Сидящие у рва

С рассветом войско снялось и снова двинулось на север.

Снова влево и вправо по ходу движения были посланы в поиск отряды. И к вечеру вновь сообщили, что иные из них не вернулись.

Между тем дорога стала круче и первая цепь Террасовых гор нависла прямо над головами, а за нею поднималась вторая, за которой стоял город-крепость Данах.

Иггар велел строить лагерь по всем правилам — с насыпными валами и укрытиями для стражи, а сам в сопровождении свиты помчался вверх, к перевалу.

Солнце окрасило горы в багровые тона, вот-вот должна была пасть тьма, когда Иггар достиг первого из перевалов и остановил взмыленного коня.

Он внимательно осмотрел местность. Но, сколько ни всматривался, повсюду — и на вершинах, и в наполнявшихся тьмою ложбинах — видел лишь сумрачную дикую красоту, погруженную в вечерний покой.

Только к полуночи Иггар возвратился в лагерь. На перевале он оставил десяток каулов, а из лагеря велел выслать им в помощь сотню пеших бессмертных.

Специальные дозоры были отправлены и на восток, и на запад.

И хотя, казалось, все было сделано правильно, смутная тревога не оставляла Иггара. Он долго держал совет с сотниками, а когда его оставили в шатре одного, никак не мог уснуть, и ворочался на походной постели из дорогих таосских ковров.

А потом, уже когда на небе стали меркнуть звезды, Иггар, наконец, уснул. И ему снились тревожные сны, в которых он убегал по диким горным ущельям, прыгал через потоки, лез, срываясь, по кручам, и никак не мог убежать от своих собственных страхов. Он разбил себе ноги, прыгая по скользким камням, сломал ногти, цепляясь за скалы, он выдохся и устал, но кто-то темный с коротким алабарским мечом неустанно следовал за ним, и казалось, летел над темной землей.

Закутанный до самых глаз в черный намутский плащ, этот кто-то жаждал его смерти, и, как ни старался Иггар — взмокший, с сердцем, прыгавшим в самой гортани, — он не мог оставить преследователя позади.

Он просыпался и тут же снова проваливался в этот тягостный сон, и снова бежал, и карабкался, и прыгал, и скулил от страха и тьмы. А темный мститель, словно играя с ним, то появлялся, то исчезал, плащ его вздувался от ветра, и отраженный свет невидимых звезд ярко сиял на клинке.

И наконец Иггар понял, что ему не уйти. Он зарычал во сне от бессилия. Он поднял огромный камень и швырнул в мелькнувшую черную тень. Камень канул во тьму беззвучно. Иггар, прижимаясь спиной к жесткому ложу из таосских ковров, вынул кинжал. Он хрипел и стонал, и бился, и пытался выговорить:

— Покажи свою морду, собака! Покажи ее, жалкий и гнусный шакал!

И внезапно тень придвинулась к нему, и упала повязка, и отвратительная волчья пасть дохнула Иггару в лицо запахом крови и ненависти.

— Ты хочешь увидеть меня? Так открой же глаза. Посмотри! — пролаял мститель.

Иггар с трудом выплыл из кошмара, и под сводом шатра, в слабом сиянии светильника, действительно увидел того, кто гнался за ним по пятам все эти дни и ночи.

Короткий меч рассек его открытое горло и легко отделил голову от тела. Голова с широко открывшимися глазами скатилась на ложе. Тело рухнуло на ковер, окрасившийся пенящейся струей.

Последней мыслью Иггара была мысль о том, что он просто еще не проснулся. Надо заставить себя пробудиться. Впереди столько дел… Но было уже слишком поздно. И не могла помочь ему стража: сторожа давно уже были зарезаны бесшумными черными тенями, порожденными самой ночью.

И Иггар просто из одного сна перешел в другой — в тот, в котором не бывает кошмаров.

Никогда.

А потом лагерь наполнился криками. Воины в черных намутских плащах кривыми саблями рубили еще не проснувшихся, пораженных ужасом бессмертных. Сам Эдарк с факелом в одной руке и с мечом, на который он надел голову Иггара, в другой вышел из шатра и кричал что-то со вздувшимися на шее жилами, и по-волчьи горели его глаза и пена пузырилась на губах, и лицо в красноватом сиянии огня казалось облитым кровью.

