Золотая свирель

Городское кладбище располагалось на склоне холма, за крепостной стеной. У ворот, на пороге своей будки, сидел старенький сторож, а рядом с ним, на земле, на расстеленной тряпице лежали куски пирога, вареные яйца, пара луковиц, яблоки и четвертинка сыра. Амаргин добыл из недр балахона оплетенный лозой кувшинчик, выставил его на тряпицу.

— Помяни моих мертвых, добрый человек.

Старик улыбнулся, покивал, сморщив коричневое лицо. Нагнулся, покряхтывая, и посудинка словно бы сама собой спряталась за порог, с глаз долой. Скрюченная стариковская лапка подобрала с тряпицы яблоко:

— И ты помяни моих мертвых, северянин.

— Мертвые живы нашей памятью, добрый человек, — маг подбросил и поймал яблоко, потом повернулся ко мне и сказал тихонько: — Но на самом деле мертвых не существует.

— Как так? — удивилась я, догоняя широко шагавшего мага.

— Оп! — он опять подбросил яблоко, — Мертвое тело — всего лишь земля. А душа не умирает.

— А… — разочаровалась я, — ты об этом…

Периметр ограды обрамляли высокие вязы — темные и торжественные на фоне закатного неба. Солнце уже нырнуло за большой скалистый холм на северной стороне портовой бухты, кладбище и нижнюю часть города накрыла тень.

За воротами, на ровной площадке громоздилась церковь, приземистая, суровая, из серо-розового местного камня. К ней вела мощеная дорожка, а по сторонам ее росли кусты шиповника, в брызгах коралловых ягод. Дальше, направо и налево, тянулась выкошенная лужайка. Ее украшали несколько плодовых деревьев.

— Это кладбище? — удивилась я. — Больше похоже на сад. Где же тут могилы?

— За церковью. Это новая территория, здесь нет ничего любопытного. А нам надо вон туда, — Амаргин указал подбородком на темные заросли противоположного склона. — На ту сторону, через Мележку.

За церковью склон понижался. Дорожка, огибавшая церковь, разделилась на множество тропинок, вьющихся между рядами аккуратных склепов и могил. Среди темной зелени тут и там мерцали огоньки. На могилах сияли лампадки, горели свечи или просто плошки с маслом. У огня сидели люди — в одиночку, по двое-трое, а то и целыми семьями. Обрывки разговора, позвякивание посуды, порой приглушенное пение или детское хныканье, перемешанные с шумом листвы, плели музыку печального праздника. Склоненные лица, хлеб в руках, трепет маленького пламени. Сладковатый запах вина и ладана. «…грибочки в сметане, покойница очень любила…», «…Шанечка, не спи, не спи, малая…», «… деда, а мама нас видит?» Хотелось остановиться, слушать и смотреть, и наслаждаться этим странным томительным уютом.

Амаргин, грызя яблоко, равнодушно шагал мимо увитых ежевикой каменных чаш, стелл и плит. Я застревала чуть ли не у каждой. Дрожащего света иногда хватало, чтобы прочесть: «Возлюбленному супругу от скорбящей супруги и детей». «Блаженной памяти Рута Болана под камнем сим вкушает мир». «Здесь обрел покой благородный сэн Рудор Вепрь, сраженный благородным сэном Ламаленом Левобережным и сразивший оного тако же на поединке чести», «Здесь обрел покой благородный сэн Ламален Левобережный, сраженный благородным сэном Рудором Вепрем и сразивший оного тако же на поединке чести». Благородные сэны почивали в тишине, у них ни единого огонька не горело.

— Не зевай, — прикрикнул Амаргин. — И прибавь шагу. Темнеет.

Я нагнала его.

— Ты же сам сказал, самое время.

— Да, но мы можем не застать хозяина.

— Какого еще хозяина?

— К которому идем в гости. Ночь — его время.

Я немного озадачилась.

— Мы что, идем в гости к какому-нибудь мертвецу?

Тропинка стала круче, сузилась, мне опять пришлось отстать. Огоньки поредели и отдалились. Из оврага тянуло сыростью.

— Или к вампиру? Эй, Амаргин?

— Не говори глупостей.

— Не беги так быстро, здесь скользко!

— Осторожно.

Я с размаху ткнулась в амаргинову спину. Мой лоб ощутил острый его позвоночник даже сквозь два слоя сукна.

— Осторожно, говорю. Здесь мост. Очень старый, в настиле полно дырок.

Ветхий мосточек соединял два крутых склона. Внизу бесшумно, словно змея, в осоке и череде ползла черная, подернутая вечерним туманом вода. Поломанные перила и изрешеченный прорехами настил были густо прошиты молодой ивой и ольхой. Я старалась наступать туда же, куда и Амаргин. Мосток скрипел и раскачивался, но доверять перилам нельзя было даже в воображении. Последний раз по этому мосту ходили, вероятно, лет десять назад.

Еще несколько ярдов вверх по скользкому склону, под сомкнутые темные кроны, в сырое и мрачное царство крапивы. Когда склон немного выровнялся, я остановилась отдышаться. В сгущающихся сумерках тут и там что-то белело — кладбище продолжалось и по эту сторону реки. Однако здесь было темно и тихо — ни единого огонька, лишь гнилушки просвечивали из травы. Многие могильные камни покосились, некоторые упали, и все они были источены временем, изъедены сыростью, испятнаны лишайником. Я смахнула с ближайшего мелкий лесной мусор. Надпись удалось прочитать только вслепую, ощупывая пальцами рытвинки и трещины — "Рольм Барсук. Колль и Мирта Барсуки".

— Это старое кладбище, — объяснил Амаргин. — Сейчас здесь не хоронят. Вон там, — он махнул рукой выше по склону, — была старая церковь, она сгорела лет сорок назад. Там вокруг могилы и склепы для благородных. А здесь лежит народ попроще. Пойдем, это уже рядом.

Мы свернули направо и двинулись вдоль ручья по еле заметной тропинке. Интересно, откуда тропинка, если здесь никто не ходит? Или она тоже пропадет, как те камни, стоит только Амаргину оставить меня одну?

Маг остановился.

— Пришли? — спросила я.

— Пришли, — он посмотрел по сторонам, хмуря брови.

В темной листве бледно светились могильные камни.

— "Авр Мельник", — прочитал он, наклонившись и водя пальцем по одному из них. — Хм? — он проверил другой камень, — "Кост и Берилл Хвощи"… "Леокреста Дрозд, Вилик Дрозд"…

— Не туда зашли? — поинтересовалась я.

— Туда. Подожди здесь, я посмотрю, где хозяин.

— Амаргин!

— Прекрати за меня цепляться, я тебе не нянька.