Знамение пути

день напивался, чтобы не вспоминать. В конце концов кунc неожиданно объявился в Галираде и сразу позвал старого товарища с собой в море. “Зачем я тебе, Винитар? – спросил однорукий калека. – Обуза лишняя…” – “У меня на „косатке” лишних не бывает”, – сурово ответил вождь. И… приставил трясущегося с похмелья пьянчужку к корабельному очагу и котлу. К съестному. К тем самым бутылям в просторной, мягко выстланной корзине. И сказал только: “Присмотри, чтобы каждому отогреться хватило…” Каково грести или менять парус, когда ветер срывает макушки волн и превращает их в рои ледяных копий, Аптахар очень хорошо знал. Он даже обиделся на вождя, хотя, конечно, виду не подал. И с тех пор был безгрешен.

Хотя злобный Хёгг, враг Богов и людей, каждый день терзал его искушением…

Аптахар смаковал последние капли напитка и как раз пришёл к выводу, что ныне медовуха удалась ему замечательная, – когда сверху послышался голос парня, прозванного Рысью за остроту его глаз. Рысь был ещё и невысок ростом, и его, лёгкого, без труда подняли на верёвке на мачту: пусть-ка оглядится вокруг. Посулили чашку добавки, если высмотрит что занятное. Последний берег скрылся три дня назад, мореходы скучали. Рысь повертел головой в тёплой шапке… и почти сразу торжествующе заорал:

– Парус! Парус справа в-пол-четверти!..

Его крик был полон того яростного ликования, которое наполняет душу воителя, чающего впереди битву. С кем, за что – велика ли важность! Главное – испытать доблесть свою и врага, радуя Отца Богов, взирающего с небес. Длиннобородый Храмн от века ссорит вождей, забирая достойнейших в Своё воинство. Он принимает тех, кто верно следовал за боевым кунсом, ища ему и себе славы, и наконец сложил голову, снискав восхищение друзей и врагов.

Когда дед Аптахара был молодым воином, он встречал много таких храбрецов. А кого не встречал сам, о тех был наслышан. Он без устали рассказывал об их подвигах сперва сыновьям, потом внукам. И всё ворчал, сетуя, до какой степени оскудел нынешний мир. Люди, носившие мечи во дни дедовой молодости, помышляли больше о чести, а теперь стремились только к добыче… Внуку не годится оспаривать мнение деда, но Аптахар всё косился на вождя, привставшего на корме, и в который раз решал про себя: если старик сейчас смотрит из небесных чертогов – то-то небось гладит сивую бороду от радости за него, Аптахара. Ибо на “косатке” у Винитара то ли воскресли, то ли просто не кончались времена, которые принято называть легендарными. Молодой кунс ни дать ни взять ощутил Аптахаровы мысли. Он поднялся на ноги и сказал так, чтобы слышали все, и ветер, гудевший в снастях, не смог заглушить его голоса.

– Мы сойдёмся с этим кораблём и узнаем, кто они и откуда. Если друзья, мы с ними обменяемся пивом. Если купцы, мы проводим их и проследим, чтобы никто не обидел…

“И они серебром оплатят нашу защиту, – подумал Аптахар с предвкушением. – Или товарами, которые везут продавать…”

– … а если враги, – довершил кунc, – мы снимем с борта щиты и узнаем, чей меч лучше