Да, Эдарка недаром прозвали Волком.

Десять турм намутцев от самого Суэ волчьей повадкой крались за войском Иггара. Копыта их коней были обернуты кусками шкур. Днем они отставали от аххумов, прятались в логах и ущельях, а ночью стремительным броском догоняли Иггара.

Утром того несчастного для аххумов дня Эдарк выехал из залитого кровью, заваленного трупами бессмертных лагеря на север, и на том самом перевале, где накануне Иггар остановил загнанного коня, встретил Руэна. Князь вел все свое войско — легкую данахскую конницу, пеших копейщиков и арбалетчиков.

Оба предводителя сошли с коней, церемонно раскланялись и поздравили друг друга с успехом. План удался как нельзя лучше: войско Нгара уменьшилось более, чем на треть, и теперь предстояло добить оставшихся.

— Мы пошлем в Нуанну голову Нгара вот в этом шлеме, — Эдарк указал на трехрогий шлем шестого таосского короля. — И известим Аххага, что гости вели себя неучтиво. Так, князь?

— Безусловно, — Руэн слегка поклонился. — Мы сообщим, что будем рады гостям, обученным вежливости. Вина?

— Вина, — отозвался Эдарк.

Им подали два рога, наполненных легким данахским вином.

Оба поднялись. Они стояли почти на самом гребне горной цепи.

Отсюда можно было обозреть большую часть княжества Данах. В ясные дни, говорят пастухи, отсюда можно увидеть далекое море — южную границу княжества — и островерхие башни Данаха на севере.

— Скажите, Эдарк, каковы ваши планы на будущее? Когда мы с вашей помощью разобьем кровожадных варваров, куда вы направите копыта своей великолепной конницы? Или это секрет? — осведомился князь Руэн, когда вино было пригублено и кубки-рога унесли.

— Это не секрет, князь, и вы знаете, что я желаю одного: освободить из-под власти аххумов мой родной народ. Именно этой цели я посвятил свою жизнь.

Да, князь Руэн знал кое-что о жизни Эдарка, полной странствий и злоключений. Он знал, что Эдарк, рожденный рабом, провел детство на острове Банг, подростком бежал от хозяина в Хуэго, там пристал к шайке морских разбойников и на пиратском корабле плавал по морю Эрвет. Потом, когда каулы захватили столицу Алабар — Махху — и стали вести беспощадную борьбу с пиратами, Эдарк попал в плен и целый год просидел в тюрьме-пещере на острове Ноэт.

Из пещеры его взяли на военное судно гребцом, и еще целый год Эдарк ворочал тяжеленным веслом под кнутом надсмотрщика. Потом он подговорил своих товарищей-гребцов, им удалось бежать, и было это вблизи столицы каулов — Аммахаго.

С горстью товарищей — бывших рабов — Эдарк ушел в горы, начал нападать на караваны и военные отряды аххумов. Уже начались великие походы аххумов, все земли пришли в движение, и все больше беглых рабов собиралось в шайке Эдарка, пока шайка не превратилась в большой боеспособный отряд.

С этим отрядом Эдарк напал на Хатабатму — город на берегу реки Алаамбы, — взял его и сжег. Хатабатма была одним из трех святилищ аххумов. Здесь аххумские жрецы приносили жертвы своим богам, сюда собирались паломники со всех аххумских земель.

Эдарк принес в жертву аххумским богам две тысячи паломников.

После этого за ним началась охота.

О, это были славные дни. Эдарк уходил от погони, внезапно появлялся в тылу неприятеля, беспощадно умерщвлял пленных.

Отряд его разросся до тысячи воинов, многие из которых были обычными разбойниками без чести и совести, жаждущими убивать, насиловать и грабить. Эти люди вовсе не желали умирать за идеи Эдарка. В конце концов они схватили своего вождя и выдали аххумам.

Эдарка в деревянной колодке на шее водили по городам и селам, и вот тут уж натерпелся будущий великий воин издевательств, из которых плевки были, пожалуй, самыми терпимыми.

Отряд бессмертных охранял пленника, и отряд уже устал от бесконечного позорного шествия, от ярости и злобы соплеменников. Наконец Аххаг велел освободить Эдарка от позора; его, полумертвого, привязали к мачте на плоту и пустили в море.