День Полыни

– Дверь вышибу, – беспечно откликнулся он. – У меня Полынь.

За нужной нам дверью двое – мужчина и женщина – орали друг на дружку что есть мочи, но стихли, стоило нам постучать. Женщина что-то сказала.

– Сама иди, – огрызнулся муж. – Умная!

– Или вы сами откроете, или потом будете чинить дверь, – сказал Дерек. – Мне только спросить. А на лестнице мне неудобно.

Обычный полицейский борзеж, если нет ордера, за исключением на редкость уместно употребленных «потом будете», но в большинстве случаев работает. В мозгу у обывателя любой расы накрепко сидит, что вот придет кто-то, имеющий право, и спросит с тебя. Нам открыли.

А они оказались молодые: наверное, снимают жилье, пока нет денег на домик. Оба люди. Парень серенький, в очках, из категории язвительных интеллектуалов, мнящих себя интеллигентами. Клерк, наверное. Несвежая майка, треники. Впустил нас и сел в сторонке, оседлав стул. А у девчонки, между прочим, свежий синяк под глазом. Кто-то ломится в чужие двери насыщать жажду крови, а кто-то разбирается между собой, в комнатенке с продавленным диваном. Чужим тут и взять-то нечего. Ни один посторонний не поймет, как они друг дружку ненавидят. Он растоптал ее жизнь, она ежедневно пьет его кровь. На кухне полно немытой посуды, и битые тарелки на полу в луже не то соуса, не то супа. Полная пепельница окурков, при взгляде на которую Альбина чуть не стошнило. Как можно курить в квартире? При женщине? Как вообще можно курить?

Было что-то ужасно неловкое в том, что мы, чужие, видим все это.

– Вопрос первый. Когда тут проходила толпа, не было ль с ней эльфенка? Только не грузите мне, будто и из окон не выглядывали.

Девушка молча покачала головой. В соломенных волосах моталась забытая папильотка.

– Подумайте. Мальчик четырнадцати лет. Он должен быть заметен даже без тартана Дома.

– Нет. Я весь день смотрела из-за занавески. Толпа – она как река была.

Она показала рукой, какая была река.

– Ну, я отворачивалась, конечно. Может, другой улицей прошли?

– Может и так, но навряд ли. Тут узкое место, другой улицей далеко обходить, если идти к гномам. Толпа как река, – Дерек поклонился, благодаря за сравнение, – ищет удобное русло.

В их тесной конуре он был неожиданно огромный и яркий как солнце. Девушка потянулась к нему, как герань с кухонного окна.

– И второе. Вам дан сегодня такой шанс развязаться друг с другом. Чего ж вы, голубчики, им до сих пор не воспользовались? Или вам нравится сам процесс?

– Не воспользовались? Думаете, я такой дурак, что буду сегодня жрать ее стряпню?

– Теперь уже если только с пола соберешь, – согласился я.

Он дернулся, но нас было трое.

– Эта кретинка не удосужилась даже воды в банки набрать! Запас всегда должен быть. Кто за этим следить должен? Я?

– А неохота, – женщина вынула пачку сигарет из кармана халата и прикурила привычным жестом, не глядя. Наш эльф выпучил глаза и бочком-бочком протиснулся к форточке.

– А что, воду тоже отключили?

– Есть, но… мало ли кто чего в водопровод нынче сыпнул шутки ради.

– Вы говорите: кто придумал Полынь? – вполголоса сказал Альбин. – Вот она, Полынь – в их головах. Она была бы там, даже если бы ее не принял Парламент. Он ее когда-нибудь придушит, если она его прежде не отравит. Только сейчас это все – можно. Только сейчас. Что же он не придушил ее? Почему она его не отравила? Или их пугает эта возможность? Или одна она удерживает их? Может быть, когда они поймут, что могли сделать это, но не сделали, вспыхнет и разгорится какая-то малая искра? Может, они поглядят друг на друга с робкой надеждой, что можно все исправить, если идти с двух сторон навстречу…

Вдохновенную речь его прервал утробный кошачий вопль из подъезда, и эльф заткнулся, досадливо махнув рукой.

– Что там?

– Да кот соседкин что-то неспокоен. Вроде и не весна.

