Подмастерье Элвин

— Ради него стоило умереть, это я тебе говорю честно.

Девочка восприняла эти слова с радостью. В сердце ее воцарился покой, и она снова заснула. Вслед за мамой засопел наевшийся малыш. Пегги подняла его, завернула в одеяло и положила на согнутую руку матери. «Пусть последние секунды своей жизни мама проведет с тобой, — молча сказала она мальчику. — Потом мы расскажем тебе, что она умерла, сжимая тебя в своих объятиях».

Умерла… Папа вместе с По Доггли копал ей могилу; мама ушла к Берри, чтобы убедить их помочь спасти жизнь и свободу ребенку; да и сама Пегги думала о девочке как о мертвой…

Но она еще жила, искорка жизни по-прежнему теплилась в ней. Жаркая ярость вспыхнула в Пегги, потому что она внезапно вспомнила — какой же она была дурой, раньше об этом не подумав! — что один человек из тех, кого она знает, обладает даром исцелять больных. Разве не он склонился над Такумсе после битвы за Детройт, когда тело великого краснокожего было усеяно дырами от пуль? Разве не Элвин исцелил Такумсе? Элвин мог бы спасти эту девочку, будь он здесь.

Она устремила глаза в темноту, отыскивая ярко горящий огонек, огонек, который узнавала с первого взгляда, ибо даже собственное сердце она не знала настолько хорошо. Да, вот он, бежит в ночной тьме, бежит путями краснокожего человека, как будто во сне, и земля, обволакивающая его, — это его душа. Он передвигался быстрее, чем любой бледнолицый, он обогнал бы самую быструю лошадь, скачущую по лучшим дорогам меж Воббской рекой и Хатраком, но сюда он прибудет не раньше завтрашнего полудня, а к тому времени девочка-беглянка умрет и будет похоронена на семейном кладбище. На каких-то двенадцать часов она разминется с единственным человеком в стране, который мог бы спасти ей жизнь.

Так всегда происходит. Элвин мог бы спасти ее, но он и не подозревал, что она нуждается в нем. Тогда как Пегги, которая ничегошеньки не могла сделать, знала, что происходит, знала все, что может произойти, знала то, что обязано было произойти, если бы мир был добр. Но в мире нет добра. И ее желаниям не суждено исполниться.

Как ужасно быть светлячком, видеть, что несет будущее, и терзаться собственным бессилием, поскольку ничего изменить не можешь. Слова — вот та единственная сила, которой она обладает: она может рассказать остальным, что произойдет, но не всегда способна повлиять на их выбор. Всегда существует возможность, что, сделав определенный шаг, человек ступит на куда более страшную тропу, чем та, от которой Пегги пытается его уберечь. Столько раз по причинам своей жестокости, сварливости или просто невезения люди совершали ужасный выбор, и все шло намного хуже, чем если бы Пегги промолчала и ничего не сказала. «О, если б я не знала этого. Как я хочу иметь надежду, что Элвин прибудет вовремя. Если б у меня была хоть какая-то надежда, что девочка выживет. Если б я сама могла спасти ей жизнь…»

Но тут Пегги вспомнила о тех случаях, когда она и в самом деле спасала человеческую жизнь. Жизнь Элвина, к примеру, — с помощью его сорочки. В эту секунду надежда все-таки вспыхнула в ее сердце, ведь можно воспользоваться остатками сорочки Элвина и спасти девочку, вернуть ей силы.

Пегги вскочила и, прихрамывая, побежала к лестнице; ее ноги настолько затекли от сидения на полу, что она даже не чувствовала, как пятки касаются деревянных досок. Она споткнулась и, испугавшись, что шум разбудит кого-нибудь из постояльцев, оглянулась по сторонам — нет, никто не проснулся. Поднявшись на второй этаж, Пегги побежала по крепким ступенькам лестницы, ведущей на чердак, — месяца за три до смерти деда справил на чердак хорошие, надежные ступеньки. Она продралась сквозь завалы сундуков и старой мебели и наконец очутилась в своей комнатке, расположенной в восточной части дома. Через выходящее на юг окно на пол падал лунный свет, рассыпаясь четким квадратным узором. Пегги подняла одну из половиц и достала шкатулку — в это потайное место Пегги прятала ее каждый раз, когда покидала спаленку.

