Все дороги этого мира

Инрих уселся на место, на котором сидел повар Грим.

- Как ты? - нейтрально спросил он драматурга.

- Хорошо, когда уходишь, то это не имеет особого значения, - Одольфо смог улыбнуться через боль. Сердце опять заняло, хозяйка боль напоминала, что человек еще жив.

- Ты хотел что-то оставить? - директор старался говорить спокойно, но к горлу подступил холодный ком.

- Это не тебе. С тобой я хочу поговорить, вернее, я буду говорить, и просить тебя о помощи. У меня есть одна незаконченная вещь, и я собираюсь отдать ее Хэссу, чтобы он закончил. Но это мои с ним заморочки. Тебя же я хотел попросить о другой вещи. Инрих, пожалуйста, присмотри за ним.

- За кем?

- За Хэссом, - Одольфо стал говорить тише, в горле пересохло от боли.

- Ты изрядно меня удивил, друг, - отозвался Инрих. - Ты, что выбираешь последний разговор с Хэссом? Уж, этого я от тебя не ожидал. Ты и незнаком почти с мальчиком, - поделился директор своими сомнениями.

- Это он со мной почти незнаком, а я его знаю. Он очень похож на одного моего старого знакомого. И я думаю, что Хэсс меня точно не подведет.

- Старого знакомого? - переспросил Инрих.

- Очень старого, - подтвердил Одольфо, но рассказывать не стал. - Я тебя прошу присмотреть за мальчиком. Если, что случится, помочь ему ненавязчиво. Понимаешь?

- Почему меня?

- Ты единственный здравомыслящий из всей этой толпы, - Одольфо раскрыл причину своего решения.

Солнечные зайчики запрыгали вокруг говорящих, мимо проходил Казимир с большим зеркалом под мышкой. На миг один такой зайчик почти ослепил Одольфо.

- Я бы и сам за ним присмотрел, - продолжил Одольфо. - Думаю, что это тебе надо знать. Я кое-что умею видеть в людях. Так вот, на этом мальчике столько оберегов, причем от разных людей, да и от нелюдей тоже есть, что я до стольких считать не умею.

Инрих покачал головой, нечто подобное он и предполагал.

- Значит, этот мальчик сможет сделать все, что ты его попросишь?

- Да, он закончит рукопись, издаст, в целом не даст ей погибнуть. Но дело не только в этом, просто присмотри за ним, пожалуйста.

- Хорошо, - взвесив "за" и "против", согласился Инрих.

- Спасибо, - Одольфо помолчал, вдыхая и выдыхая, чтобы сладить с болью. - Еще я хотел бы попросить в нужный момент сказать Илисте, что я получал массу удовольствия от наших скандалов. Хорошо?

- Она и сама знает, - отмахнулся директор.

- Она то знает, но иногда приходит печаль, и такие вещи надо услышать от посторонних. Хорошо?

- Конечно, - пообещал Инрих. - Что-нибудь еще?

- Да, найди мне хорошее место, чтобы уйти по-хорошему, пожалуйста, - попросил Одольфо. - Да и еще скажи Илисте, что мне не нравилось, как она трактовала Мальджорну в "Черничном пироге", но я в восторге от ее Паулиты в "Черной ненависти". Хорошо?

- Да без проблем, как только будет случай, так и скажу, - ухмыльнулся Инрих. - Ты о чем-нибудь жалеешь? - директор знал, что сейчас надо спросить об этом.

- Да, о том, как много еще не сделал.

- Ну, об этом почти все жалеют. Это свойство нашей натуры. Я спрашиваю о том, что уже прошло.

- Абсолютно ни о чем, - признался Одольфо, - поэтому я и уйду легко. Хотя, порой мне кажется, что Илиста права в трактовке Мальджорну из "Черничного пирога". Подкрадываются мысли, что она ее более тонко чувствует, не то что я. А ты как думаешь?

- Это спорный вопрос, - увильнул от прямого ответа директор. - Но я ей обязательно скажу о твоих сомнениях, - слегка поддел его Инрих.

- Нет, об этом не говори. Сильно зазнается, - отбил подачу драматург.

- Илиста? Это невозможно, - притворно оскорбился директор за свою лучшую актрису.

- Точно, - серьезно согласился Одольфо. - Она уже до предела зазналась.

- С чего ты взял? - сурово нахмурился Инрих.

