Хранитель драконов

Неизменной вежливостью по отношению к капитану и команде Седрик не мог прикрыть презрение, которое он питал к ним. Лефтрин, как и всякая корабельная крыса, и раньше сталкивался с таким. Всегда найдется тот, кто при виде моряка неизменно припишет ему все пороки, которыми молва награждает корабельный люд. В конце концов, разве не все матросы пьяницы, невежды и бездельники? Оказавшись на борту «Смоляного», пассажиры нередко меняли это мнение. Они видели, что Лефтрин и его матросы, пусть необразованные и порой грубые, знают толк в своем деле, видели моряцкое братство, и нередко к концу путешествия их изначальная неприязнь уступала место зависти.

Но Седрик был явно не из таких. Этот человек цеплялся за свое превосходство и плохое мнение о Лефтрине, как за единственный обломок, оставшийся на поверхности моря после кораблекрушения. Однако чопорность и холодный взгляд, обращенный на Лефтрина, проистекали не из дурного мнения о моряках вообще. Лефтрин сжал зубы. Этот франт, похоже, намерен был поговорить с ним как мужчина с мужчиной. Капитан отпил еще глоток кофе и уставился на берег. Хранители просыпались один за другим. Скоро пускаться в путь. Сегодня не будет беседы с Элис наедине — только разговор с Седриком. Прямо скажем, не лучшая замена.

Щеголь наконец-то дошел до борта.

— Доброе утро, капитан.

По тону было понятно: Седрик сомневается в том, что утро действительно доброе.

— Здравствуй, Седрик. Хорошо спалось?

— Честно говоря, нет.

Лефтрин подавил вздох. Следовало ожидать, что этот человек ухватится за первую попавшуюся любезность как за повод для жалоб.

— Вот как? — отозвался капитан и снова глотнул кофе.

Напиток был еще слишком горячим, но капитан вдруг решил допить его как можно скорее, а потом снова пойти наполнить кружку. Хороший предлог отделаться от неприятного собеседника.

— Да, именно так, — ответил Седрик почти насмешливо, с аристократическим прононсом.

Лефтрин выпил еще кофе и решил перейти в наступление. Он знал, что пожалеет об этом. Но просто стоять и слушать болтовню Седрика было бы гораздо хуже.

— Хорошая мужская работа — вот что тебе нужно. Лучшего снотворного не сыскать.

— А тебе, наверное, следовало бы иметь чистую совесть. Но похоже, ее отсутствие не мешает тебе крепко спать.

— У меня совесть чиста, — солгал Лефтрин.

Седрик выглядел как кот, который вот-вот зашипит. Но вместо этого он просто пожал плечами.

— Значит, тебя не тревожит преступление против брачных клятв, данных женщиной?

Лефтрин не мог оставить эти слова без ответа. Он повернулся к Седрику, чувствуя, как наливаются тяжестью плечи и затылок. Седрик не отступил, но капитан заметил, что он перенес вес тела на другую ногу, чтобы быть готовым быстро убежать. Лефтрин заставил себя говорить как можно спокойнее:

— Ты клевещешь на Элис. Она не сделала ничего, что нарушило бы ее брачные клятвы. И я не пытался склонить ее к дурному. Так что, полагаю, ты должен взять свои слова обратно. Подобные речи могут причинить немало вреда.

Седрик сощурился, но тон его оставался сдержанным:

— Мои слова основаны на том, что я видел. Я глубоко привязан к Элис, поскольку мы дружны с детства. И я не бросаю слов на ветер. Быть может, вы оба ни в чем не виноваты, но со стороны все выглядит совсем иначе. Встречи ранним утром, беседы наедине до поздней ночи — так ли должна вести себя замужняя женщина? К несчастью, я наделен острым слухом и чутко сплю. Я знаю, что после того, как мы с Элис желаем друг другу спокойной ночи и расходимся по своим каютам, она выходит снова, чтобы встретиться с тобой. Я слышал, как вы с ней разговариваете.

— А она давала клятву ни с кем не говорить после полуночи? — усмехнулся Лефтрин. — Если да, то признаю, Элис нарушила ее и я помогал ей в этом.

Седрик пристально смотрел на него. Лефтрин глотнул еще кофе, глядя на соперника поверх края кружки. Седрик с видимым усилием пытался взять себя в руки. Когда он наконец заговорил, слова его были безупречно вежливыми, но чувствовалось, что дается ему это нелегко.

