Бродяга и фея (сборник)

Как я уже сказал, пять лет он не ходил на промысел и, кажется, уже смирился с этим… Как вдруг в поселке объявился Айк Рваное Ухо. Все думали, что он давно убит, по нему уже и службу отправили, а он взял и вернулся. Деньги у него в то лето водились немалые, и он целыми днями просиживал в том самом трактире, который потом подожгли. Все знали, чего он стоил, этот Айк, никто его не слушал. Один лишь младший сын подолгу сиживал подле старого бродяги и всё расспрашивал его о южных широтах, а тот охотно отвечал. Айк ни во что в этой жизни не верил, не верил он и в черную жемчужину, он даже ответил на чей-то намек:

– Черный жемчуг? Забавно! – и всё.

Вот до чего он был пустой человек. А рассказывал многое. Про огненные бури, про говорящих акул, про то, что он видел в стране антиподов – там время уходит вспять, – а также про земли, над которыми светит одна лишь луна, про птичий остров и про Шапку Мира, про… Всего и не упомнишь, о чем он тогда говорил. Вот только об одном он не любил вспоминать – это о том, откуда это у него столько золота. Про золото, кстати, все у него спрашивали, но он никому ничего не сказал, одному только младшему сыну признался:

– Я был охотником за мареадами.

Младший сын не поверил. Мареады – а разве они есть на свете? Айк только плечами пожал. А назавтра сказал:

– Скучно у вас. Я ухожу обратно. Если хочешь, возьму тебя с собой.

Младший сын отвернулся и тихо сказал:

– Отец мне не позволит.

Айк лишь усмехнулся в ответ. Тогда младший сын побледнел и воскликнул:

– Я ничего не умею!

– Нет, – возразил Рваное Ухо, – ты умеешь играть на свирели.

А назавтра они оба как в воду канули.

Их после видели в порту: Айк, младший сын, а с ними трое подозрительных. Сначала они сидели в трактире, потом их вербовали на корабль, они подписали контракт, поднялись на борт…

А ночью команда взбунтовалась, капитан был убит, и они ушли в открытое море. Ветер благоприятствовал им, шторм обходил их стороной, и уже на тридцать четвертый день они были у цели. Младший сын первым увидел ее. Он крикнул:

– Туман!

Ведь, как теперь всем известно, море в тех широтах теплое и спокойное, там не бывает ветра, и оттого испарения, поднимающиеся от воды, повисают густым, неподвижным туманом. И чем дальше к заветным местам, тем тот туман гуще. Там паруса бесполезны, там ходят только на веслах. Море неподвижно и молчаливо, жесткие и цепкие водоросли обвивают борта. А туман там настолько густой, что днем не видно солнца, а ночью луны. На компас там тоже не надеются – стрелка влипает в картушку и не желает двигаться. Там все зависит от удачи; одних она приводит к мареадам, других забывает в тумане.

Там не плещутся волны, там ветер не поет в снастях, там не услышишь чаек. Там тихо. Так тихо, что даже не слышно, как весла опускаются в воду – туман поглощает все звуки. И даже люди, попавшие туда, стараются молчать. Скорее всего, им там просто страшно, но люди на то и люди, чтоб всякому своему страху найти достойное оправдание. Оттого, наверное, и бытует такое поверье, будто туман там весьма ядовит; два-три его добрых глотка полной грудью – и человек может стать одержимым. Вот почему все молчат в тех местах. И, тем не менее, на каждом корабле, добравшемся до тех заветных широт, всегда бывает один обреченный, который должен играть на свирели – мареады очень любят пение свирели, они выплывают послушать ее. И вот тогда…

Немало на нашем свете есть диковинных чудес и драгоценностей. Многомудрый меняла быстро и точно оценит, во сколько монет станет вам резной черепаховый гребень и сколько каратов сокрыто в неограненном бриллианте. Он же, меняла, ничуть не смутясь, назовет, чего стоит любой эликсир и скажет, какой меры достойны трижды священные мощи. Всё знает меняла, ничем его не удивить. Но если же вы развяжете кошель и высыплете на липкий захватанный прилавок пригоршню – нет! – если вы только просто покажете ему хотя бы одну маленькую прозрачную пластинку, через которую можно смотреть на солнце и не щуриться, смотреть на государя и не робеть, смотреть на друзей и знать им истинную цену, смотреть на возлюбленную…

Однако видеть все это дано далеко не каждому. Но это не важно, важно другое – всего лишь за одну такую пластинку всякий, даже самый скаредный меняла отсыплет вам полную пригоршню самого полновесного золота.

