Знамение пути

арушка подбежала:“Куда, сынок, тебя ведут?..”“Меня ведут в такое место,Где пропаду я без следа.О милом сыне ты известийУж не получишь никогда”.И вот я здесь – долблю киркою,Жую подмоченный сухарь.Уже не тот я сам собою,Каким меня знавали встарь.Должно быть, сдохну в этой яме.Седеют кудри на виске.Я, молодой, звеню цепями,Как прежде – чаркой в кабаке.

Наверное, саккаремский напев оказался использован благодаря самому обыкновенному совпадению. Песни ведь тоже надо уметь слагать… Волкодаву доводилось присутствовать при рождении песен. Хороших песен… Их всегда было немного. Как и истинных песнотворцев. Гораздо больше было других – тех, кто ощущал позыв и вкус к сочинительству, но не имел по-настоящему крылатой души. Такие действовали точно ленивые садовники: зачем возиться и тратить время, выращивая плодовое дерево на собственных корнях, – привьём ветку к уже готовому дереву! И брали напев от первой пришедшей на ум песни, помстившейся более-менее подходящей. А то крали всё целиком, лишь заменяли тут и там несколько слов, приспосабливая чужое творение для своих нужд…

Но – раскачивался, кренясь, громадный валун, и камни скрипели, как готовые молоть жернова, и победно, отчаянно плясал наверху человек и звонко бил себя по пяткам ладонями…

– Выпей в память о Корноухом.

Волкодав бросил в мисочку серебряную монету, поднялся и ушёл, не оглядываясь, к ученикам, ожидавшим его.

… Здешние холмы отличались от холмов веннских чащоб в основном тем, что на родине Волкодава там и сям прорывались из земных недр гранитные лбы, а здесь повсюду был мелкий жёлтый песок. В остальном сходство было замечательное. Даже ручьи и речушки изобиловали не менее, чем в стране веннов. И ещё бы им не изобиловать! Они ведь питали собой величайшие лабиринты озёр, болот и проток – целый край, оттого названный Озёрным. Если не врал путешествующий народ, там можно было узреть чудеса, в иных местах не встречавшиеся. Например, обширные водоёмы, пересечь которые едва удаётся за целый день усердной гребли, – и за всё это время глубина ни разу не дойдёт даже до пояса стоящему человеку, так что будет неизменно видно нагретое солнцем илистое дно с кишащей близ него мелкой водяной жизнью: стайками мальков, чёрными створчатыми ракушками…

Волкодав думал о том, что скоро увидит всё это собственными глазами.

Наверное, Тин-Вилена была не самым скверным городом на свете. Умом он это очень хорошо понимал. Однако уходил так, словно за ним могли погнаться и потащить назад, в Хономерову крепость. Собираясь в путь, он долго рассматривал карту, прикидывая, быстро ли придётся идти. Считал вёрсты и дни, что-то соразмерял… А потом в первый же день прошагал столько, сколько собирался за три. Да не просто прошагал – пролетел, точно на крыльях. И это при том, что вот уж полных три года не утаптывал пятками дальней дороги, а кожаный кузовок за спиной был изрядно потяжелее, чем случалось в прежние времена!

Вряд ли, думал он вечером у костерка, что-то напутали составители карты. Они ведь как раз