Границы бесконечности

е поколение дружно прятало глаза. Да, они наверняка все знали.

– Убила? – сказала матушка Маттулич. – Нет! Я их вырезала. Так надо. Надо было сделать то, что положено. – Она гордо подняла голову, потом снова ее опустила. – Убила моих детей ради, ради… Я не знаю, ради кого. А теперь вы называете меня убийцей? Будьте вы прокляты! Какой мне теперь толк в вашем правосудии? Оно мне было нужно тогда! Где вы были тогда? – Старуха вдруг неожиданно разрыдалась, а потом столь же мгновенно пришла в ярость: – Если мои дети должны были умереть, то ее – тоже! Почему она должна так легко отделаться? Я ее избаловала… Я хотела, как лучше… я старалась делать, как лучше, это несправедливо…

Суперпентотал с этим не справлялся… Нет, решил Майлз, он все-таки действует, но ее чувства слишком сильны. А если увеличить дозу (с риском остановки дыхания), то эмоциональные пики выровняются, но признание не станет более полным. Его трясло, и он только надеялся, что окружающие этого не видят. Пора заканчивать.

– Почему вы сломали Райне шею, а не перерезали горло?

– Из-за Харры! – Она не должна была знать, – объяснила матушка Маттулич. – Бедная девочка. Ей будет казаться, что мутант просто умер…

Майлз посмотрел на Лэма, на старосту Кейрела:

– Похоже, это мнение разделял еще кое-кто.

– Я не хотел, чтобы она услышала это от меня, – стойко повторил Лэм.

– Я надеялся уберечь ее от двойного горя, милорд, – сказал Кейрел. – Ей пришлось пережить такое…

Майлз встретился взглядом с Харрой.

– По-моему, вы все ее недооцениваете. Ваша чрезмерная мягкость оскорбительна для ее разума и воли. Она из стойкого рода, эта женщина.

Харра глубоко вздохнула, стараясь справиться с дрожью, и коротко кивнула, словно говоря: «Спасибо, человечек». Он ответно наклонил голову: «Да, я понимаю».

– Я еще не вынес окончательного решения по этому делу, – сказал Майлз, – но в одном я клянусь: время круговой поруки миновало. Больше не будет тайных ночных преступлений. Настал день. И кстати о ночных преступлениях. – Он снова повернулся к матушке Маттулич. – Это вы пытались прошлой ночью перерезать горло моей лошади?

– Я, – охотно согласилась старуха. – И перерезала бы, но она все вставала на дыбы.

– В чем же виновата лошадь?!

Он не мог скрыть раздражения, хотя учебники рекомендовали вести допрос спокойным, ровным голосом.

– До тебя мне было не добраться, – просто ответила матушка Маттулич.

Майлз потер лоб и недоуменно пробормотал:

– Это что же, ритуальное убийство?

– Ты, ты, – проговорила старуха, и ее отвращение пробилось даже сквозь тошнотворный оптимизм суперпентотала, – ты хуже всех. Сколько я пережила, сколько было горя, и вот являешься ты. Нам всем в лорды дают мутанта и меняют все правила: мы преданы слабостью этой женщины из другого мира. Из-за тебя все это было зря. Ненавижу тебя. Грязный мутант…

Голос ее перешел в невнятное пьяное бормотанье.

Майлз сделал глубокий вдох и обвел взглядом всех присутствующих. Стояла глубочайшая тишина, которую никто