Имейте такие пластинки, и вы будете богаты.

Пластинки же эти никакие не пластинки, а просто чешуя очень редкой и пугливой рыбы, которая зовется мареадой.

Мареады водятся лишь там, где море всегда покрыто туманом. Пугливые по своей природе, они избегают как солнечного, так и лунного света. Головою, руками и грудью мареады суть женщины, а далее тело у них, как и у всякой рыбы, покрыто чешуей и заканчивается хвостом и плавниками. Жизнь свою мареады проводят под водой, и только ранним утром и поздним вечером они поднимаются к поверхности моря, возлежат на мягких и душистых водорослях и расчесывают свои длинные пышные волосы, но при первой же опасности, при первом всплеске далекого весла мареады поспешно ныряют под воду…

И только пение свирели может их успокоить и заставить не только не прятаться, а даже наоборот – заслышав свирель, мареады, забыв всякую осторожность, плывут навстречу охотникам.

И тогда – не зевай! Свирель продолжает играть, гребцы, чтоб не мешать, склоняются к уключинам, гарпунщики бросают гарпуны.

Вот здесь-то и сокрыта главная хитрость. Гарпунщик должен поразить мареаду так, чтобы она осталась жива. Сраженную мареаду втаскивают в шлюпку, и, пока гарпунщики высматривают новую жертву, гребцы достают ножи и начинают поспешно шкерить чешую. Чешуя, снятая с живой мареады, ценится, как я уже говорил, весьма высоко, чешуя же с мареады погибшей быстро тускнеет и становится никому не нужной.

В продолжении всей охоты никто не произносит ни единого слова, а рулевой не переставая играет на свирели. Ведь стоит ему только замолчать, как мареада тотчас же опомнится и призовет на помощь, возле шлюпки вынырнет грюнель…

А бывает и так, что крик о помощи оказывается громче сладкоголосой свирели, и тогда опять же появляется грюнель…

Шлюпка перевернется, водоросли опутают охотников, и все они пойдут ко дну. Тогда с корабля спустят еще одну шлюпку. Вторая шлюпка, как и первая, уйдет далеко, она, возможно, тоже погибнет, но зато корабль останется цел. Ну а потом, когда не вернется последняя шлюпка, пустой корабль, возможно, когда-нибудь и выйдет из тумана. И если вы вдруг встретите в море корабль без экипажа, то знайте: он шел за мареадами.

Два дня и две ночи корабль Айка блуждал в непроглядном тумане. На третий день они бросили плавучий якорь, и Айк приказал спустить первую шлюпку. Гребцы взялись за весла, гарпунщики перехватили гарпуны поудобнее, а младший сын сел на корму, к рулю, и стал играть на свирели.

Весла неслышно опускались в воду, водоросли неохотно расступались перед шлюпкой, звучала свирель – и вскоре их корабль скрылся в тумане. Восемь гребцов, три гарпунщика и один младший сын внимательно смотрели по сторонам – туман, туман, туман. Но вот…

Младший сын увидел мареаду. Диковинная рыба, неспешно разгребая руками воду, плыла к шлюпке. Глаза у нее были широко раскрыты, губы что-то неслышно шептали – быть может, рыба пыталась повторить и запомнить мелодию? Младший сын, не поверив увиденному, чуть было не перестал играть, однако стоявший рядом с ним гарпунщик вовремя ткнул его в плечо, и свирель зазвучала еще громче и призывнее.

А мареада тем временем остановилась и возлегла на водорослях в каких-нибудь двадцати шагах от шлюпки. Да, именно, в шагах, потому что море в тех местах было сплошь покрыто водорослями, и казалось, что по ним можно ходить.

Младший сын всегда представлял, что у мареад должны быть зеленые, как у русалок, волосы, однако нет – мареада оказалась белокурой. Издалека да еще в тумане младший сын не рассмотрел, хороша ли она собой… а потом, когда мареаду поразили гарпуном под грудь, втащили в шлюпку и принялись торопливо шкерить ножами, он в страхе отвернулся и заиграл еще громче, чтобы не слышать стонов умирающей рыбы.