Пепел Ара-Лима.

— Тоскливо вам? — совсем осмелел лесовик. Голосом покрепчал, смертцев передразнивая. Умом понял, раз смерть от зверя черного, а не от тринадцати мертвецов, то и бояться нечего. От смерти еще никто не убегал, но кой-кому прятаться удавалось. Поживет еще лесовик Йохо. А придет проклятая, поборется. — Так что ж, веселить вас должен? Я вам не бродячий циркач, булыжниками жонглирующий. И не певец. Видите, нет при себе ни струны, ни дудки. Расступитесь, братцы, да пройти не мешайте. Я хоть и живой, но в гневе сильно опасный.

Быстрой тенью метнулся навстречу первый смертец, острым пальцем в глаз метя.

Йохо крякнул, приседая, от удара коварного уходя. Ждать не стал, рубанул ножом по руке, словно ветку пытался срезать. Да ничего не получилось. Проверенное железо как о камень звякнуло, от костей отскочило. От удара нож из ладони сжатой вырвался, отлетел в сторону, в щель земную по рукоять вошел.

— Обманули братцы, — закричал лесовик, кулаками отмахиваясь. — Набрехали с три сумки! Все одно ваша не возьмет!

Хоть и был Йохо силой да ловкостью не обижен, через минуту уже знал, что не справиться ему с смертецами. Кулаки его черепа обгорелые не крошили, кости окаменевшие не ломали. Да и не сильно кулаками помашешь, когда на тебя тринадцать смертцев разом наваливаются, костлявыми ручищами за разные места цапают, в глаза целятся, да норовят пальцы сухие в рот засунуть, порвать щеки отъеденные.

Когда на землю мертвую повалили, совсем лесовик отчаялся. Вспомнил Грана, колдуна вспомнил, на погибель пославшего. Удивиться успел, что зуба больного совсем не чувствует. Выбили проклятые смертецы, не пожалели. Хотел в кольцо свернуться, уж больно сильно ногами мертвые лесовики пихались, да не успел.

Разом смертецы отступили, вскинули черепа, песком наполненные. Будто услышали то, что Йохо пока не слышал. Заговорили на языке древнем, лесовику непонятном, к кореньям дуба поспешили.

— Эй! — вскинул руку лесовик, поднимаясь, — Вы что?

Один смертец, чуть задержавшийся, обернул к Йохо глазницы, песком плачущие:

— Когда совсем невмоготу станет, приходи. Примем радостно.

— Ага, — мотнул головой Йохо, соглашаясь. Не верил, что пустяками отделался, синяками, царапинами, щекой порванной, да зубом потерянным. Задом подальше от дуба попятился. — Ждите, как же.

— Придешь, брат наш. Никуда не денешься.

Сомкнулись корни дерева тысячелетнего, пряча смертцев. Сошлась земля обратно узором треснутым. Тихо стало, хоть уши отрезай, да выбрасывай за ненадобностью.

— Ждите, ага! — заколотило Йохо, от ушей не отрезанных, до пяток уцелевших. Будто он в лютый мороз на улице без штанов целый день простоял. От такой колоты только одно средство, напиться отвара передержанного из волчьих ягод, да забыться сном долгим. Дома, под медвежьим одеялом, или, на худой конец, у вдовы соседки, что второй год по праздничным дням морошковым пирогом подкармливает.

Лесовик нащупал трясущимися руками нож. С опаской поглядывая в сторону дуба, попятился к лесу.

— Колдуну глотку перережу. Обязательно перережу. Принеси ему, мол, то, что дадут. Кто даст? Смертецы? Отец ты мой, Гран, да он меня специально на смерть послал! Мертвецам жертвоприношение. Не жить колдуну!

Йохо глазом прищуренным посмотрел на солнышко. Высоко висит, до ночи не скоро. Выбежал, спотыкаясь от не успокоенности, на дорогу заросшую. Хоть и крюк порядочный до деревни она делала, но лучше три часа лишних топать, чем снова по болотам, да по местам звериным ноги портить. Устал для прямых путей Йохо. Главное, подальше от мертвой поляны оказаться.

Не успел лесовик в траву зеленую ступить, как замер, голову склонив. Почувствовал, как дрожит под ногами земля. А спустя минуту различил топот конский. Не зря, ох не зря смертецы в норы подземные уползли. Раньше него, лесовика, пришлого почуяли. Если уж они топота испугались, то и ему не следует поганкой на дороге торчать. Уходить надо.

Йохо, где стоял, оттуда в кусты придорожные не глядя и сиганул. Топот лошадиный близко, спешить надо.

