Коромысло Дьявола (СИ)

— Филипп Олегыч! Зачем писать ручкой, когда буквы проще вводить с клавиатуры?

— Ну ты, Иван, скажешь! Для того нужно менять учебную программу. Короче, установить в системе образования новую операционку, железо обновить…

— И всех учителей заставить новыми системными блоками пользоваться!

— Невежливо, Вань, перебивать собеседника. Заметь, я не говорю: того, кто старше тебя…

— И умнее.

— Это ты сказал. Хотя устами младенца глаголет порой истина. Давай-ка, брат ты мой, возвернемся к аглицким цветам и цифири. Отдохнули и будя…

С тех пор минул год с лишним. Ваня почти преодолел второй класс. Его истинный первый учитель вот-вот войдет в статус неполного высшего образования. И оба они, несмотря ни на что, исхитрились, приладились приобретать знания так, как им удобно.

Как не раз убеждался Филипп, тем и хорош этот принцип обучения один на один, в варианте обратной связи являющийся методом «гувернер — воспитанник». Ведь он позволяет оптимальным образом совместить ненавязчивое свободное воспитание и жесткое насильственное усвоение специфических знаний, умений, навыков.

И при этом чрезмерно не перенапрягаться самому учителю.

Посему наладив Ваньку доводить до кондиции обширный, на весь 24-дюймовый монитор русско-английский текст, где требуется до упора использовать учебный материал двух последних занятий, Филипп позволительно отдался отдыху от трудов дидактических и лингвистических.

Корпеть над самостоятельным заданием его ученику придется минут сорок, не меньше. Филипп явственно помнил, как тяжко ему одно время давался перевод с русского на английский. Нынче ж, наоборот, чтобы с английского по-русски нормально и литературно смотрелось, семь потов сойдет, пока что-нибудь путное выйдет.

Стало быть, можно устроить кофейную или лучше чайную паузу. Как-никак английский файв-о-клок близится.

Добрая кухарка Татьяна, зная привычки Филиппа, чай ему уже заварила, и горячие булочки поспели. Подкрепившись, домашний учитель заглянул в детскую. Ванька пыхтел, потел, старался с переводом и подстановкой истинно неправильных английских глаголов. Указав ученику на несколько вопиющих ошибок, с чувством исполненного педагогического долга Филипп растянулся на кровати в здешней гувернерской.

Не так давно прислуга ее звала малой гардеробной и складировала здесь старые хозяйские зимние вещи вперемешку со всяким квартирным хламом, годами дожидающимся перемещения в мусорные баки. Собственно, эта была инициатива босса предоставить гувернеру жилплощадь, а тот с трудом сдержал восторг и чуть не упал в экстазе, узнав о ремонтируемых для него целых 8 отдельных квадратных метрах.

Еще бы! К немалому жалованью ему добавлялись стол и постель. А это не так чтобы мизер для бедного студента, ютившегося в проходной общей комнате между родительской спальней и комнатенкой сестры с зятем.

Но вот нынче, «эх-ха!», в его распоряжении собственное изолированное жилье, компьютерный стол с 20-дюймовым монитором, сверхудобное эргономичное кресло, широкая мягкая кровать, у двери два встроенных стенных шкафа-купе для книг, дисков и одежды.

К тому же окно выходит на северную сторону. То, что нужно, чтобы комфортно играть, читать, лежа смотреть кино, не занавешиваясь от беспардонного солнечного света плотными шторами и не насилуя глаза чрезмерной яркостью излучающего изображения.

Филипп возлежал на кровати и предавался кратковременному заслуженному отдыху. Но вовсе не бездумно и бессмысленно, потому как расслаблял поочередно мышцы и сухожилия тела. Достигнув необходимой степени релаксации, по примеру воспитанника («мудрость детям Богом дарована») он стал ретроспективно вспоминать, анализировать правдивые и лживые обстоятельства нынешнего дня.

«Правильно говорит сэнсэй Кан: несовершенные чувства и ограниченный рассудок нам всегда лгут, истинной враждебную обстановку делает лишь оценивающий ее разум».

Если разумно и резонно поразмыслить, из аварийной ситуации у маргаринового завода на улице Баранова он, Фил Ирнеев, вышел без потерь. Спас человека, по уму употребив телесную жизненную силу.