Дерек вышел на площадку, прислушался, затем одним ударом ноги снес запертую дверь, заодно продемонстрировав, как бы это выглядело, когда бы хозяева не снизошли к его предложению поговорить. А если бы дверь была крепче, ее вышиб бы я. Большой черно-белый зверь в смертном страхе метнулся через лестничную клетку, влетел в квартиру, которую мы покинули, и где-то затаился под мебелью.

Соседкина квартирка была прямой противоположностью гнездышку молодых супругов. Кружевные подзоры, вышитые прорезной гладью занавесочки на шнурках, по старинке закрывающие только нижнюю часть окна. Семь слоников на комоде и подушки горкой. Никелированная кровать с шариками. Половичок из тряпочек. Палантира нет. Я лет сорок не бывал в таких квартирах.

Старушка хозяйка в платочке, завязанном под подбородком, лежала на койке, скрючившись, лицом к стене.

– Вызовите завтра врача, – сказал Дерек. Голос его сел, словно он неожиданно смертельно устал. – Сегодня все равно никто не приедет.

– Как же? – изумился сосед. – Ведь Полынь?

Видимо, у него в голове не укладывалось, что к кому-то в этот день смерть может прийти своим чередом. Жена задела его локтем:

– Давай… кота возьмем? Ты ж вроде хотел? Можно? – это нам. И ушла в свою квартиру, выманивать зверя, кыская его и клича по имени: Тюльпан.

– Кактусом назвать было бы вернее, – буркнул муж. – Во всех смыслах. Почему котам дают эльфийские имена?

– Они с нами в родстве, – серьезно сказал Альбин. – ДНК почти одинаковы.

– Ээ… постой, – Рохля придержал «клерка», намылившегося мимо, за рукав. – Думаешь, тебе с ней трудно?

– Ха! Был бы ты женат…

– Я женат. На полуэльфе. Представляешь, каково это?

– На полуэльфе? – его глаза вспыхнули. – Ой, мля… она ж, должно быть, само совершенство.

– Поясняю. У нее тоже есть халат.

Выражение лица клерка сказало нам, что он противник халатов на полуэльфах. Что он вообще противник чего бы то ни было на полуэльфах, если они, полуэльфы – женского полу!

– Само совершенство, вот именно. А теперь подумай, как тебе повезло. Смог бы ты жить с совершенством?

Идея покинуть осажденный Шиповник была своевременной: пообедав, чем бог послал, нападавшая сторона раздобыла где-то рожки и барабаны, и дело у них пошло веселей. Правда, чуткое эльфийское ухо Марджори, урожденной Пек, ловило в том веселье нотку искусственности: еще побьются-побьются да и бросят до следующего раза. Оттянулись душой, а так, по большому счету, ничего от взятия Шиповника не зависит. Что-то вроде съемок исторического фильма: дубль двести восемьдесят шестой, а теперь не выпить ли всем пива? К тому же пролетела весть, что вроде бы Черемуху почти взяли, осталось чуток додавить, и туда еще можно успеть, если пошевелить ногами, а тут терять время нет уже ни малейшего смысла. Оказавшись на улице и взглядывая из-под руки на гребень стены, где защитников было из-за малости почти и не видать, Мардж всерьез задумалась, куда же ей деваться теперь.

Бунтующую армию босоты она миновала, прикрывшись простенькой отводкой глаз: заклинания такого рода лучше всего действуют в толпе, и Мардж не впервой использовать их. Когда-то в прежней жизни она водила подростковую банду, но теперь, оказавшись одна, чувствовала себя потерянной. И то ушло, и это… куда-то пропало.

С другой стороны, она очень рассчитывала на свой навык выживания во враждебном мире.

Дальше город выглядел разгромленным и пустым, будто волна по нему прокатилась. Закинувшись пледом из тартана Шиповника и бредя практически наугад, Марджори миновала перевернутую будку, где прежде торговали чарами. Острый верх, похожий на колпак, фанера покрашена малиновым, на ней намалеваны блестящие фейерверки: золотые, серебряные, зеленые… Девчонкой стаивала перед такими будками, как перед храмом: задрав голову и разинув рот. Да и теперь пользовалась дешевыми заклинаниями для того-этого, но как их делают – оставалось для нее тайной. Она никогда не видела чаропевца за работой. И никто, насколько она знала, не видел. Вроде бы для этого не только образование нужно, но и врожденный дар, который, как слышала Мардж, по наследству не передается.