— Элис — супруга известного и состоятельного торговца Удачного, и для нее достойно выглядеть не менее важно, чем достойно вести себя. Если я знаю, что она поднимается с постели, чтобы до поздней ночи находиться в твоем обществе, то и все остальные на корабле уж точно об этом знают. И слух о подобном поведении, достигнув Удачного, может запятнать ее репутацию.

Седрик завершил свою речь и перевел взгляд на берег. Почти все хранители уже проснулись. Некоторые толпились у костра, ища тепла после ночной прохлады и разогревая еду. Другие подошли к мелкому колодцу, вырытому в песке вчера вечером, и набирали профильтрованную через слой земли воду для мытья и готовки. Драконы, как заметил Лефтрин, еще спали. Эти существа любили солнце и тепло и предпочитали дрыхнуть до тех пор, пока их не разбудят хранители, — дай драконам волю, они спали бы и до полудня.

«Как у них все просто в жизни, — позавидовал им капитан. — Мне бы так… Жаль, не судьба».

Лефтрин заставил себя чуть разжать хватку, а то еще немного — и ручка кружки переломилась бы в его пальцах.

— Скажу тебе начистоту, Седрик: между мной и Элис не было ничего. Она приходит на палубу, где я несу ночную вахту. Мы разговариваем. Она вместе со мной обходит корабль. Мы проверяем швартовочные канаты и якорь. Я показываю ей созвездия и объясняю, как моряки выверяют курс по звездам. Говорю ей, как называются ночные птицы, голоса которых она слышит. Если что-то из этого оскорбляет твою нравственность, это твои проблемы, а не мои и не Элис. Я ничем не запятнал ее честь.

Он говорил истинную правду, но внутри у него, точно змея, ворочалось холодное чувство вины. Он думал о тех мгновениях, когда их руки соприкасались, — так было, например, когда он показывал ей, как вывязывать беседочный узел. Он клал ладони на ее теплые плечи и поворачивал ее лицом к югу, чтобы указать, какие звезды образуют Плуг Са. А поздней ночью — или ранним утром, смотря как считать, — Элис желала ему доброй ночи и уходила в свою каюту, а капитан стоял у борта поблизости от ее двери, глядя на реку и размышляя о несбыточном. В эти минуты он позволял себе мечтать о том, что произошло бы, найдись у него смелость предложить, а у нее — желание принять. Под его руками подрагивал от напора речного течения борт корабля — или это откликался корабль. Лефтрину казалось, что он сам подобен реке, а Элис — кораблю, доверившемуся течению. Достаточно ли он силен, чтобы нести ее?

Седрик заговорил снова, и его смягчившийся тон застал Лефтрина врасплох.

— Послушай, капитан, я не слепой. Если на борту этого корабля кто-то и не догадывается о твоем увлечении ею, то этот человек лишен чувств и сердца. Знает команда, знают твои друзья-охотники. Будучи хорошо знаком с Элис, я понимаю, что она ступила на тонкий лед. Ты много путешествовал, побывал там и сям, видел разных женщин. Но думаю, ты не встречал никого столь житейски неопытного, как Элис. Она перешла из дома отца в дом мужа. Он был ее первым и единственным мужчиной. В некотором роде они с Гестом хорошая пара. Он богат, он обеспечивает ей все потребности, у нее есть время и средства для ее бесценных исследований. Ей никогда не доводилось водить знакомство с людьми вроде тебя. Она выросла в Удачном, ты, верно, кажешься ей чем-то вроде героя сказок. Если твое восхищение ею заставит ее переступить ограничения, накладываемые обществом, то расплачиваться за это будет она, а не ты. Для нее это будет означать позор и жизнь изгоя. Возможно, развод, после которого она, непоправимо опозоренная, вынуждена будет вернуться в отцовский дом. А ее отец небогат. Если ты не отступишься от своих ухаживаний, пусть даже она не ответит на них, люди могут узнать об этом. Ты можешь разрушить ее жизнь, заставить ее снова вернуться к весьма скромному образу существования, где не будет места ее драгоценным изысканиям. Не хочу быть грубым, капитан, но разве это достойно? Неужели ты не оставишь свои поползновения, зная, что этим приведешь ее к гибели? Тебе-то что, ты просто отойдешь в сторонку. Прости, но все знают, как в таких случаях ведут себя моряки. Но для Элис это будет означать конец всего.