Драйв Астарты

– Это как-то слишком в общем… – произнесла Зирка.

Кватро поставил кружку на стол и чуть слышно похлопал в ладоши.

– Разумеется, это слишком в общем! А знаешь, почему? Потому, что одна девушка, увлекающаяся идеалистической философией, определила проблему, как предельно-общую, обозначив область применения своей гипотезы, как «весь мир…».

– А патер Джонис говорит, что ты тоже идеалист, только ты это скрываешь.

– Вот как? А аргументы?

– Один аргумент. Математик не может не быть идеалистом, потому что он все время работает с идеальными объектами. Такими, например, как блоторы и фрактоиды…

– Стоп! – перебил он, – Это ваш аббат рассказал тебе про блоторы и фрактоиды?

– Да. Он увлекается математикой.

– А почему он рассказал тебе именно о той узкой области абстрактной математики, в которой я что-то делаю? Я ведь, в основном, занимаюсь не этим, а математической экономикой.

– Потому, – ответила Зирка, – что я его попросила. Я тут прочла твою биографию в интернет, и мне стало интересно.

– Гм… И что он тебе рассказал об этих абстрактных объектах?

Зирка сосредоточенно потерла лоб.

– Ну… Это как в геометрии, когда строят последовательность многоугольников, вписанных в окружность. Треугольник, четырехугольник, пяти, шести… И так до бесконечности. Но даже миллион-угольник – это ещё совсем не то, что окружность, потому что у него ещё остаются углы. Он не гладкий. Он – фрактоид окружности. А блотор – это такая заплатка, которую можно добавить к миллион- или к миллиард-угольнику, и тогда получится настоящая окружность. И с этими блоторами можно придумать действия, примерно как в алгебре с иксами и игреками. Как-то так…

– Гм… – Кватро побарабанил пальцами по столу, – …На экзамене я бы точно влепил вашему аббату неуд. Во-первых, последовательность вписанных многоугольников не обладает самоподобием, поэтому она – не фрактал. Значит, её неполный вариант – не фрактоид, а эдроид. Во-вторых, число углов должно быть не конкретно конечным, а недопредельным. Это разные вещи. В-третьих, термин «добавить» применительно к блоторам – это просто нонсенс… Хотя, пример, сам по себе, неплохой.

– А мне патер Джонис так и сказал, что это только пример!

Математик сделал глоток шоколада, улыбнулся и покачал головой.

– Ну, разумеется, такой замечательный человек, как Джонис, не мог ошибиться.

– Что ты издеваешься? – немного обиженно пробурчала она.

– Я издеваюсь потому, что Джонис ошибся в главном. Он полагает, что абстрактные объекты такого рода относятся к некому идеалу, и не имеют отношения к практике. Ничего подобного! Я занимаюсь этой областью потому, что она позволяет описать некоторые специфические процессы в сингулярной экономике. Например, ножницы Винджа… Тебе интересно?

– Да, но я сейчас запутаюсь в этих терминах…

– Не запутаешься, потому что их больше не будет. Берем самый обычный технико-экономический цикл. Наука разрабатывает новый товар, инженерия доводит его до производства, а затем, коммерция тащит его потребителю и кричит: «Хэй, смотри! Классная штука!». Потребитель покупает этот товар и юзает, пока коммерция, на следующем обороте цикла, не предложит ему что-то получше. Теперь представь: коммерция ещё только приготовилась крикнуть, а наука уже передала инженерии следующий, более продвинутый тип товара, качественно лучше предыдущего. И потребитель говорит коммерции: «Нет, гло, я не покупаю это старье! Я подожду некоторое время, совсем недолго, и куплю реально-модерновый товар». И все, что вложено в производство текущего типа товара – обнуляется. Общество прокрутило полный цикл, и получило убыток, в точности равный себестоимости этого цикла.

Зирка недоверчиво покрутила головой.

– Но потребитель не будет ждать вечно! Если ему нужны, башмаки, то он подождет-подождет, да и купит то, что есть сейчас в продаже!

– Абсолютно верно, – согласился Кватро, и отхлебнул шоколада, – В экономической модели появляется новая сущность, которую ты назвала «подождет-подождет». Это интервал времени, в течение которого экономика расходует ресурсы на увеличение мировой энтропии, производя товары, которые никогда не будут востребованы.

