Коромысло Дьявола (СИ)

Наверху, в приплюснутых амбразурах подвальных окон мелькают нижние конечности прохожих, где-то, когда-то, куда-то скачущие, шаркающие подошвами, бегущие вприпрыжку, ковыляющие, марширующие, шкандыбающие, цокающие шпильками-каблучками, топающие, чеканящие шаг, подволакивающие ноги… Либо как-нибудь иначе спешащие по своим делам.

Там снаружи, извне.

Внизу же, внутри торопиться никому, никуда не нужно. Время здесь счастливо отделяется от статичного в конкретный момент пространства.

Если сейчас изнутри метрика пространства-времени пластично не изменяется, не изгибается, то она запросто может произвольно двинуться куда угодно и как ему придется по воле асилума, блаженно и прихотливо пренебрегающего прямолинейной заурядностью внешнего вульгарно материалистического мироздания.

Филипп Ирнеев не имел никакого отношения к зашоренным мирским материалистам, чей здравый смысл то и дело слепо путается в трех-четырех измерениях. А также зачастую готов нелепо заблудиться в трех идиоматических соснах, на распутье трех дорог или в трех киношных тополях на московской Плющихе.

Стало быть, рыцарь Филипп много не думал о топологии многомерных пространств или же за каким из столиков ему уныло дожидаться официанта, метрдотеля, соммелье…

Он тотчас бодро направился туда, где стояли хрустальный фужер с шампанским и серебряное ведерко, а в нем бутылка того же "Дом Периньон".

"Ага! Успех следует отметить. И должно выпить. Во здравие существующих коллег, соратниц, компаньонов и за упокой врагов наших и ваших, милостивые государи и государыни!"

Закурив сигару от щедрот своего "Убежища для разумных", Филипп вновь огляделся и обнаружил за спиной слева проход в соседнее помещение. Возможно, оно только что организовалось.

"Понятненько. Меня туда эдак непринужденно приглашают. Вам налево, сударь."

За бархатными темно-синими портьерами скрывалась дверь в нищенскую монашескую келью, куда Филипп не замедлил войти.

Увидел он икону Преображения Господня с горящей лампадкой. Ночь за узеньким оконцем в свинцовом переплете. На подоконнике сальная свеча. Створки пустого шкафа распахнуты настежь. Стол струганный, из небрежно подогнанных сосновых досок, рядом табурет. Такая же щелястая деревянная кровать, тощий тюфяк, плоская кожаная подушка. В углу лохань с крышкой. На столе глиняная кружка, порожний кувшин, проверил Филипп.

В деревянную лохань-парашу он заглядывать не рискнул:

"Чего доброго опять придется дерьмо выносить за скобки. Нетушки. Но прилечь отдохнуть надо обязательно."

Отдыхал Филипп довольно долго, не менее привычных для себя двух часов. По меньшей мере о том свидетельствовало быстротекущее время на его спецмобильнике.

Спал он без снов, сновидений и просто видений. Проснулся в наилучшей форме:

"Как будто дома на водяном матраце выспался, не на этом сверхтвердом лежаке."

Употребить по малой нужде грязноватую пованивающую лохань с крышкой Филипп не решился.

"Не больно-то хотелось."

Вместе с тем от кружки холодного молока и ломтя теплого ржаного хлеба, символически намазанного горьковатым гречишным методом, он нимало не отказался. Хотя привередливо понюхал, прежде чем хорошо вкусить от одного и другого. Выпив вторую кружку молока из кувшина, он вышел из кельи.

"Спасибочки!"

Погребок практически не изменился. Лишь в окошках под потолком стемнело, прекратилось мельтешение штанов, носков, чулков и разнообразной летней обуви: "модной и старомодной, из рака ноги".

Решив, что пора домой, погостил в убежище и будя, надо бы и честь знать, в мир возвращаться, Филипп наладился в транспортный коридор. Там справа, как он ясновидчески представлял и не сомневался, обязательно должна находиться знакомый транспортальный переход, ведущий прямиком в его спальню.

Дверь домой, по-прежнему облицованная ясеневым шпоном, осталась в неизменности, мягкий свет в коридоре все тем же. Зато напротив появилась еще одна точка мгновенного перемещения в пространстве.