Либо она слишком громко стучала ногами, либо сон этого постояльца был очень чуток, но, спустившись с чердака, Пегги чуть не сбила с ног проснувшегося гостя. Он стоял у порога своей комнаты, из-под длинной ночной рубашки торчали тощие белые ноги, глаза его смотрели то вниз, на первый этаж, то на дверь, как будто он никак не мог решить, то ли спуститься вниз, проверить, то ли вернуться в постель. Пегги заглянула в его сердце — только для того, чтобы выяснить, не видел ли он чернокожую девочку и ее малыша. Если б он ее видел, его мысли и чувства пришли бы в смятение.

Но нет, он не видел, еще не поздно все исправить.

— Почему ты одета? Ты куда-то собралась? — удивленно спросил он. — В столь поздний час?

Она мягко приложила палец к его губам. Чтобы заставить его замолчать — по крайней мере никаких других намерений у нее не было. Но вдруг она поняла, что после его матери, которая умерла много лет назад, ни одна женщина больше не касалась лица этого человека. В это мгновение Пегги увидела, что сердце мужчины наполнилось не страстью, не похотью, но смутными желаниями одинокого человека. Этот проезжий священник — родом из Шотландии, как он утверждал, — остановился в гостинице позавчера. Пегги тогда не обратила на него внимания, поскольку ее мысли были заняты Элвином, который вот-вот должен был прибыть в Хатрак. Но сейчас важнее всего заставить священника вернуться в комнату, и как можно быстрее. А сделать это можно одним-единственным способом. Она положила ему руки на плечо, обхватила его шею и, нагнув голову, поцеловала священника прямо в губы. Крепко, настойчиво, так, как ни одна женщина не целовала его.

Ожидания полностью оправдались — стоило ее рукам разжаться, как он мигом скрылся в своей комнате. Она бы посмеялась над ним, но, заглянув в его сердце, Пегги поняла, что на самом деле вовсе не поцелуй заставил священника поспешно ретироваться. Его испугала шкатулка, которую она сжимала в руке и которая во время поцелуя коснулась его шеи. Шкатулка, в которой лежала сорочка Элвина.

Как только ее крышка дотронулась до его шеи, он сразу почувствовал, что находится внутри коробочки. Не то чтобы он обладал каким-то там даром, нет, здесь крылось нечто совсем иное: каким-то образом он ощутил, что рядом с ним находится частичка Элвина. Пегги увидела, как в уме у него возникло лицо Элвина, и священник воспылал такой ненавистью, которой Пегги никогда не наблюдала ни в одном человеке. Вот тут-то она и поняла, что человек этот не просто священник. Это преподобный Филадельфия Троуэр, который некогда служил проповедником в Церкви Вигора. Преподобный Троуэр, который однажды пытался убить Элвина и убил бы, если б ему не помешали.

Элвин-младший куда больше пугал Троуэра, чем женский поцелуй. Теперь беда заключалась в том, что перепуганный насмерть священник начал подумывать, а не уехать ли прямо сейчас, не сбежать ли поскорей из этой гостиницы. Но, решив уехать, он спустится вниз и увидит то, что ему никак нельзя видеть. Это случалось очень часто — Пегги пыталась помешать произойти чему-то плохому, но выходило еще хуже, и она потом не раз жалела о своем вмешательстве. Как же она не узнала Троуэра? Ведь она столько раз видела его глазами Элвина… Правда, за последний год священник очень изменился — похудел, осунулся, постарел. Кроме того, она никак не ожидала увидеть его здесь. Но что сделано, то сделано, и ничего не изменишь. Стало быть, надо каким-то образом удержать его в комнате.

Открыв дверь, она шагнула за порог и, пристально поглядев священнику в глаза, сказала:

— Он здесь родился.

— Кто? — спросил священник.

Лицо его побелело, словно он узрел самого дьявола. Он сразу понял, кого она имеет в виду.

— И он возвращается. Сейчас он идет сюда. Тебе ничего не угрожает, но этой ночью ты должен оставаться в своей комнате, а с первым лучом солнца уезжай отсюда.

— Я не… я не знаю, о ком вы говорите.

Неужели он думает, что сможет обмануть светлячка? Хотя, возможно, он не знает, кто она такая… Нет, знает, знает, просто он не верит ни в светлячков, ни в обереги, ни в скрытые дары, ни во что подобное. Он человек науки и высшей религии. Дурак набитый. Придется ему доказать, что его страхи оправданы. Она хорошо знала Троуэра и все его тайны видела насквозь.