Легенда о рыцаре (СИ)

            Три дня и три ночи мастер кропил над чудом уцелевшей кузницей, создавая кирасу из чистого пламени и двуручный меч из первородного огня. Три дня и три ночи он не спал, своей ненавистью поддерживая жар доменной печи. И только лёд кольца любимой, весящего на тонкой цепочке, охлаждая грудь, не давал ему испепелить себя.

            Но работа закончена, и кузнец в одиночку отправился через Ледяную пустошь к пикам Стужи, туда, где обитали ледяные тролли. Осунувшееся лицо, заострённые скулы, впавшие щёки, худоба всего тела могла сказать случайным встречным о том, что этот бывший кузнец, а ныне великий воин, идёт к своей цели, не обращая внимания ни на сон, ни на еду. И цель достигнута – подобно дьявольскому жеребцу, каратель сеял панику и смерть в поселениях ледяных троллей, не щадя, как и они, ни женщин, ни детей… Пока не вырезал несколько племён до основания. Тролли не могли ничего противопоставить этой первозданной мощи варвара и стойкости титана, что, подобно сплаву металлов, слились воедино в одном человеке. Воистину ярость – великая сила, неудержимо ведущая под своим началом воина.

Да только и буря когда-нибудь стихает. Войдя в хибару, принадлежавшую вождю одного из племён обитателей пик Стужи, он увидел то, чего видеть не должен был: шкуры. Не те, качественно обработанные, которые одевали варвары степи. И не те, облезлые, грубо обделанные, что носили дикари. Цельные связки из не так давно убитых, но уже качественно очищенных и обработанных кусков кожи. Это не работа людей. Но и не троллей. Так обрабатывают шкуры лишь гоблины. Жалкие ошибки Природы. И в этот момент кузница как будто молния ударила. Он всё понял: жители пик никогда бы не догадались напасть несколькими племенами на людей. На это у них просто не хватило бы ума и смелости. А вот достойная плата от подлых гоблинов, да плюс их же план действий – вот это точно смогло бы сподвигнуть троллей на необдуманный шаг.

Неделю, а, может, и две, мститель сидел в опустошённой деревне, не зная, что делать дальше. В пустой хибаре вождя, под тусклым светом костра, он чах подобно свече на ветру. Опустевший взгляд выражал лишь одно желание смерти. Но муки воздались.

Одной из бессонных ночей ему явился Рэндом. В белых одеяниях, напоминающих белоснежный снег, он вплыл в помещение и, окутав пространство первозданным светом, проговорил: «Ты жил в муках, и я дарую тебе главное – знания. Но распорядись ими умело. Помни, что местью своей боли ты не лишишься, а лишь усугубишь положение, и душа потеряется в своих скитаниях»

После этих слов яркая вспышка ослепила кузнеца. Когда звон в голове утих, а мушки перед глазами дали возможность оглядеться, то перед очами предстала всё та же лачуга. Никого не было. Только вдруг всплывшие в голове мысли позволяли расценить событие не как бред сумасшедшего, а реальную встречу с непознанным и сверхъестественным.  Недолго думая, собрав скромные пожитки, мститель помчался по новому вектору, направляемый неведомым голосом внутри груди, идущим от иссохшего сердца. Всё-таки Боги милосердны, думал он, но и справедливы, что немало важно.

Дни сменялись один за другим, ночи слились в единый калейдоскоп звёзд, а жизнь обернулась в нескончаемую скачку варвара ледяных пустошей на своих верных двоих - ногах. Боль утраты, приглушённая морозом, тихо стучала в такт беснующемуся сердцу. Горечь и злость на весь белый свет, притупившиеся за время прозябания души и тела в хибаре вождя троллей, возгорались с новой силой, которую не мог остудить ни тридцатиградусный мороз, ни вьюга, замедляющая движение вперёд. Только на груди в унисон с дыханием тяжко пульсировало обручальное кольцо, покрывая конденсирующий участок гусиной кожей… Измождённое тело, облачённое в тусклые и покорёженные льдами и снегами доспехи; стоптанные, околевшие ноги; мертвецки бледное лицо… Он походил на труп бесправного зомби, ведомого алчной дланью некроманта. Да только длань эта принадлежала не адепту тёмных искусств, а собственным прихотям кузнеца, его желаниям, превратившимся в материальную жажду мести.

И вот долгожданная цель предстала его очам: в нескольких сотнях метров находится стоянка гоблинов, чей шаман подкупил жителей пиков Стужи. Недолго думая, мститель обнажил свой двуручный меч. Следующие мгновения не описать ни словом, ни пером, ибо столько ненависти не видел весь белый свет за все века существования.