- Кто еще может гонять лучшего драматурга всех времен и народов под повозками? - не выдержал серьезного тона, и улыбнулся Одольфо.

- Если ты так ставишь вопрос, - пришлось согласиться директору, он тоже улыбался.

Инриху было ясно, что это последний такой разговор с его другом. У директора будут еще такие разговоры с другими его друзьями, но не с Одольфо. От этого повеяло печалью.

В ту ночь был еще один человек, который наплевал на не осуществившиеся возможности. Это была Маша, получившая вторую жизнь в подарок. Гипс с нее еще не сняли, но девушка уже передвигалась, правда с чужой помощью, но умирать она точно не собиралась. Об Одольфо ей рассказал Тори. Тогда Маша попросила помочь ей добраться до драматурга. Актрисе хотелось поговорить с ним.

- Простите, Одольфо, - обратилась Маша.

Драматург лежал в своей повозки, рядом с ним сидел с озабоченным лицом Альтарен.

- Иди, - попросил Одольфо Альтарена. - Маша посидит со мной.

Тори тоже ушел.

Минут пять они молчали. Маша очень жалела драматурга, тот же боролся с очередным приступом рвущейся боли.

- Достала она меня, - смог сообщить драматург. Маша поняла, что он говорит о боли. - Так о чем ты хотела поговорить девочка?

- О смерти, - призналась Маша.

- Тебе еще рано говорить о смерти, девочка, - слабо прохрипел Одольфо. Потом собрался и продолжил более нормальным голосом. - Твоя еще не пришла.

- Понимаете, меня мучает, что это моя смерть ушла к вам, - кусая губы, призналась Маша.

Как бы не было плохо драматургу, и резкие движения ухудшали положение, но он расхохотался.

- Девочка, смерть у каждого своя. Это настолько точно, что я даже не знаю с чем сравнить. К тебе она приходила попугать, скажем так, и если бы не счастливый случай, то она и забрала бы тебя с собой. А со мной она шутить не будет, и отсрочки у меня нет. Так что из-за этого брось кукситься, это моя и только моя смертушка.

- Правда? - Маше с одной стороны хотелось верить, а с другой было страшно.

- Правда, - Одольфо успокоился, смех пока отдавался в спине и затылке. - Ты больше не дергайся, хорошо?

- Хорошо, - смогла улыбнуться Маша. - А для вас ничего нельзя сделать?

- Ты имеешь в виду, как для тебя?

- Да, кодры... Они...

- Маша, послушай, я давно болен, и знал, что когда-нибудь такой момента наступит. Твои кодры, я видел их, они красивые. В постановках они шикарно будут смотреться, если кто-нибудь напишет действие с их участием. Так вот, они могут полностью меня излечить?

- Не знаю, но я спрошу, - забеспокоилась Маша. Ей казалось преступлением сидеть и разговаривать, если надо бежать и быстрее спросить.

- Не надо спрашивать, директор уже спросил, - погасил ее порыв Одольфо.

- Инрих?

- Инрих. Вроде он у нас директором, если, конечно, я не путаю.

- И что они сказали? - Маша понимала, что ничего хорошего они не сказали, раз Одольфо лежит здесь, но надеялась услышать о чуде.

- Тебе повезло, в отличие от меня, Маша, - Одольфо попросил воды, а потом смог продолжить. - О чем я? Да, в ту ночь, ты уже была на грани, и тогда можно было почти все. Как объяснили директору, мы были в неком поле, которое позволяет нарушать кое-какие законы природы и бытия. Понимаешь? Да, ладно. А сейчас, чтобы меня вылечить, надо смерти отдать кого-то другого. Если бы у меня был кодр, то, скорее всего, он, во-первых, не допустил бы такого моего состояния, а, во-вторых, сам бы ушел, отдав мне всю свою жизненную силу. И то не факт, что я бы смог выжить. Понимаешь?

Маша кивнула. Части сказанного она не понимала, но и не стремилась это обсуждать.

- Простите, Одольфо, - Маше было важно извиниться за такое положение перед ним.

- Не печалься, девочка, - драматурга же это все нисколько не расстраивало. - Ты что-то еще хочешь спросить?

Маша кивнула.

- Да, я понимаю, что вам не до меня, но я думаю, что вы долго жили и можете подсказать мне, что делать дальше.

- Ты о чем?

- Явно я не смогу больше играть. На лице останутся шрамы, да еще нога и рука, да и, наверное, я больше сама не захочу.