Трон из костей дракона

— Аббат Квинсинс сказал… этому человеку… что мы ничего не слышали об этом… Главарь был… доволен…

Наутро один из братьев… пришел с горных полей… с вестью, что риммеры… едут с юга… Незнакомцы были довольны… сказали, что это их… друзья, приехали встретить их. Их белоглазый главарь… вывел людей во двор, чтобы встретить вновь прибывших… по крайней мере… мы так думали…

Потом… новые люди… перешли Виноградную гору… их стало видно из аббатства… их было немного меньше, чем наших гостей…

Тут Лангриану пришлось остановиться и сделать передышку. Он задыхался, и Бинабик собирался дать ему сонного зелья, но монах только отмахнулся от предложения тролля.

— Говорить осталось… недолго… Один из братьев увидел, как запоздавший гость выбегает из зала путников. Он не застегнул плаща… они все были в плащах, хотя утро было теплым… под плащом блеснуло лезвие меча… Брат побежал к аббату, который ждал чего-то подобного… Квинсинс пошел поговорить с главарем… А те риммеры уже спустились с горы, все бородатые, с заплетенными волосами… Аббат сказал главарю, чтобы они вложили мечи в ножны, что Святой Ходерунд не должен стать местом какой-то бандитской схватки… Тогда главарь приставил меч к горлу аббата…

— Эйдон Всемогущий! — вздохнул Хенгфиск.

— Потом… раздался стук каблуков… Это брат Сенесефа внезапно кинулся к воротам и выкрикнул предостережение подъезжающим незнакомцам… Один из… «гостей»… пустил стрелу в спину… а главарь перерезал горло аббату.

Хенгфиск подавил рыдания и сотворил знак древа, но лицо Лангриана оставалось торжественным и лишенным всяческие эмоций. Он продолжал свое кровавое повествование:

— Потом началась резня… незнакомцы убивали братьев ножами и мечами, некоторые доставали луки и стрелы… Когда вновь прибывшие въезжали в ворота, их мечи были обнажены… Они наверно слышали предупреждение Сенесефы и видели его убитым в воротах…

Я не знаю, что было потом… Это было безумие… Кто-то бросил факел на крышу церкви… Начался пожар… Я хотел принести воды… Люди кричали, и лошади кричали, что-то ударило меня по голове… Это все.

— Таким образом, ты не понимал, кто участвующие в бандах? — спросил Бинабик. — Они имели обоюдную войну или были совместными?

Лангриан серьезно кивнул.

— Они сражались. Тем, что были в засаде, пришлось потяжелее с прибывшими, чем с безоружными братьями. Это все — все, что я знаю.

— Гореть им вечным пламенем! — прошипел брат Хенгфиск.

— Они будут гореть в нем, — вздохнул Лангриан. — А я опять хочу спать, — он закрыл глаза. Бинабик выпрямился.

— Я думаю, я должен пойти коротким путем, — сказал он. Саймон кивнул. — Нинит, Кантака, — позвал он. Волчица вскочила, потянулась и побежала за ним.

Они мгновенно скрылись за деревьями, оставив Саймона в обществе трех монахов — двух живых и одного мертвого.

Похороны Дочиаса были быстрыми и скромными. Хенгфиск отыскал в развалинах аббатства готовый саван. Они завернули в него тело и опустили его в яму, вырытую, пока Лангриан спал под охраной Кантаки, на монастырском кладбище. Рыть было тяжело — деревянные рукояти лопат сгорели, приходилось копать уцелевшими лезвиями, и это был действительно каторжный труд. Когда брат Хенгфиск закончил страстные молитвы, дополненные обещаниями Страшного Суда грязным убийцам, видимо позабыв, что брата Дочиаса не было в аббатстве и значит он не может иметь к ним никаких претензий, солнце уже клонилось к западу. Оставался только яркий ореол над Виноградной горой, и трава на церковном дворе стала мокрой и холодной от росы. Бинабик и Саймон оставили скорченного Хенгфиска молиться у могилы, а сами отправились поискать продовольствия и осмотреть аббатство.

Хотя тролль старался по возможности избегать встречи с жертвами трагедии, но их было так много, что Саймон почти сразу начал жалеть, что не остался в лесном лагере с Кантакой и Лангрианом. Второй жаркий день "не мог положительно сказаться на состоянии мертвецов. В обгоревших трупах Саймону почудилось неприятное сходство с жареным поросенком, выставлявшимся на стол в День леди.

Сначала он удивился такой сердечной слабости — уж он навидался насильственных смертей за последние две недели, пора бы и привыкнуть, — но потом осознал, стараясь не встретиться взглядом с невидящими глазами, потускневшими и потрескавшимися на солнце, что смерть, по крайней мере для него, никогда не станет привычной и обыденной. В каждом из этих зловонных мешков костей и требухи когда-то билось сердце, каждый обладал голосом, который жаловался, смеялся и пел.

Однажды это случится со мной, думал он, когда они обогнули церковь, — и кто вспомнит обо мне? Он не мог найти ответа, и вид маленького кладбища, такого опрятного, по сравнению с лежащими в беспорядке телами, принес ему некоторое облегчение.

Бинабик отыскал остатки боковой двери церкви. Куски сохранившегося дерева сияли на обугленной поверхности, как полосы свежеочищенной меди на старой лампе. Тролль толкнул дверь. Обгоревшие куски обвалились, но дверь не поддалась. Он ударил по ней посохом, но дверь оставалась непреклонной, как часовой, погибший на посту.

— Очень хорошо, — сказал Бинабик. — Это имеет значение, что мы можем заходить внутрь, и все помещение не позволит себе упасть на наши головы. — Он вставил посох в щель между дверью и дверной рамой, действуя им как рычагом, и она при некоторой помощи Саймона наконец распахнулась, осыпав их дождем черной сажи.

После того как проникновение в церковь стоило им таких усилий, очень странно было обнаружить, что крыша обвалилась, и церковь изнутри похожа на незакрытую кастрюлю. Саймон поднял голову и увидел небо, серое наверху и розовое по бокам. Створки закопченных окон выгнулись наружу, рассыпая лопнувшие стекла, как будто гигантская рука стянула крышу, и выдавила их титаническим пальцем.

Быстрый осмотр помещения не обнаружил ничего примечательного. Все внутреннее убранство церкви огонь не пощадил. Странное депо, скамейки и ступени стояли на своих местах, но были они из пепла, как и изящный венок на каменных ступенях алтаря.