Ключ к Венудайну

Здания в Венудайне большей частью вовсе не строили с какой-либо особой заботой об уходе за грифами — предпочтение отдавалось стойлам для ванок. Грифы обыкновенно находили постой в замках и во дворцах, устраивая себе гнезда на боевых и привратных башнях. Их бесформенные гнездилища свешивались по бокам укреплений, словно раздутые чересседельные сумки.

Фезий проигнорировал гнездилища на башнях замка и направился к пыльному пятачку за раздутым трактиром в переулочке, знакомом ему по прошлым посещениям. Горожане не всегда так уж хорошо ладили с обитателями замка. Фезий частенько способствовал этим неладам, ухмыляясь при этом своей дьявольской ухмылкой.

Он слыхал о темницах Парнассона. Глубоко в самых глубочайших тоннелях, за узкими спиральными лестницами, ниже уровня воды в близлежащей речке, так что влага сочилась и стекала грязными каплями по крошащимся камням, протачивая ложбинки в просевших плитах пола, на предпоследнем подземном этаже замка находилась, как и подобает ей быть в настоящем замке, комната пыток.

Любого человека с душой, чувствительной к самой идее пыток, от этой мысли могло бы затошнить. Для такого же человека, как Фезий, многим обязанного собственной любви к оружию и доспехам, но в то же время понимающего, что насилие само по себе более, чем бессмысленно — для такого человека мысль о пытках оказывалась сдобрена горькой иронией. Мучения, пережитые во имя великой цели, ради исполнения клятвы — это уже достаточно плохо. Но мучения, которым ты подвергаешься в мрачной комнате пыток собственного сознания — это дело рук дьявола.

Фезий знал о существовании комнаты пыток палана Родро и о его маленьких экспериментах, в ней проводимых. Фезий питал горячее желание никогда не оказаться в этой комнате лично.

Он опустился на пятачке и его маленькое тело сотрясла дрожь от удара. Какой же он доверчивый лопух! Непрерывно бормоча Достопочтенному Владыке Восхода успокоительные слова, Фезий забросил поводья на луку седла и привязал, не натягивая. Затем оплел крылья золочеными цепочками.

— Вот так, старина, — прошептал он, близко наклоняясь к уху Восхода. — Вот так. Если я приду за тобой, радуйся и поднимай меня поскорее вверх. Если же за тобой придут другие — бей их когтями и клыками!

Длинная, узкая клыкастая пасть и круглые блестящие умные глаза, по-видимому, выразили согласие со словами Фезия. Он вошел в трактир вразвалочку, с таким видом, словно это место принадлежало ему. В этой покосившейся развалюхе, где из-под отвалившейся штукатурки виднелась гнилая дранка, Фезий прополоскал горло пинтой золотого эля. Он находился в самом грязном районе Парнассона. Восход останется в безопасности, лишь покуда сможет использовать когти и клыки. То, что здесь плохо лежало, исчезало навеки. Фезий, стараясь не привлекать внимания, направился к внешней стороне рва, окружавшего замок. Переплыть его не было никакой надежды.

На период намечавшихся веселых свадебных пиршеств к задней двери замка возле кухни был подвешен легкий плетеный мост, весь качавшийся и бренчащий цепями, когда по нему пробегали слуги. Вообще-то эта невысокая дверь под арочным сводом предназначалась, чтобы делать военные вылазки. Фезий подождал, пока группа слуг пронесет по мостику хлюпающие бурдюки с вином, и затем, подхватив из дожидавшегося переноски штабеля мешок с мукой, прошел вслед за ними, как следует приотстав от последнего. На пятки ему уже наступал следующий, несущий олений окорок. Все они столпились в узких дверях, ведущих в замок, как если бы имели право там находиться. Фезий ловко просочился в царство главного кондитера.

Здесь, в прохладной полутьме, пронизанной лучами солнца, падающими сквозь зарешеченные оконца и выхватывающими из сумрака клубившуюся в воздухе муку, он сбросил свой мешок на пол и, выпрямившись, услыхал разговор толстого кондитера со служанкой. Кондитер говорил заплетающимся от возбуждения языком:

— Подумать только, какая отвага! Как будто ее здесь ждали с распростертыми объятиями!

— Гарн! — предостерегла его служанка, поглядывая на Фезия. Тот склонился над мешками с мукой. Кондитер, похоже, мог еще долго распространяться на эту тему, не приходя ни к какому определенному заключению, ибо тема была из тех, которые обсуждают подолгу и с удовольствием.

