Тень Радуги

Фредерика рванула было следом за ней — но Гортензия окликнула, напомнив последние слова заклятья.

И наконец-то проход замкнулся, полыхнув короткой вспышкой. Клубящиеся тучи истаяли под волной невероятной силы ветра.

И этот же порыв сорвал с Фредерики короны — но это было уже совершенно не важно. Люди на земле радостно зашумели — и не было больше грома или молний, чтобы заглушить победные крики.

Приземлившись на площадь, Гортензия перевела дыхание — Гилберт был жив. Да и Сильг не пострадала, только была совершенно измучена кошмарным полетом.

— Я хотел найти его и вернуть назад, — признался ведьме Гилберт, сокрушенно стиснув голову ладонями. — Но у меня не получилось. Он не пошел за мной... Не захотел оставить ее там одну...

— Это не твоя вина, — сказала Гортензия, потрепав его по плечу. — Не надо...

И поспешила отойти, чтобы направившийся к ним князь не увидел ее лица.

Сумерки постепенно рассеивались. Небо светлело, стало видно золотистое зарево — наступал рассвет, и солнце обещало скоро подняться над городом.

Лорен, благодаря помощи колдунов из княжества, постепенно приходил в себя после превращения. Адель тоже оправилась, на груди ее нежился и мурчал от счастья Мэриан. Но взгляд принцессы был полон боли, она задумчиво крутила на пальце перстень с фиолетовым камнем — перстень герцогини, отобранный у призрака колдуньи вместе с телом...

На площади началось какое-то оживление.

— Это король? — воскликнула удивленная Фредерика, непоседливо выкручиваясь из объятий Сильг. Добавила разочарованно: — Какой он старенький!..

Стефан действительно выглядел постаревшим, это было видно даже издалека. Откровения герцогини за одну ночь будто высосали из него десяток лет жизни.

Короля сопровождали колдуны Гильдии и множество рыцарей, покинувших турнирный городок, чтобы со своей стороны пойти на столицу и потеснить демонических чудовищ. Рыцари гиканьем приветствовали дракона — но князь сделал знак своим колдунам-воинам остудить неуместный охотничий пыл.

Маршал Эбер, руководивший армией, завидев сына, пришпорил лошадь:

— Гилберт! — воскликнул он. — Сынок! Хоть ты можешь объяснить мне, что тут за чертовщина происходит?! Изабелла наговорила его величеству бог знает что!..

— Боюсь, отец, — невесело скривил губы в улыбке граф, поднимаясь с места, — когда я расскажу вам всю правду, вы не захотите больше называть меня своим сыном.

— Ты что, тоже умом тронулся? — прямо спросил маршал. — Весь пошел в свою мать, ну что с тобой делать?! Ты же единственное мое дитя! Назовись ты хоть чертовым чернокнижником — ты всё равно останешься моим мальчиком. — Спешившись, обнял пошатнувшегося от усталости графа, похлопал по спине: — Что с тобой? Ты так выглядишь, будто с того света возвратился!

— Лорен! — не поверил собственным глазам король Стефан. И радость встречи в мгновение вернула ему прежние силы и моложавость.

— Отец? — узнал и короля пришедший в себя принц.

Гортензия поймала себя на странном чувстве — ей по-прежнему было сложно осознать, что именно принц Лорен, теперь как две капли воды похожий на свою сестру-близняшку, всё это время был ее помощником Мерианом. Она не могла найти ничего общего между красавцем принцем и тем нелепым пареньком-неумехой. Разве что жесты, взгляд...

— Лорен, ты так сильно изменился! — обнаружил Стефан. — Повзрослел!.. А что с тобой, Адель? Девочка моя? — изумился король, обернувшись к вставшей ему навстречу принцессе. — Ты так похорошела! Но твои волосы... Что произошло?..

В конце растянувшейся процессии, под конвоем чародеев, въехала на площадь герцогиня Эбер. Лицо ее было бледно и неожиданно кротко, лишенное извечного надменного выражения. Но потухшие глаза загорелись вновь, едва взгляд отыскал среди толпы сына, который, объясняясь с отцом, вернулся на ступени храма.