Но видать со вчерашнего вечера судьба не заладилась. То зуб разболелся, то смертецы в гости насильно зазывали, а то кусты малины дикой не там где надо разрослись.

От обиды на злодейку судьбу, а больше от шипов, от которых кожа штанов защитой слабой оказалась, выскочил лесовик обратно на дорогу. Да там и остолбенел.

Мчался на него всадник огромный. Такой огромный, что показалось на мгновение, заслонил он телом своим весь свет. Черный конь в пене белой, с серебреными бляшками на сбруе дорогой. Черная грива, с репейником застрявшим, по ветру стелется, черный глаз на лесовика зло смотрит. Черное копыто в грудь метит.

Йохо только охнуть успел, да на мягкое место осел. От пережитого и увиденного сил не осталось даже в сторону отползти.

Взвился черный зверь на дыбы, твердой рукой остановленный. Заиграли копыта над головой лесовика, воздух вымешивая.

Что-то огромное с коня свесилось, за ухо лесовика зацепило, да приподняло, как есть, в штанах с шипами застрявшими, над дорогой, да над землей.

— Кто ты, червяк ползучий?

Такого страшного незнакомца лесовик с рождения не видел. Не лик, конечно, постоянно преследующий, но и не лучше. Как проморгался, разглядел лицо черное, от пыли да грязи, в шрамах многочисленных. Борода короткая, курчавая, с завитками, огнем опаленными. А уж глаза — лучше сразу могилу копать глубокую. Незнакомец глянул, как кишки из живота вынул, да на кулак намотал.

— Кто ты, спрашиваю, — незнакомец встряхнул лесовика, чуть душу не вытряхнул.

В другом месте, да при других обстоятельствах непременно рассердился бы лесовик. Обиделся. В горло обидчику зубами вцепился. Но с ногами, что в воздухе болтаются, сильно не обидишься. Особенно если ты за ухо подвешен.

— Лесовик я, добрый господин, — завопил Йохо. — Из деревни, что на берегу Вьюшки.

— Лесовик? — незнакомец подтянул ухо лесовика поближе. Заглянул в глаза, слезами налитые. Словно всю душу наизнанку вывернул. — Что же ты лесовик, по лесу бродишь, под копыта бросаешься? Или лазутчик ты кэтеровский? Говори, червяк ползучий, пока жив.

— Не лазутчик я, добрый господин. Больно-то как! По принуждению здесь. Злой колдун послал. Отпустили бы вы меня, добрый господин. Приказал принести то, что найду. Ой, мамочки! Или, что дадут.

Незнакомец скривился, глазом сверкнул.

— Видно знамение это, — забормотал он в кудряшки черные. — Хоть и не ангел, но живой человек повстречался. Не уйти мне. Конь устал, с ноги сбивается. Тяжела ноша, не уйти от погони. Слушай, червяк ползучий. Слушай внимательно, лесовик!

Йохо, отпущенный, ногами на твердую землю встал, за ухо оттянутое схватился. Но сбегать от всадника не спешил. Заметил за плечом незнакомца страшного лук боевой. Стрела, из такого лука летящая, за триста шагов человека через мгновение с ног сшибает.

Переступил конь усталый с ноги на ногу, гривой черной встряхнул, словно крылом птицы огромной мир заслонил.

— Слушаю тебя, добрый господин? — а у незнакомца-то бок правый в крови весь. И панцирь в дырках, словно сито. Видно не на прогулку незнакомец в лес заехал. И не с пира званного, а с рубки смертельной. Еле в седле держится.

— Коль тебя, лесовик, за делом послали, так дело и сделаешь. Возьми, лесовик.

Незнакомец, щекой от боли дернув, из-за спины сверток тугой достал, щитом широким от стрел прикрытый. Щит, как еж, остриями утыкан. Нагнулся, осторожно кулек в руки Йохо вложил.

— Эт-то что? — от неожиданности Йохо заикаться стал. Вспомнил напутствие колдуна. Может об этой вещи разговор шел? Ничего не нашел, а получил только от всадника смертельно раненого куль тяжелый. Уж не с золотом ли?

Всадник в седле выпрямился, в сторону, откуда прискакал, голову повернул.

— Сбереги его, лесовик, — куда только голос грозный пропал. Не приказывал, просил всадник черный. Глазами умолял, сердцем молил. — Беги с этого места, лесовик. Быстро беги, как сможешь. Не оборачивайся. И никогда не возвращайся. Сбереги то, что дал тебе Элибр, телохранитель и друг короля нашего.