Промысел Господень: Летописи крови

Стокер отошел от ховера, молча уставившись куда-то вдаль.

— Все уходит, умирает, и в этом есть печать высшей мудрости. Только превратившись в прах, можно дать простор для будущего. И не имеет значения, о чем мы говорим. Ржавый металл строения сносят, чтобы возвести на его месте новые стены. Старая плоть умирает, чтобы прокормить молодую. И это имеет смысл.

Вампир повернулся к Александре. Медленно подошел к ней, присел рядом.

— Скажи, — обратился он к девушке, — ты можешь опровергнуть правильность такого хода вещей?

Александра молча кивнула головой.

— Да, ты станешь говорить мне, что вампиры живут по другому принципу. Не спорю. Но к чему мы пришли, чего достигли?

— Если бы не такие, как ты, наш род давно бы главенствовал во Вселенной.

— Над кем ты собираешься главенствовать, дитя? Над мертвым камнем, выжженной огнем войны землей? Над вакуумом? Что будет составлять твое царство? Нас ведь ничто не остановит. Мы вечны, как сама жизнь, мы побратимы с ней. И вместе с этим мы не больше чем часть всей этой истории. Занятое нами место есть единственно верный ареал обитания таких, как мы. Это нерушимый закон.

— Как ты можешь говорить такое!

— А почему, собственно, ты отказываешь мне в праве думать так, как я хочу? Одному ли Ватеку дозволена оригинальность мышления, противоречивость и бунтарство?

— Да кто ты такой, черт возьми?!

— Твой предок, Александра, переродившийся в новом теле. Знаешь, почему я хотел уничтожить свою семью? Я расскажу тебе нечто весьма занятное на этот счет. Проснувшись однажды утром, я неожиданно осознал, что окружающие меня собратья вызывают у меня устойчивое чувство раздражения. Для вампира в целом это весьма свойственно. Мы только чудом, а точнее, железной рукой Патриархов, можем уживаться такими многочисленными стаями. По сути, каждый из нас является образцом эгоистичного индивидуалиста, живущего только собственными интересами. Только опасность может на какое-то время объединить нас или некая общая цель, достичь которой поодиночке не представляется возможным.

С ростом нашей численности мы все же умудрились создать некий намек на единое общество. У нас появились какие-то правила, мы стали лавировать в поисках достойной ниши. Научились худо-бедно уживаться с сапиенсами. Но постоянно те, кто стоял над остальными, стремились навязать нам идею превосходства над миром. В целом в отношении отдельно взятых каинитов это весьма справедливая мысль. Но мощное, агрессивное общество вампиров есть не более чем паразит, готовый уничтожить все, что встанет у него на пути.

Земле зачем-то нужен человек, мне никогда не было до этого особого дела. Мы как сила, способная этого человека уничтожить, являемся весьма опасным врагом. Но мы жили бок о бок с сапиенсами, убивали друг друга, и никто от этого не ощущал себя особенно ущемленным.

Став каинитом, я сильно удивился, когда, встречая рассвет, не был сожжен дотла первыми солнечными лучами. Более того, с ихором вампира мне не передалась даже природная боязнь этого. Как? Почему? Бессмысленно гадать, такова природа. В процессе естественного отбора наши тела претерпели множество эволюционных изменений. Наши манипуляции с генным кодом дали шанс тем, кто был рожден с пороками, лишиться их навсегда. Живи мы как прежде, тайно, небольшим числом, паритет был бы сохранен. Но мы начали размножаться. Мы захотели большего.

Я слишком поздно это понял, чтобы придумать менее радикальный способ решения проблемы. Я заметил, что экзальтация моих братьев имеет под собой не совсем тот смысл, который видят окружающие. Им был нужен повод, чтобы в их поисках им более никто не мешал и не препятствовал. Тогда они пошли на тайный сговор с Патриархами. Ценой спокойного существования была куплена сомнительная надежда открыть те тайны природы, которые сделали бы нас единственными повелителями над любым разумом во Вселенной.