— Дас. Страсть, что за ведьма — потому-то вчера пироги и не подошли, попомни мои слова!

— Гарн!

— Однако она получила по заслугам, такие всегда плохо кончают. С такими-то рыжими волосами и зеленым платьем. Фезий слушал, как зачарованный, притаившись за мешками с мукой. Он был полон ужаса.

Кулинар торопливо продолжал, смакуя каждое слово:

— Я рад, что она попалась! Бедняжка принцесса, такой позор, но палан о ней позаботится. Эта колдунья заплатит за все. Ее сожгут! Попомни мои слова... Эту ведьму сожгут!

Глава 5

Эти слова означали все и ничего.

Языки пламени, облизывающие, точно дикие звери, стройную фигурку Лаи. Ее рыжие волосы, с треском горящие и чернеющие. Ее огромные глаза, полные боли — да, все и ничего... Не следовало ей уходить.

Глупая женщина — так попасться.

«Колдунья» — ха!

Одетый в украденный им белый фартук и плоскую шапочку грузчика, Фезий спешил по валунам внутреннего дворика под серыми каменными стенами. Вот дуреха! Попалась — ее схватили — эти слова занозой сидели под черепом. Ее должны сжечь. Его меч, неуклюже спрятанный под фартуком, натягивал белую ткань при каждом движении, стреноживая, как бы в насмешку, его и без того короткие ноги. Фезий всегда предпочитал длинный меч, надеясь возместить этим свой небольшой рост, хотя и знал очень хорошо, что длинный меч обычно уступает короткому в драках. Изделие Мастеракузнеца Эдвина было не чрезмерно длинным, однако нести его спрятанным оказалось нелегким делом.

К тому же еще здорово мешал деревянный поднос, уставленный тарелками с булочками, покоившийся на его белой плоской шапочке с подбоем.

Фезий намеренно мазнул по щеке мукой, чтобы добавить естественный маскировочный фактор, и надеялся надеждой отчаяния, что сможет сойти за какого-нибудь очень низенького и толстенького братца главного кулинара. Ха!

Торопливо проходя в следующий, лежащий еще ближе к центру замка внутренний двор, Фезий был вынужден ловко увернуться от всадника на ванке, проехавшего мимо, дрыгая вдетой в стремя ногой, обутой в сапог. Ванка изогнула длинную тонкую шею, чтобы не расшибиться о каменный свод арки. Фезий не поднимал взгляда, но вид смертоносных отверстий наверху поразил его с неожиданной силой.

Оказавшись на внутреннем подворье, уже сплошь выложенном валунами или каменными плитами, Фезий увидал над собой второй ряд окон: по обе стороны от него находились жилые покои рыцарей и их дам, впереди же располагались трапезная и рыцарская кухня, часовня, внутренняя оружейная и сокровищница — и еще вход в те самые темницы, о которых он был наслышан.

Фезий обошел открытое пространство по краю с теневой стороны, стараясь идти с таким видом, будто имеет полное право там находиться.

Вокруг кипела обычная жизнь замка: мужчины и женщины, рыцари и леди, конюхи и пажи приходили и уходили, занятые какими-то делами. Из трапезной до Фезия донеслись звуки музыки, и глубоким контрапунктом к ним — хоровое пение из часовни. Может быть, Амра взирает на него в этот самый миг. Если так, подумал Фезий, охотно признавая реальность богов, если они удостоят его своей помощи, то пусть он оборонит теперь своего верного слугу.

Дверь в подземелья была закрыта, ее старые дубовые доски покорежились, а железные головки болтов приобрели глубокую пурпурную окраску, говорящую о длительном воздействии погоды.

Фезий толкнул дверь и не удивился, когда она отворилась. В конце концов, палачи тоже должны есть, не так ли? Внутри в землю вертикально уходила каменная кольцевая лестница, освещенная круглым окном далеко вверху. Ступеньки веером расходились от центрального каменного столба. С внутренней стороны, там, где они соединялись с центральным столбом, ступеньки совершенно сходили на нет, внешние же их части едва могли вместить человеческую стопу. Лестница была дьявольской ловушкой для людей, как ей и полагалось. Фезий спускался, одной рукой придерживая тарелки с булочками, а другой наполовину держа поднос неуклюже и косо перед собой, наполовину — придерживаясь за влажную стену и лишь удивляясь, как это собственный меч не распорет его от паха до глотки.