– Кватро, а можно рассчитать так, чтобы новый товар появлялся ровно тогда, когда закончится «подождет-подождет»?

– Логично, – снова согласился он, – Но проблема в том, что усредненный «подождет-подождет» это как средняя температура пациентов госпиталя. В реальном обществе, каждый класс потребителей имеет свое характерное «подождет-подождет», причем различное для разных классов товара. Учесть это обстоятельства, возможно, удастся, применяя анти-блотор, устраняющий гладкость кривой распределения вероятной длительности ожидания. Модель твоего «подождет-подождет» окажется похожа на морского ежа, каждая иголка которого – это вероятный оптимум выхода на рынок с товаром некого типа. Вот тебе и абстракции с идеалами. Интересное кино, а?

– Интересное…

– Вот так-то!

Математик подмигнул ей, сделал последний глоток, потянулся, встал, пересек кухню-гостиную по диагонали, до мойки, и начал споласкивать кружку.

– Кватро, – окликнула его Зирка, – А можно я познакомлю тебя с патером Джонисом?

– Почему бы и нет? – ответил он, – Если ты не боишься, что я разорву на кусочки его религиозную убежденность и скормлю её астральным акулам мирового эфира.

– А патер Джонис говорит… – гордо сообщила она, – …Что наша вера не может быть доказана, но и не может быть опровергнута логикой.

– Да, – согласился Кватро, – Как, впрочем, и вера в Ктулху.

– Ты, конечно, можешь подшучивать над нашей религией… – начала Зирка.

– Стоп! – перебил он, вешая свою кружку на один из множества ярких разноцветных пластиковых крючочков, – Я не подшучиваю. Я только констатирую факт из области социальной психологии. Людям свойственно создавать модели неких виртуальных субъектов, и приписывать им советы и ожидания, придающие человеческой жизни дополнительный смысл. Вопрос только в том, каковы эти советы и ожидания.

Она вздохнула и несколько раз хлопнула ладонью по колену.

– Откуда эта атеистическая вера в то, что люди создали бога, а не наоборот?

– Интересный вопрос. Его любят задавать адепты Сферического Коня в Вакууме. Это наиболее достоверный из известных мне богов. Хотя, в него я тоже не верю.

– По-моему, – заметила она, – ты уходишь от прямого ответа.

– Да. Просто я на сегодня исчерпал ресурс мозгов. Если хочешь, можно обсудить этот вопрос за завтраком, ОК? А сейчас я по-быстрому разберусь с почтой и пойду спать.

– А… – начала Зирка и, на секунду замявшись, договорила, – …Можно я с тобой?

Кватро Чинкл утвердительно кивнул и широко улыбнулся.

– Можно. По-моему, это отличная мысль. А почта – фигня, я отложу её на завтра.

– Нет-нет. Не надо откладывать. Я… Я приду через полчаса, хорошо?

– Замечательно. Я даже успею убрать с лежбища книжки и прочие лишние вещи.

– Ты даже не удивился, – негромко произнесла она.

– Ты настолько загадочна… – он подмигнул ей, – …Что ничему нельзя удивляться.

…

У кабинета-спальни-библиотеки двери, как таковой, не было (как не было её и у большинства других помещений в этом доме). Только занавеска из тонких стволов бамбука. Можно было постучаться в стенку рядом с занавеской, но сейчас Зирка подумала, что это будет глупо, и вошла просто так, откинув шуршащие палочки.

Доктор Чинкл пребывал в любимом кресле-качалке: пластиковом шаре с фигурной выемкой для тела, положив ноги на журнальный столик. При свете лампы, похожей на гибкий стебель гигантской травы со светящимся цветком, он читал распечатку: листы сшитые степлером. Зирка успела прочесть название статьи, прежде чем он бросил распечатку и поднялся ей навстречу. «Точки бифуркации в моделях экономической динамики стран 4-го мира»… Естественно, он был голый. Как и большинство канаков, Чинкл не слишком часто пользовался одеждой в домашней обстановке. А вот Зирка оделась – правда, только в lavalava. До сих пор, она использовала этот набедренный платочек лишь тогда, когда занималась домашними делами в одиночестве…