Только Патриархи кое-что не учли. Их задача была проста и не требовала особых усилий для своего воплощения. Когда под вопросом оказалось наше выживание, им были даны силы противостоять гибели вампиров. Сапиенсы были весьма близки к тому, чтобы раз и навсегда избавиться от нашего незримого присутствиях в их жизни. Это Патриархи должны были заботиться о том, чтобы тот конфликт никогда больше не повторился. Вместо этого они стали мелкими подстрекателями, им захотелось абсолютной власти, они стали стремиться к божественной силе. И, естественно, промахнулись.

— Не понимаю тебя.

— Любое порождение Тьмы является прямым продолжением детей Света. Мы — как отражения в зеркале. Там, где будет жить человек, как бы ни развивался он, по какой бы дороге ни пошел, мы будем постоянно рядом. В тени, во мраке поджидать его, искушать и уничтожать. Это тривиальный порядок вещей, не требующий лишних объяснений. Только подобный дуализм дает нам возможность сравнивать и понимать, где есть добро, где зло и так далее в подобном духе. Но если Тьма достаточно нагла и амбициозна, чтобы требовать большего, неизбежно возникают трудности. Вампиры — единственные дети ночи, по форме весьма близкие к сапиенсам. Если мы уничтожим их род и тем самым займем их место в пищевой цепи, то кто станет охотиться за нами? Ты можешь себе представить тварей подобного рода?

— К чему ты ведешь?

— Не должно существовать пустых мест в космосе. Все для чего-то, есть цели, причины, есть следствия. Следствием нашего возвышения будет неизбежный упадок. Пришедший по наши души будет самым ужасным созданием, которое когда-либо видел этот свет. А так как мы бессмертны, то муки, должные выпасть нам, будут ни с чем не сравнимы.

— Это значит, что для выживания в будущем те существа, которыми мы стали, должны уйти?

— Примерно так. Видишь ли, Александра, такое уже происходило с каинитами. Был создан Барьер, через который прошли правампиры, возомнившие о себе слишком многое. Но тогда у высших сил были свои доводы на этот счет. Прошло время, пустота не была заполнена естественным образом. Тогда на земле родился мальчик, простой ребенок двух сапиенсов. И ему был дан дар чувствовать Жажду, потребность в людской крови. Когда он понял это, было ознаменовано рождение второй расы вампиров.

Мне было суждено погибнуть от рук очень сильного противника. Он был потомственным охотником на вампиров, очень изворотливым, хитрым и опасным врагом. Но к тому моменту мое семя дало обильные всходы. Каиниты, отныне вы стали зваться этим именем.

Нашим уделом была ночь, нашей пищей был человек. Нашим врагом было все, что могло нас убить. Я ушел в иной мир, не боясь за свой род. Но я жестоко ошибался. Мне была дана возможность не только породить вас всех. Но и страшное проклятие уничтожить вас сегодня. Лишь с той целью, чтобы остановить ваш прогресс, что, в свою очередь, станет причиной для многократного преумножения ваших страданий в будущем.

Порфира больше не было в мире живых. Юноша, практически ничего не значащий в общемировом масштабе, прожил последние несколько дней, лелея надежду стать существом некоего высшего порядка. Вместо этого он превратился в лужу дымящейся протоплазмы, первичного вещества, неопрятными комьями висевшего на обнаженной коже.

Израненный Ватек сидел, прислоняясь спиной к стене. В нескольких шагах в стороне умирал от ран Машруш, некогда бывший посланником Патриархов. Ян не смотрел в его сторону, ему была безразлична судьба врага. В те минуты он мог думать только об одном — каким образом в его объятиях могла очутиться Мина.

— Ян! Остановись, прошу тебя.

Только ее крик был способен на то, чтобы разъединить смертельные объятия, в которых слились Шерхан и дневальщик. Только ее крик. И так произошло. Опьянение боя внезапно сошло на нет. Враги посмотрели друг на друга, в их глазах читалось недоумение и удивление. Они разошлись в разные стороны, так и не поняв, что стало причиной их боя. Но это, по сути, было уже не так важно.

Ян посмотрел в ее сторону. Там, где еще совсем недавно корчился в судорогах человеческий червь, в луже чужой разлагающейся плоти он увидел ее. Шерхан вздохнул, сделал несколько неуверенных шагов. Его раны оказались достаточно серьезными для того, чтобы каинит испытывал гамму весьма неприятных чувств. Но он нашел в себе силы подойти к жене и опуститься рядом с ней. Он взял ее голову в ладони, их лица сблизились.