Сумасшедшее семя

— Старый coop de gracy [71], — сказал хриплый голос. — Бедная сучка. — Потом пара треснувших властных выстрелов. Фонарик искал, искал над бруствером, искал его. Он лежал с напряженным лицом, как принявший ужасную смерть. — Бедный старый педер, — сказал хриплый голос; звучный выстрел, должно быть, попал в кость.

— Тут сержант, — сказал другой голос.

— С него хватит.

— Лучше наверняка, — сказал первый.

— Ох, черт, — сказал другой. — Меня тошнит от этой работы. Тошнит по-настоящему. Грязь и мерзость.

Тристрам почувствовал, как луч фонаря пробежался по его закрытым векам, потом ушел дальше.

— Ладно, — сказал первый. — Кончаем. Если разрешат. Эй, вы, — кому-то подальше, — все карманы оставьте в покое. Никакого мародерства. Имейте хоть какое-то уважение к мертвым, чтоб вас разразило.

По полю затопали сапоги; еще несколько разрозненных выстрелов. Тристрам лежал в мертвой неподвижности, даже не дернулся, когда по нему деловито протопало некое маленькое животное, принюхавшись, пощекотав усиками лицо. Вернулась человеческая тишина, но он лежал еще целую вечность, застыв на месте.

Глава 9

Наконец, в мертвой, но безопасной тишине Тристрам фонариком высветил себе путь в окоп, где капрал Хаскелл давал ему урок географии Ирландии, где ожидало действий первое отделение его взвода, напевая, развалившись; волнуясь. Там, за плотной дверью из одеяла, было тихо, смрадно, пахло жизнью. Лежали ранцы, бутылки с водой, может быть, в том числе его собственная, он ведь свалил войсковое имущество вместе с отделением, входя в окоп. Питавшуюся от батарейки лампочку в землянке погасили перед атакой, он не стал ее вновь зажигать. Фонарик осветил кучку монет на столе — гинеи, септы, таннеры, кроны, тошруны, фунты, флорины; ему было известно — это взводный общак, бесполезный для мертвых, награда для выживших, по древней традиции. Единственный уцелевший, Тристрам склонил голову, запихивая в карманы монеты. Потом набил подвернувшийся ранец мясными консервами, прицепил к поясу полную бутылку с водой, зарядил пистолет. И вздохнул перед очередным анабасисом.

Вылез из окопа, перешагивая через тела на крошечной ничейной земле, не смея включать фонарь даже снаружи. Пробравшись ощупью, вылез из противоположного окопа, очень мелкого, а потом зашагал, морщась от боли после того самого падения с бруствера на обшивку, которое так давно было, опасаясь возможного рыщущего стрелка. В слабом свете звезд простиралась голая земля. Посчитав, что прошел милю, увидел впереди на горизонте огни, туманные, редкие. Осторожно, вытащив пистолет, семенил дальше. Огни становились больше, ярче, скорей похожие на плоды, чем на зерна. Вскоре, чувствуя внутри сильно бьющийся страх, он увидел высокую проволочную ограду, бесконечно тянувшуюся в обе стороны, сплетенный из света и полутеней рисунок стальной сетки вблизи. Может быть, под напряжением, как по периметру базового лагеря. Делать было нечего, только идти параллельно ограде (прикрытия в виде деревьев, кустов не имелось), искать, решившись на провокацию, на угрозы, на применение силы, какой-нибудь законный проход, если он существует.

Он заметил на расстоянии и опасливо приблизился к чему-то вроде ворот в бесконечной ограде; ворота представляли собой крепкий металлический остов, обвитый колючей проволокой. За ними стоял деревянный сарай с единственным слабо освещенным окном, а у дверей сарая стоял часовой в серой шинели и шлеме, чуть не спал на ногах. Лачуга, ворота, проволока, темнота, часовой, — ничего больше. Часовой, увидев Тристрама, очнулся, испуганно дернувшись, вскинул ружье.

— Открывай, — приказал Тристрам.

— Ты откуда? — Выражение довольно тупой физиономии нерешительное.

— Я ведь старший по званию, правда? — взорвался Тристрам. — Впусти меня. Проводи к дежурному командиру.

