Нити Данталли (СИ)

— Я ничего не доказываю, — невинно улыбнулся Колер. — И ты во всем прав, факты на твоей стороне. Я лишь задаю тебе вопрос о действиях. Как ты поступишь?

Киллиан сглотнул.

— Я вмешаюсь, — решительно заявил он. — Не знаю, чему учат жрецов Культа в Хоттмаре, но мы друзей не бросаем.

Бенедикт снес замечание молодого человека спокойно, на лице его не дрогнул ни один мускул.

— И кем же ты после этого станешь? — пожал плечами он. — Героем?

— По крайней мере, я не стану предателем, — прищурился Киллиан.

Бенедикт неспешно подошел ближе к молодому человеку, заложив руки за спину.

— Хорошо, жрец Харт, — добродушно кивнул он. — Хорошо. Похвальные принципы, похвальное рвение. И держишься ты уверенно. Однако на заданный вопрос ты так и не ответил, поэтому, надеюсь, не возражаешь, если я помогу?

Киллиан не успел даже набрать в грудь достаточно воздуха, чтобы озвучить ответ: Бенедикт резко двинулся в сторону молодого человека, перехватив его руку, рефлекторно вылетевшую навстречу атаке, и выкрутил ее в суставе. Киллиан стиснул зубы, подавив стон, и невольно склонился, чтобы уменьшить боль в плече. Колер, не обратив внимания на волну вздохов и негромких вскриков, прокатившихся по группе молодых жрецов, повлек Харта за собой к столу с телом Дарбера Ваймса и, сильнее потянув кверху выкрученную за спиной руку Киллиана, заставил того склониться над перерезанным горлом погибшего.

— Смотри! — неожиданно громко выкрикнул Бенедикт, заставив всех присутствующих вздрогнуть. — Вот, кем ты будешь! Вот, кем станешь, если решишь вмешаться. Ты станешь трупом, жрец Харт, еще одним в послужном списке монстра! Да, помыслы твои будут чисты, а смерть — героической. Это напишут на твоем надгробии, если, конечно, найдутся свидетели, которые об этом расскажут!

Киллиан стиснул зубы, одновременно борясь с болью в плече и накатившей тошнотой от вида вспоротого горла погибшего.

— Что, тошнотворное зрелище? Смотри — еще не раз такое увидишь! Внимательно смотри, каждую деталь запоминай. Все смотрите! — Бенедикт окинул гневным взглядом молодых жрецов. — Может, хоть немного научитесь уму-разуму! Быть жрецом Красного Культа — это не просиживать задницу в отделении, кичась своими красными одеждами перед горожанами. Иногда приходится стискивать волю в кулак и приговаривать к казни целые семьи пособников данталли! Иногда — стращать людей показательными выступлениями, иногда — в попытке докопаться до правды избивать до полусмерти перепуганных трактирщиков, которые по собственной глупости или по неведению послужили причиной смерти множества человек! И это, — Колер сделал круговое движение головой, словно бы жестом обводя помещение, — ваша расплата! Почти такая же жестокая, как у данталли! При любой неосторожности вы можете оказаться в числе таких вот погибших. Я видел такое не раз и еще не раз увижу!

Киллиан шумно выдохнул сквозь плотно стиснутые зубы, отводя взгляд от ужасной раны Дарбера Ваймса. Бенедикт вновь потянул выше его руку, заставив поморщиться от боли и напрячься сильнее.

— Не отводить глаза! — скомандовал он. — Я не закончил. Вы все с восхищением подслушивали под дверью, как кричит от боли и страха Ганс Меррокель, и потирали руки, ожидая собственного такого триумфа, а после обсуждали мою трусость! Обсуждали, как «великий Бенедикт Колер» сбежал от данталли, поджав хвост, «а теперь отыгрывается на трактирщике». У меня нет даже желания тратить красноречие на объяснения, но я хочу, чтоб хотя бы ты, — старший жрец обратился к Киллиану, — понимал. Чтобы четко знал, зачем мы здесь и чем должны заниматься. Потому что среди всех присутствующих ты один хоть постарался не потерять лицо. Так ответь на вопрос, жрец Харт, чем бы я помог нашему общему делу, если бы вмешался и стал одним из этих трупов?

Киллиан судорожно выдохнул, заставляя себя собраться с силами.

— Отвечай, — скомандовал Бенедикт.

— Ничем… — выдавил молодой человек, скрипнув зубами от боли и злости.