Всё подошло к концу: деревня в огне, а в самом её центре, в шалаше шамана, кудесник металлов прижимал в угол хозяина помещения. Его лицо озаряла сияющая улыбка блаженства – истинный убийца найден! Уже заносится для удара меч и… Вдруг перед глазами кузнеца проносятся разговор с Богом, улыбающаяся жена, старые друзья-соплеменники… Он понял, что хотел сказать ему Рэндом. Выбор за ним. А он постарается сделать его правильным, ведь месть – это блюдо, которое стоит подавать холодным. А в холоде рассудка ему сейчас не занимать. Меч опустился в стороне, не причинив шаману вреда. Кузнец ушёл, оставив подлеца в недоумении о своём спасении. Буквально в шаге от выхода из вражеской стоянки кузнец остановился на мгновение подумать… и выбросил кольцо своей умершей жены…

… Несколько продолжительных минут в томительной и давящей тишине вынуждают даже самого стойкого заговорить… Но не в этом случае. Проходили мгновения, как часы, а зал молчал. Никто не мог выдавить из себя ни слова. Только потрескивание факелов разрушало полог молчания в таверне. Каждый думал о своём впечатлении от услышанной истории: молодёжь  восхищалась мужеством кузнеца, картёжники наслаждались его стремлением к цели, воры же грустили по его судьбе и той лиричности, с которой он жил, а хозяин таверны вместе с вышибалами и кухаркой заворожённо упивались любовью двух половинок и её неразрывности до праздного финала. Один только рыцарь, сидящий за барной стойкой, думал не о рассказе, а о чём-то известном только ему. Ведь человек, как ребёнок, видит только красивую обёртку, в которую завёрнута эта история. И только единицы ощущают приторный вкус обёрнутой сердцевины. Но и это не предел. Ведь из чего-то это всё сделано? Лишь прошедший через, если не всё, но хотя бы часть из услышанного, начинает ощущать ингредиенты, из которых был собран рассказ барда. Рыцарь был, пожалуй, единственным в зале, кто чувствовал составляющие… Единственным? Ну почему тогда эльф с таким грустным видом смотрит ему в глаза?..

Без лишних слов, закончив историю, без эпитафии и лирического отступления, бард поднялся из-за стола, оставив монету за кувшин с вином, к которому так и не притронулся. Все провожали его затуманенными взорами, всё ещё находясь в животрепещущем мире истории рассказчика. У выхода он вложил незаметно в ладонь владельца заведения записку и указал взглядом на одиноко сидящего в стороне воина, который опустил очи в свой стакан. Хозяин таверны, чуть поклонившись, отвернулся от вышедшего эльфа и подошёл к так и не поднявшему глаза рыцарю. Со словами: «От друга»- аккуратно сложенный листок перетёк в раскрывшуюся мозолистую от рукояти меча ладонь. В недоумении рыцарь развернул послание,  прочёл выведенную красивым почерком фразу: «Цель твоя в десяти милях отсюда на вершине Осыпающегося шпиля».

К чему может привести надежда, если человек в отчаянии? Правильно, к безумию. И это природное естество заволокло разум рыцарю – только дочитав послание неизвестного подсобника, он сразу же велел мальчонке-разнорабочему седлать его жеребца, дабы отправиться в очередной путь. Десять минут, и бешеная скачка перенесла воина из праздного Свободного града в бескрайние степи. Это ещё не земли кочевников, гоблинов и прочей непривычной имперцам чужеродности, но уже необжитая территория на отшибе страны. Что его понесло по этой пустоши? Всё та же цель. На горизонте виднеется очередная веха его пути, одинокий Осыпающийся шпиль. Если верить неизвестному источнику, то именно там сейчас находится демон, лишивший дома скитальца. Вера… Пожалуй, единственная отрада, оставшаяся со времени смерти жены и детей… Вера и безумие заволокли восприятие реальности мстителю. Через несколько часов у коня подломились копыта, и человек чудом успел выпрыгнуть из седла, приземлившись на ноги. Жеребец тяжело дышал, из углов рта валилась жёлтая пена, глаза ошарашено вертелись по сторонам, а сердце готово было выпрыгнуть из трещащей груди. Не в пример рыцарю. Хладнокровность к животине и сожаление о потерянной скорости – вот что отразилось на его лице. Стреножив коня, он отпустил скакуна на волю, предварительно сгрузив с него доспехи, ведь загубить верного соратника – не в его правилах, а вести за собой – трата времени.