Недаром та тетка медсестра взирала на него с восхищением и обожанием. Но пожилые женщины — те, кому по жизни за 30, - его ничуть не привлекали.

Иное дело восхитительная девочка Вероника из парка: трусики «серебряный туман», корсетный пояс, бирюзовое модельное платьице. К ним в тон второго («или все-таки третьего?») номера грудь, миловидное личико и салонная прическа бизнес-леди.

Филипп, в чем он сейчас себя непреложно уверил, Нику явно интересует с далеко идущими общежитейскими намерениями. Что она и продемонстрировала. Недвусмысленно всем языком тела.

Давешний хитроумный нищий из кольцевого подземного перехода его тоже не обманывал. Потому что сам был полностью уверен: мол, от широкой души облагодетельствовал молодого человека прохожего стопроцентно выигрышным лотерейным билетом, купоном.

Не стоит удивляться и тому, как попрошайка его вычислил, невзирая на режим невидимости молчаливого тела. Очевидно, пройдоха приобрел неслабую прозорливость, целыми днями упорно разглядывая проходящих и подходящих клиентов.

Одно странно: Филипп такого мощного пройдисвет-профессионала никогда раньше в городе не встречал. Наверное, тот до Круглой площади работал в другом месте. Может статься, у епархиального собора или на авторынке?

«Точняк, этот ханыга в большой крутизне. Моща! Как ни старайся, лица не вспомнить. Ни черта, кроме гнедой бородищи с подпалинами. Наверняка, после работы субчик переодевается в костюмчик-тройку при галстуке и ездит вовсе не на метро, хитрованец».

Вот тут-то и пришла в голову Филиппу невозможная мысль, будто профи нищий из подземного перехода и воздушная бизнес-фея Ника обладают этаким неуловимым сходством.

«Ой ли? Чего не может быть, того не может быть никогда. Проще опять завалиться в натуралистическое средневековое видение к нашему далекому предку, однозначно, по материнской линии.

Как поживаете, рыцарственный сеньор дон Фелипе Бланко-Рейес?..»

В иную реальность, вторично преподанную ему в ощущениях, Филипп вовсе не провалился как в беспамятное забытье. И не возносился он в блаженном сновидении в эфирные выси и дали. О невразумительном ночном кошмаре тоже не идет речь…

Однако ложе здесь несколько неудобно. Взамен кровати с упругим матрацем под ним в режиме реального времени и восприятия субтильный, вероятно, соломенный тюфяк. Подушку вообще заменяет твердое изголовье каменного лежака.

Опять та же сыроватая монашеская келья. Узкое оконце, свинцовые ромбики. Сводчатый потолок. У стенной панели, открывающей темный проход, собственной персоной дон Фелипе Бланко-Рейес:

— Благоволите сопроводить меня, рыцарь-неофит. Как старший дозволяю вам лишь наблюдать, созерцать и не вмешиваться прекословно.

Филипп склонил голову в молчаливом согласии и последовал за рыцарем-адептом.

Почему бы и не посмотреть демонстрационную версию весьма интригующего видения? Кольми паче, от третьего лица, по приглашению старшего по званию?

Своего тела Филипп разглядеть не мог. Но это не препятствовало ему спускаться вниз метров на 25–30 по скользким и узким ступеням винтовой и потайной лестницы, прямо из кельи, змеящейся в подземелье.

И факел, которым освещал дорогу дон Фелипе, его тезке тоже ни к чему. «И так тут хорошо видно. Коли тьма стала светом, а свет — мраком».

В гнилом, затхлом подземном коридоре с бахромой плесени на стенах, выложенных из нетесаных гранитных валунов, дон Фелипе свернул направо в широкий проход и очутился перед железной дверью, освещенной двумя коптящими факелами.

Вольно его сопровождающему не иметь видимого облика. Зато пять чувств своих он сохранил при себе в неизменности. В мерзком подземелье ему было сыро и зябко. Филипп даже пожалел, что уходя не накинул какую-нибудь курточку или свитер… «Прежде чем в одной рубашечке с коротким рукавом лезть в этот поскудный вонючий погреб…»