Ночь на площади искусств
Ночь на площади искусств читать книгу онлайн
Ночь перед карнавалом. Ночь, в которую — как испокон веку верят люди — случается много странного…
В эту ночь запертые случайно в концертном зале красивого готического городка японец, европеец и русский нотный мастер переживут удивительные мистические приключения — и встретятся с совершенно невероятными существами, которые не в силах породить даже самая причудливая фантазия. А ведь сам карнавал еще только начинается!..
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— ?
— Как я сразу не сообразил! Одурел с перепугу!
— ?
— Господа, вы победители крупного конкурса. Примите мои поздравления!
И Матвей, не дожидаясь вопросов, начал торопливо рассказывать о концертном зале, замысле директора, компьютере «Кондзё», который признал достопочтенные марши не только наиболее часто исполняемыми произведениями столетия, но и самыми необходимыми, без которых человечеству не обойтись.
— А вы этого не знали? — удивились Марши.
— Конечно, нет, — продолжал частить Матвей, — Я должен вас, то есть ваши партитуры, переплести в бархат, чтобы завтра этой музыкой открылся чудесный зал. Затем ваши партитуры торжественно возложат на вечное хранение в витрине фойе, — Матвей задумался и дал волю воображению: — Ну а коль и вы явитесь собственной персоной, то, скорее всего, вас забальзамируют, а партитуры положат в руки.
— Как это? — недоумевал Свадебный марш, — Я не хочу.
— Отчего же? — успокаивал Матвей, — Соорудят небольшой мавзолейчик. Вечная слава. Почести. Бесплатный вход.
— Странно, — задумчиво произнес Свадебный, — Только признали — и на тебе: лежи забальзамированным с нотами под мышкой.
— Да нет, мавзолей — это так, мои предположения… Фантазия художника. Вы можете не согласиться.
— И на том спасибо. Вдобавок нас пока никто не видел и не знает. Мы раньше никогда не являлись людям в таком виде. И кому мы этим обязаны — загадка и для нас.
— Это не важно, — ответил Матвей, — Важно, что вы победители. Об этом узнают все. Ваши мелодии будут играть городские часы. Одну — по четным, другую — по нечетным числам. Каждый год филармонический сезон открывать будут тоже вами.
— Приятно. Нет слов.
— А сколько шуму завтра будет! — продолжал Матвей, — Конкурс разрекламирован широко и громко. Съехались важные персоны, музыковеды, репортеры. Воротилы с девицами! Все в ожидании. И вдруг — бамс! Угоститесь! — выкатил остекленевшие глаза Кувайцев, — Траурный марш! Самая популярная и необходимейшая музыка! Вот сенсация, господа! Ложись и помирай.
— А я? — обиженно спросил блондин.
Матвей махнул рукой.
— Ну, вы много шуму не наделаете. Желанный гость, радостные предвкушения, полно родственников, надежды, смех, шампанское рекой. Да, теперь я понимаю!.. Понимаю, почему Ткаллер приходил такой растерянный и бледный. Скандалом пахнет. Как он выкрутится? У нас на родине ему бы за такие эксперименты…
Траурный марш разволновался, ему стало душно. Неожиданно он снял с головы свой паричок, обнажив абсолютно голый череп цвета старой слоновой кости. Матвей попятился, не спуская глаз с необыкновенно красивого и пугающего купола. Почувствовав, что теряет сознание, переплетчик упал в кресло. И вдруг в абсолютной тишине комнаты раздался глупейший, нелепейший смех. Траурный мигом напялил парик и спросил, есть ли кто в комнате. Матвей вытащил из-под себя мешок-хохотун, отключил смех и отшвырнул мешок в сторону. Переплетчик не спускал глаз с Траурного — так поразил его череп или что-то еще. Он и сам понять не мог. Однако в прищуренном взгляде появилось сомнение. Матвей вдруг тихо спросил:
— Вам не знаком полковник по фамилии Зубов?
— Не припоминаем.
— А он мне намекал на возможные таинственные встречи. Давал определенные инструкции. Только не пойму, зачем было пугать, зачем прикидываться какими-то маршами? Маскарад зачем?
— Вы нам не верите?
— Конечно, нет, — усмехнулся Матвей и снова напрягся, — Я знаю, кто вы… Догадываюсь… Вы — наши. С Лубяночки. Да-да, мне приходилось слышать о вашей опасной героической работе. Я понимаю, я отношусь к ней с уважением, но… здесь все-таки музыкальный фестиваль. Поют, на скрипках играют… Танцуют… Сардели кушают… Цель вашего появления?
Пришельцы посмотрели на Матвея, потом друг на друга.
— Странное направление принял наш разговор, — нарушил молчание Траурный марш, — Только что вы нас поздравляли с успехом, рассказывали о фестивале, и вдруг такое недоверие. И даже полное неверие!
