Музей Восковых фигур

У нас в семье жила горничная, бывшая крепостная моей бабушки. Это была красивая и здоровая женщина. Мы жили летом в деревне, и вдруг она заболела какой-то странной болезнью, которую не мог объяснить и приезжавший из города доктор, пичкавший ее касторовым маслом и всякими другими латинскими снадобьями. Перед смертью ей стало лучше. За день или за два до ее кончины я зашел к ней в комнату, и старая няня ей сказала при мне: — «Ну, вот ты, Аннушка, слава Богу, поправляешься», на что Аннушка ответила: — «Нет, матушка, я уж не поправлюсь. Сегодня на рассвете я сама себя видела. Все еще спали, и ты спала. Вдруг слышу, кто-то идет мерным шагом, да как-то осторожно, как будто боится кого-то разбудить. Я сначала думала, не ко мне ли кто идет, а она прошла мимо и опять как будто возвращается. Я и спрашиваю: — «кто это?» Тогда она остановилась, дверь приотворила и сказала: — «это я»… И вижу я, что это я сама стою в дверях, в белой кофте и в юбке. Постояла, посмотрела, закрыла дверь и ушла».

Моя няня ни на мгновение не сомневалась в смысле и сущности этого рассказа и только прослезилась и сказала:

— «Ах, ты Господи, Господи! Ну, Бог милостив, Аннушка! Может быть, Он тебе и поможет. А я вот завтра к обедне схожу и за тебя просвиру выну».

Я почувствовал большой страх от этого рассказа и, когда вышел с нянькой от больной, то стал ее расспрашивать: «Неужели случаются такие страшные вещи, что человек видит самого себя?» На это нянька отвечала, что мне следует пойти побегать да поиграть, а об этом не думать. Но я слышал потом, как она говорила кучеру: — «Ей надо было притаиться и на образа посмотреть, а она, вишь, ее окликнула», на что кучер заметил: «Да, ежели смерть под окнами ходит, так оно тово…»

Этот отдаленный эпизод из моего детства я вспомнил, когда уже стоял у дверей его квартиры, и при этом невольно подумал, что старая нянька права и что если бы Аннушка не позвала привидение, то оно бы ей и не показалось…

«Не вернуться ли домой», — сказал внутренний голос, а рука между тем прижала пуговку звонка…

Мне отворил дверь молодой лакей и, пока я оправлялся в передней, пошел обо мне докладывать господам. Хозяин вышел встречать меня в гостиную и, обменявшись приветствиями, повел меня в столовую, где все сидели за чаем.

Общество казалось невелико. Оно состояло из сестры хозяина дома, сидевшей за самоваром, очень похожей на нее маленькой девочки, которая вскоре ушла, и пожилого господина с волосами, наполовину поседевшими, в форме генерала в отставке… Мне дали чаю и затем разговор завязался о разных не относящихся к делу предметах. Пожилой господин говорил о каком-то новом лекарственном растении, вывезенном из Америки. Потом стали говорить о том, что в тяжких и сложных болезнях доктора обыкновенно не помогают и что если кому суждено выздороветь, то выздоровеет и без доктора. При этом все тот же господин рассказал, как у него был болен единственный сын, положение больного казалось совершенно безнадежным, и вдруг он чудом каким-то выздоровел.

После этого наступило минутное молчание. Тогда, будто встрепенувшись, Андрей Иванович сказал:

— Григорий Григорьевич! Вот господин Д. давно уже говорит мне о своем желании ознакомиться с сущностью и явлениями спиритизма, не для какого-либо глумления, а ради любознательности…

— Да, — сказал Григорий Григорьевич, обращая ко мне свой взор, — мне Андрей Иванович уже говорил об этом и даже предупреждал, что вы сегодня к нему зайдете. Я с удовольствием готов удовлетворить ваше любопытство, но предупреждаю вас, что отношусь к явлениям спиритизма серьезно, с верой и поэтому надеюсь, что что бы я вам ни рассказывал, вы не сочтете меня за сумасшедшего или за мистификатора. Я скорее согласен на первое, чем на второе, потому что в мои годы и в моем положении мистифицировать кого-либо было бы непристойным шутовством.

Я на это возразил, что заранее не сомневаюсь в его искренности, что же касается хозяина дома, то я его знаю, как человека серьезного и порядочного и что раз мы собрались говорить серьезно, а не забавляться, то я и не допускаю мысли, чтобы меня стали поднимать на смех.