"Ага! Двустворчатые стрельчатые воротца, вроде как готического вида. Хороший у меня портальчик…

И-и! Прав Пал Семеныч. Таковский нуль-переход наверняка отправит меня в ту романскую базилику из видения. Или чего там нынче на ее месте?

Следовало бы проверить, что и как там у нас заграницей, ежели начальство дает добро. Как таможня из старинного советского кинофильма. Оба-на, и без всяких тебе виз, пошлин — мечта контрабандиста…"

Филипп раздумывал недолго перед дверью, открывающейся в матовую светящуюся туманную пустоту. Он твердо шагнул вперед и в доли секунды вступил в грандиозный готический чертог, оказавшись на скамье позади группы японских туристов, сплошь замундиренных в строгие черные костюмы, белые сорочки, галстуки, включая особ женского пола в юбках ниже колена.

Все как один вооружены фото- и видеоцифровиками с большой и малой оптикой, в чехлах и без чехлов. Только по техническому оснащению и можно понять, что они туристы, не кто-нибудь…

В остальном похожи на примерных воскресных прихожан, напряженно и благоговейно внимающих проповеди по-английски от французского гида-экскуросовода, детализированно расписывающего архитектурные красоты собора.

Филипп немного послушал, как проповедует красноречивый француз. Но тот, — "лягушатник паршивый, из рака ноги", — так и не удосужился упомянуть, как называется церковь, местность или город, куда переместил транспортал нашего героя.

Сердиться на французика с черными прилизанными усиками рыцарь Филипп не стал. Он спокойно вопросил самого себя и целеустремленно зашагал в боковой придел храма, где во время оно, может статься, в естестве, "в натуре исторически" или же сверхнатурально в его видении беседовали два средневековых харизматика.

Здесь за полированными гранитными колоннами мало что напоминало былое и виденное. Выхода на улицу отсюда уже не было. Витражи совершенно другие, блестящие и яркие, как всякий новодел.

Внимание Филиппа не сразу привлекла то ли икона, то ли картина на стене. Высоко, над деревянными панелями и гобеленами-новоделами — с ходу не разглядишь. Видимо, об этом достопримечательном предмете нечто смутное толковало ему предзнание.

Присмотревшись, Филипп разобрал на изображении, очевидно, требующем реставрации, коленопреклоненного монаха. Монах, обратившись лицом к восходящему солнцу, затылком к зрителям, исступленно молится, вознося раскинутые крестом руки к небу.

Сюжет не совсем иконописный и канонический ни для католицизма, ни для православия, сделал вывод рыцарь Филипп. Паче же всего, в проницательной ипостаси инквизитора он кое-что рассмотрел.

"Ну-ка, ну-ка, светотень, хренотень… Ага!"

Оказывается, у богомольного монаха в рясе непонятного цвета полускрытый складками широкого одеяния на боку висит обнаженный римский гладий, анахронично сияющий полированной дамасской сталью и огромным изумрудом, вделанным не в рукоять, а в саму гарду.

"Господи Иисусе! У него ведь настоящий Регул с камнем животворящим и мертвящим! Вот он, меч адепта Альберини. В точности по описанию из анналов Западно-Европейской конгрегации. Ну дела, мадре миа…"

Неожиданно для самого себя Филиппу страстно захотелось отдать должное открытию, вознеся благодарственную ритуальную молитву рыцаря Благодати Господней. Он активировал свой рыцарский сигнум, исчезнув из поля зрения следящей телекамеры, встал на колени и долго-долго молился, благодарил Всевышнего за все ниспосланные ему чудеса.

"Всего за месяц послушания неофита! Господи, помилуй мя грешного, рассуди истинно в воздаянии Твоем! И даруй мне, ближним моим Твое чудное неизреченное милосердие, зане и присно, во веки моих веков…"

Ближайшее присутствие группового орденского транспортала на выходе из собора рыцарь Филипп обнаружил, коль скоро он сюда переместился в пространстве-времени. Тем не менее он не испытывал какого-либо желания им воспользоваться.