— Я не люблю, когда меня держат за дурака. Мне надо знать свою задачу, — отвечал Кувайцев, — До вашего появления она у меня была четкая и определенная — переплести партитуру. Что вы теперь хотите?
Марши отошли в сторону, о чем-то переговорили, затем Свадебный сказал:
— Уважаемый господин! Нам, разумеется, неприятно и даже обидно, что вы нам не поверили. Это ваше право. Мы удаляемся.
— Так вы здесь ночевать не будете?
— Пусть вас ничего не волнует. Работайте, как собирались. Главное — не перепутайте. Вот моя партитура и обложка, а вот почтенного си бемоль минорного марша. Ориентируйтесь по этой надписи: «ламенто» — жалобно, горестно. Плач.
— Приметный ориентир, — соглашался Матвей, — Все будет как положено. Аккуратно…
Матвей на прощание угодливо протянул руку Свадебному и Траурному. У первого ладонь была суховатая, но теплая, а у второго — просто лед. Кувайцев отдернул свою замороженную руку и тут же сунул ее в карман. «Странно, — подумал он, — Недавно этот так вытирал свою потную лысину. Странно…»
Вдруг в коридоре послышались приближающиеся шаги. Звук их был неритмичен — похоже, человек продвигался на ощупь в темноте и настороженно ко всему прислушивался.
Возле двери шаги затихли. Ключ пытался попасть в замочную скважину. Матвей смотрел то на дверь, то на гостей. Гости приложили пальцы к губам: дескать, тихо. И в этой тревожной тишине снова возникло загадочное свечение. Комната осветилась оранжевыми, голубыми, зелеными тонами. И на этом цветном фоне пришельцы растворились.
Ключ все еще не мог справиться с замком. Матвей не знал, что ему делать, но молчать было выше его сил.
— Ну, кто на этот раз? — выкрикнул он, и голос его сорвался на фальцет, — Кто там крадется, как шелудивый кот? Мяукающая флейта? Кусающийся тромбон? Танцующий катафалк?.. Я готов!..
Никто не ответил. И только чуть слышно было, как часы на ратуше пробили два раза.
Зачем пеликану ошейник
На площади Искусств между ратушей и концертным залом горел фестивальный огонь. Призывные фанфары возвестили о начале концерта. Площадь была полна разного люда. Журналисты покинули свое кафе и тоже поспешили сюда. Они фотографировали, вели репортажи, спорили с артистами, публикой и между собой.
— Нет! Что ни говорите, — выкрикивал кудрявый упитанный итальянец, — а без нашей музыки открытие зала не обойдется! Верди, Россини, Доницетти, Перголези, Вивальди, Тартини, Боккерини… Выбирайте! Вы утонете в великих именах!
— Простите, — возражал ему сухощавый немец с куриным профилем, — Но как же обойтись без Баха, Брамса и Бетховена? Торжественная бетховенская месса! Есть ли величественнее произведение? А чем не подходит для праздника увертюра «Освящение дома»? Вы будете потрясены величием немецкого духа!
Его перебивал безликий австрияк, который козырял Моцартом. Будет просто смешно, если не победит чарующий волшебник всех времен. А Иосиф Гайдн или Франц Шуберт? Вы захлебнетесь в овациях!
Францию представляла жовиальная журналистка, которая с несколько наигранным пафосом восклицала:
— О Бизе! О Шарль Гуно! О Равель, Форе и Дебюсси! А «Двадцать взглядов на младенца Иисуса» Оливье Мессиана? О!
— Я смеюсь над вами, мадам, — говорил без тени улыбки некто по кличке зануда, — Ваши Форе и Дебюсси возникли и прославлены в искусственной среде, оторванной от кровных, живых интересов народа. Эта среда отгородила себя стеной материальных благ и удобств от основной массы, вообразив, что она груба, темна и ничего не понимает в искусстве. А может быть, нет ничего выше обычной колыбельной песни. Да-да! Колыбельная песня матери — самое часто исполняемое и необходимое классическое произведение.
— Замолчи, зануда! — обрывали его американцы.
Они называли Самюэла Барбера, Леонарда Бернстайна, Джорджа Гершвина. Если бы Америка и в прошлых столетиях была АМЕРИКОЙ, то и Моцарт, и Бетховен, и Бизе жили и творили, без всяких сомнений, только там. Ни в одной стране нет такой творческой свободы! Таких благоприятных условий! А европейские гении практически все жили и творили в нужде. Мало того, когда Констанция, возвратившись, стала разыскивать могилу мужа, могильщик ей ответил, что покойника по фамилии Моцарт он не запомнил. И никто не запомнил! Похоронили в общей яме. Позор вашей Европе!