— Извините, сержант. Я вроде как немножко опешил. В первый раз вижу, как кто-то идет с той стороны. — Похоже, все шло легко. Часовой открыл ворота, проехавшие по земле на роликах, и сказал: — Сюда, — другой дороги явно не было, — сержант. — Привел Тристрама в караульный барак, открыл дверь, завел внутрь. Низковольтная лампочка апельсином посвечивала с потолка; на стене в рамках общие приказы-инструкции, карта. У капрала Хаскелла был поразительно верный нюх: то была карта Ирландии. На столе, чистя ногти, положив ноги на стул, сидел капрал с прической и выражением лица Шарля Бодлера.

— Встать, капрал, — рявкнул Тристрам.

Капрал второпях свалил стул, реагируя больше на офицерский тон Тристрама, чем на его нашивки.

— Хорошо, — сказал Тристрам. — Садитесь. Вы дежурный?

— Сержант Форестер спит, сержант. Лучше я его разбужу.

— Не трудитесь. — Он решил довести блеф до точки кипения. — Я за транспортом. Где можно получить транспорт?

Капрал выпучил глаза, как Шарль Бодлер с дагерротипа.

— Ближайший мотопарк в Дингле. В зависимости от того, куда вы хотите добраться.

— Я должен доложить насчет последнего шоу, — сказал Тристрам. — Можно взглянуть на карту? — И подошел к толстому многоцветному чудищу, представлявшему собой Ирландию. Дингл, разумеется, в заливе Дингл; заливы Дингл и Трали вырезают полуостров из графства Керри. Теперь он все видел: разнообразные острова и выступы на западном побережье помечены флажками ВМ, — должно быть, сданы правительством Всей Ирландии в аренду Военному Министерству Британии в мнимых учебных целях. — Ясно, ясно, — сказал Тристрам.

— А куда, — спросил капрал, — вы хотите добраться?

— Вам должно быть известно, что не следует задавать вопросы, — одернул его Тристрам. — Слышали, есть такая штука — секретность?

— Виноват, сержант. Сержант, — робко спросил капрал, — что тут действительно происходит, сержант? — Он махнул в сторону огромного закрытого поля боя.

— Вы хотите сказать, что не знаете?

— Никого туда не пускают, сержант. Никого никогда не пускали. Мы просто слышим шум, вот и все. Судя по шуму, какие-то совсем реальные учения. Но никому даже взглянуть не разрешают, сержант. Все это записано в общих инструкциях.

— А насчет того, чтоб оттуда кого-нибудь выпускать?

— Ну, видите, про это вообще ничего. Наверно, потому, что оттуда никто не приходил никогда. Я вас вообще первого вижу, а я тут уже девять месяцев. Даже не стоило ворота ставить, правда?

— Ох, не знаю, — сказал Тристрам. — Ведь сегодня они выполнили свою задачу, не так ли?

— И то правда, — сказал капрал с неким благоговением в адрес предусмотрительности всевидящего провидения. — Истинная правда. — А потом услужил: — Конечно, вы всегда можете в поезд сесть, куда бы ни хотели добраться, правда, сержант?

— Где станция?

— А, всего в паре миль вниз вон по той дороге. Ветка в Трали. Там поезд подбирает сменных рабочих в Килларни около двух по ночам. Вы легко в него сядете, если он вам хоть как-то годится.

Думай, просто думай: еще тянется та же самая ночь, но все же кажется, будто после тех засвистевших свистков как-то вне времени пролетел целый пласт времени. Сержант Лайтбоди, вдруг припомнил Тристрам, говорил что-то о поисках великого «быть-может»: забавно, что он давно уже его нашел. Для него это уже не «быть-может», а «точно». Тристрам содрогнулся.

— Вы не слишком-то хорошо выглядите, сержант. Уверены, что сможете дойти?

— Смогу, — сказал Тристрам. — Должен дойти.

Эпилог

Глава 1

От Трали до Килларни, от Килларни до Маллоу. Почти всю дорогу Тристрам видел дурные сны на угловом сиденье, сгорбившись, подняв воротник шинели. Пронзительный голос как бы вел подсчеты сквозь шум паровоза:

— Скажем, нынче вечером отправили тыщу двести; скажем, в среднем десять стоунов; женщины легче мужчин; скажем, тыща двести стоунов мертвого груза. Умножить на тысячу, получится двенадцать миллионов стоунов — убойного скота — за одну ночь (на досуге перевести в тонны), хорошая глобальная работа.