— Именно! Помер бы героем, и после меня с моим именем на устах очередная группа фанатиков пошла бы с боем на это чудовище. И тоже бы полегла! Так может происходить еще много раз, пока не найдется кто-то, кого героизм заботит меньше практической пользы. И этот кто-то расскажет, наконец: мы столкнулись с монстром, которому красное нипочем, которому мы — не угроза! Этот кто-то развернет расследование, будет биться над способом справиться с таким существом, подготовит коллег и спасет от смерти, я уверен, не одну тысячу человек! Быть может, в будущем этим кем-то буду уже даже не я, а, к примеру, ты, жрец Харт. Во всяком случае, я на это надеюсь. И ты должен понимать, какая задача перед тобой стоит и чем тебе придется ради нее пожертвовать. Жертвы будут всегда! Да, быть может, я не спас никого из пятнадцати олсадских коллег, и боги предъявят мне это на моем суде — пусть так, за это я готов ответить. Иммара я оттуда вывел, потому что он был в поле моей досягаемости в отличие от остальных. И хотя он, подобно тебе, жрец Харт, горел желанием вмешаться, мне удалось его вразумить. Я оградил его от этого, как ограждаю сейчас вас, неопытных детей, вообразивших себя охотниками на данталли!

Бенедикт резко отпустил руку молодого человека, и тот, издав слабый стон, больше походивший на громкий выдох, едва не упал лицом на вспоротое горло Дарбера Ваймса. Киллиан резко выпрямился, ухватившись за больное плечо, и посмотрел в глаза Колера, не сумев разобраться в собственных чувствах, потерявшись в гремучей смеси злости, страха и оторопи.

— Надеюсь, сегодняшнее практическое занятие принесет вам пользу, — устало вздохнул Бенедикт, спокойно выдерживая взгляды молодых людей. — И, раз уж вам все равно не спится, полагаю, ваша помощь пригодится тем, кто строит помост. Вперед! Будет время поразмыслить над всем услышанным.

Колер жестом указал на дверь. Несколько секунд никто не двигался.

— Пошли вон! — выкрикнул старший жрец, заставив слушателей вздрогнуть и незамедлительно последовать приказу. Киллиан сделал шаг к выходу, однако Колер окликнул его.

— Харт!

Молодой человек замер и пристально посмотрел в пугающе спокойные глаза Бенедикта, на лице которого растянулась опасная заговорщицкая улыбка, не предвещавшая ничего хорошего.

— Для составления утренней речи требуется пытливый ум и ораторское искусство, а также отдых и свежая голова. Ты был прав: непросто будет объяснить толпе зрителей, почему на костре сгорает человек, а не данталли, причем объяснить так, чтобы люди поняли палачей и признали их правыми. Вряд ли я — трусливый старик — на это гожусь. Поэтому завтрашнюю речь на казни будешь произносить ты.

На этот раз Киллиану не удалось справиться с выражением своего лица: глаза округлились в настоящем ужасе.

— Иди, готовься, — добродушно закончил Колер, видя, как в тусклом свете светильников лицо молодого человека становится все бледнее. — Тебе предстоит важный день.

Не сумев вымолвить ни слова, Киллиан развернулся и направился прочь из злосчастной комнаты. Помещение погрузилось в почти звенящую тишину. Ренард нарушил молчание лишь полминуты спустя.

— И это, по-твоему, того стоило? — криво ухмыльнувшись, спросил он. Бенедикт улыбнулся, глядя в дверной проем так, словно Киллиан Харт все еще находился там.

— Стоило. Этому отделению не хватает встряски. А кто ее может устроить, если не я?

Слепой жрец хмыкнул.

— А вот речь этот желторотик может провалить, и толпа ополчится на Культ. Неоправданный риск. Ты ведь придешь к нему утром и изменишь свое решение, верно?

Бенедикт покачал головой.

— Напрасно ты, он способный малый. Чем-то похож на меня в молодости.

— Такая ностальгия — признак старости, — усмехнулся Ренард. Бенедикт вернул другу усмешку.

— Может, и так. Но сейчас мне попросту любопытно, как этот нервный клочок идеологии собирается выкручиваться. А он ведь, похоже, не отступится, не придет просить об отмене задания, он всю оставшуюся ночь просидит над этой речью и не сомкнет глаз. Будет бояться, но выступит. И, скорее всего, толпа его примет.