— Вот и прекрасно… Теперь, прежде чем я начну вам рассказывать, как я сделался спиритом и чему я был свидетелем, — а рассказ мой займет довольно продолжительное время, — я должен попросить Андрея Ивановича сделать нечто вроде предисловия и рассказать сначала о себе, так как он первый ознакомился с явлениями спиритизма, и уже от него я узнал, что такое спиритизм.

— Вы помните, конечно, — начал тогда Андрей Иванович, — появление первых статей Вагнера о спиритизме в одном серьезном и большом журнале, кажется, в «Вестнике Европы». Прочитав их, я был удивлен по многим причинам. Во-первых, я удивился необычности и странности явлений, описываемых профессором; во-вторых, тому, что профессор решается говорить о них серьезно и даже как бы применяя научный метод к своему изложению; наконец, в-третьих, — что серьезный журнал все это напечатал и, сколько помню, даже без замечаний и оговорок. Потом, если вы помните, на спиритов и на спиритизм посыпались возражения, где к научным доводам примешивалось немало злых насмешек. Спириты защищались довольно туманно, но, что меня поразило тогда еще, упорно и спокойно. Вот я и подумал: «Если так, то, значит, тут что-нибудь и есть… Дай-ка и я попробую, сделаю опыт и посмотрю, что из этого выйдет». Дело было летом, семья моя была на даче, но мне приходилось часто бывать в городе; на зимней квартире оставался только один человек. Мы сговорились с моим двоюродным братом посвятить спиритизму несколько вечеров. В один вечер мы выбрали с ним небольшой стол, сколько помню, четырехугольный, и, сев за него друг против друга, положили на него руки, как полагается. Мы сидели с ним в полной тишине, в ожидании явлений, в течение часов двух с лишним. Перед сеансом мы условились не разговаривать и, поэтому, почти неподвижное и продолжительное сидение было утомительно. Но в первый вечер ничего не вышло. Мы встали несколько разочарованные и утомленные, но решили сойтись на следующую ночь. На следующую ночь мы просидели три битых часа и опять ничего; никаких последствий. Двоюродный брат предложил мне бросить это дело, но какой-то тайный голос во мне говорил: «потерпи еще немножко», и я сказал своему двоюродному брату: «нельзя так бросать; попробуем еще два или три вечера; если б все отказывались после двух неудач, тогда многое, что теперь известно и очень важно, оставалось бы для человека в полном неведении». Он согласился, и вот, не помню, на третий или четвертый раз, через какие-нибудь двадцать минут, не более, ко мне неслышно протянулась через стол чья-то рука и тронула меня. Я ясно почувствовал ее прикосновение в то мгновение, когда всего менее этого ожидал… Я испытал странное чувство, не говоря уже о страхе, и скорее вскрикнул, чем сказал: «Это ты меня трогаешь?» «Нет», — отвечал он с удивлением, и я сознавал и чувствовал, что это не он меня тронул. Через какие — нибудь две-три минуты он тоже вскрикнул и повторил тот же вопрос. Неизвестные руки, откуда-то появившиеся в темноте, трогали то меня, то его. Потом стал стучать стол и отвечать на наши вопросы. Не помню, как кончился этот сеанс, но помню, что когда мы вышли в освещенную столовую и сели ужинать, то ни один из нас почти не притронулся к пище, и оба мы сознавали, что случилось нечто очень важное. После того мы повторяли сеансы чаще и с большей охотой; затем пригласили участвовать двух-трех близких приятелей, в которых мы были уверены, что они не подымут нас на смех и поймут, что мы серьезно ищем разъяснения столь загадочных явлений. Между прочим, и она принимала участие, — прибавил Андрей Иванович, указывая на свою сестру.

— И что ж, вы тоже видели явления? — спросил я, оборачиваясь к сестре хозяина.

— Да, я тоже видела, — отвечала она спокойным голосом, наливая чай.

— Таким образом, — продолжал Андрей Иванович, — постепенно мы были свидетелями всевозможных явлений, о которых вы, вероятно, слышали или читали в книгах. Кроме того, я оказался очень сильным медиумом. В моем присутствии явления делались разнообразнее и ощущитель-нее. При этом я, как говорится, впадал или в полный транс или в половинный. Я находился в состоянии какого-то забытья: это сон, но только какой-то особенный, что-то вроде магнетического сна, как прежде его называли. Теперь я уже давно не принимаю участия в сеансах, да и медиумическая сила стала во мне ослабевать. На этом кончается мое предисловие, а уже продолжать будет Григорий Григорьевич.