себя называл телохранителя принца Стариком.

   Лерин и вел себя, как старик: ровесник Мира, он не засматривался на женщин, проводил много времени в храмах, был излишне мудрым, излишне осторожным, и излишне придерживающимся традиций. Он всегда казался Рэми слишком правильным, иногда откровенно скучным. Но сейчас, когда Лерин в очередной раз бесцеремонно вмешался в разговор, Рэми был ему даже благодарен, больно уж сложно было ему подбирать слова.

   - Я... - выдохнул Рэми, собираясь с мыслями и отдавая Лерину пустую чашу. После питья во рту остался горьковатый привкус трав, кружилась голова и заплетался язык. - Я...

   - Рэми, посмотри на меня! - склонился над ним Лерин, шепча заклинания и дотрагиваясь лба Рэми подушками пальцев. - Проклятый Тисмен! Вновь переборщил с травами! Он сейчас заснет... - Рэми пытался бороться с сонливостью, но глаза неумолимо слипались, а голос Лерина отдалялся, сливаясь с туманом. - Но Рэми уже достаточно пришел в себя, чтобы ты мог сам увидеть, Мир.

   Тень Лерина перестала закрывать солнце. Рэми хотел повернуть голову к окну, но пальцы принца прикоснулись к подбородку, остановили движение, и Мир заставил Рэми посмотреть себе в глаза:

   - Ты ведь доверишься мне, правда?

   Рэми моргнул, пытаясь отогнать сонную одурь. Он почувствовал, как обжигающей волной поднимается внутри сопротивление и быстро крепнут щиты, отгораживая его от назойливого высшего мага.

   - Рэми... доверься мне.

   Когда в глазах Мира заплескалось синее пламя, телохранитель огромным усилием воли подавил в себе панику и заставил бушевавшее внутри море силы подчиниться наследнику. Мир его друг... Мир... Его глубокий, полыхающий синим взгляд втягивает... высасывает воспоминания и отпускает... Берет, наконец-то, вверх сонливость и очертания комнаты размываются. И там, на границе сна и яви, удивленный и оправдывающийся голос хариба Мира:

   - Ларец? Мой архан, вы сами утром отправили меня в город. Ваш конь захворал, вы же помните...

   - Рэми, не сопротивляйся, спи, - тихий голос Мираниса. - Ты нам нужен сильным и здоровым, спи...

   Кадм, телохранитель наследного принца, устал. Очень. Сначала Рэми с его смертью, теперь это...

   "Этим" было изуродованное тело теперь уже бывшей фаворитки Мираниса. Сказать по правде, Кадм никогда ее не любил. А кто любил? Помимо принца, которого Кадм про себя наделял абсолютной беззащитностью в выборе женщин, наверное - никто.

   То, что деваха была некрасива, глупа, тщеславна Кадма волновало мало. Лера отличалась еще воистину зверской ненасытностью: частых ласк Мира ей было недостаточно и, выползая из постели принца, она с удовольствием делила ложе с не очень разборчивыми придворными.

   Ставить на место зарвавшихся арханов приходилось Кадму. А кому еще? К другим телохранителям с подобными просьбами не пойдешь... Рэми - упрямый неженка. Лерин белых ручек о такое пачкать не станет, а нелюдимый Тисмен и вовсе решит проблему проще некуда: яда в чашу ослушнику и дело с концом.

   Зеленый телохранитель шуток не понимал и к репутации принца относился серьезно. По мнению Кадма - слишком, ведь для молодых и глупых арханов (а кто еще в постель фаворитки принца полезет?) хватало лишь угрозы провинцией, а провинции придворные боялись пуще смерти.

   Кадм их не понимал. Он частенько мечтал о лесах Алирии, где прошло его детство, о дубравах, о кристально чистой родниковой воде и, что главное, о покое. Временном, большего телохранитель бы не выдержал, но с непредсказуемым принцем покоя не было никогда.

   Воспоминания о безоблачном детстве прервал назойливый запах спекшейся крови. Смерть. Она не бывает красивой, Кадм это выучил уже давно, еще мальчиком, когда нашел "заснувшую" мать.

   "Она красива", - шептал молодой ученик жреца смерти, которому поручили забрать тело.

   "Смерть не бывает красивой, - отвечал Золанд, опекун Кадма. - А это еще и глупа."

   Теперь Кадм соглашался с опекуном. Смерть бывает какой угодно, только не красивой. Самоубийство матери было глупым, конец Леры - уродливым.

   Жрец смерти склонился над фавориткой. Молодой, еще неопытный дозорный не выдержал, тайком закрыл нос шарфом и отвернулся. Думал, что тайком: но Кадм его не разочаровывал: его и самого мутило от увиденного.

   Но хуже всего оказалась жалость. Да, он жалел глупую фаворитку. Даже она не заслужила умереть с задранной юбкой, с распоротым животом и выпущенными наружу кишками.

   Но жалость телохранителя - чувство быстро проходящее, потому как долго жалеть кого-то Кадм себе позволить не мог. Пора было действовать. Сделав знак дозорным, он вышел, оставив тело на попечение жрецов смерти. Здесь делать ему больше было нечего.

   Едва выйдя в коридор, Кадм в сердцах сорвал с себя плащ, бросив его харибу. Он более не мог выносить сладковатого аромата мертвечины, которым пропахла дорогая ткань. Но несмотря на отсутствие плаща навязчивый запах смерти преследовал его всю дорогу, а переодеться было некогда. Плохой сегодня день. Утомительный. Кадм не любил утомительных дней.