Гилберт вздрогнул, услышав голос матери. Соскочив с седла, герцогиня поспешила заключить сына в объятья, орошая слезами свежие шрамы, шепча слова раскаянья, сбивчиво умоляя о прощении. Гилберт не поднялся ей навстречу, не произнес ни слова. Просто обнял, прижавшись щекой к прохладному шелку платья. Но ей было достаточно этого ответа, герцогиня нежно гладила спутанные, опаленные огнем волосы, улыбаясь сквозь слезы.

Но он вряд ли слышал ее слова, взгляд его был обращен к принцессе. Душившее его раскаянье, переполнившее сердце, ей, кажется, было не нужно. В тот момент принцесса выглядела совершенно счастливой, вновь обретя оплаканного отца, потерянного брата — и даже пушистого любимца, совершившего невероятное путешествие в соседнее княжество. Мэриан, снова запросившись на руки, не находил слов, чтобы выразить свою радость, громогласно мурчал, норовя потереться усатой мордой о подбородок или нос принцессы.

Позже его величество Стефан Шестой объявил князю Вильгельму, пришедшему на помощь в трудный для всего королевства час, безмерную свою благодарность. А также объяснил своему венценосному соседу, что же такое случилось в столице.

По словам короля — а с этим высоким мнением не нашлось охотников спорить — во всем следовало винить преступного аббата Хорника. Король решил разумным считать, что именно этот сумасшедший монах управлял духом легендарного некроманта, пробудившимся в ущелье Верлис. Именно аббат привел на столицу полчище демонических тварей. Именно подручные Хорника держали долгое время в страхе весь город, под видом черного некроманта нападая на честных колдунов и ведьм. Более того — аббат посмел покуситься на жизнь самого короля! И исключительно вредоносными чарами король объяснял временное умопомрачение, которое нашло на герцогиню Эбер, заставив ее исповедаться в мнимых грехах. Этот эпизод, впрочем, король предпочел предать забвению, поручив Изабеллу Эбер заботам супруга.

Прошли дни.

Столица постепенно вернулась к прежней жизни, горожане поспешили забыть о случившемся, как о страшном кошмаре.

Гортензия отказалась от предложенных королем в награду титулов, от придворной должности. Но от денег отказываться не стала — на эти средства она собиралась заново отстроить сгоревший дом. Ну, и еще немножко должно было остаться на грядущую старость... Со смешанными чувствами она осознала, что считает домом не столицу, где провела большую часть своей жизни, а домик звездочета, хоть прожила там чуть больше полугода.

С таковыми намереньями она, в сопровождении одной только Эвигейт, прибыла на ставший почти родным постоялый дом.

Семья Лизы-Энн приняла ведьму с распростертыми объятьями.

Дорогую гостью засыпали расспросами о столичных новостях. Волна желающих переселиться схлынула, и теперь постояльцы стали опять редки. А без притока свежих слухов семейство вновь почувствовало себя отрезанным от прочего мира.

Гортензия охотно поведала о потрясшем столицу бедствии. Конечно, рассказала далеко не всё, что ей было известно. О многом она предпочла умолчать, многое описала в соответствии с принятым при дворе толкованием событий. Собственную роль в случившемся умалила до крайности — не из ложной скромности, а в целях безопасности. Слухи по окрестностям разлетаются ведь быстро...

Под конец рассказала о планах относительно постройки дома.

Услышав это, Лиза-Энн отчего-то покраснела в непонятном смущении, спрятала заблестевшие веселыми искорками глаза. Но хозяйка с улыбкой разрешила:

— Да чего уж тут! Говори уж, ладно. Подарок от того меньше не станет.

От подобных слов Гортензия волей-неволей забеспокоилась. Однако сюрприз оказался и впрямь неожиданным.

Появившись на следующее утро на месте пепелища, ведьма увидела заново отстроенный дом. Свеже оструганные бревна сруба золотились в ярких лучах солнца. Крылечко с чистыми, не истоптанными ступеньками украшали затейливо резные перильца. Это всё постарались жители окрестных деревень — в надежде на возвращение матушки-ведьмы.