Сумасшедшее семя

— А как его делают? — с интересом спросила она.

— Ты неисправима, вот что. — Он снова встал. Беатрис-Джоанна со скрипом качнулась на стуле к стене, чтобы дать ему место пройти. — Спасибо. Послушай, — сказал он, — ты только представь, в каком мы положении. Если кто-нибудь обнаружит нашу беспечность, даже если результат сей беспечности не зайдет дальше, если кто-нибудь обнаружит…

— Как может кто-нибудь что-нибудь обнаружить?

— Ох, не знаю. Кто-нибудь может услышать, что тебе по утрам дурно, вот как, — деликатно сказал он. — Миссис Петтит по соседству. Знаешь, кругом шпионы. Где полиция, там всегда шпионы. Называются стукачами. Или ты что-то кому-нибудь скажешь… случайно, я имею в виду. Вполне могу тебе сообщить, мне не нравится положение дел в школе. Этот поросенок Уилтшир продолжает прослушивать мои уроки. Слушай, — сказал он, — я сейчас ухожу. Пойду к фармацевту. Принесу каких-нибудь таблеток с хинином. И касторки.

— Мне это не нравится. Не выношу вкус того и другого. Обожди чуточку, а? Просто чуточку обожди. Может, все будет в полном порядке.

— Опять то же самое. Разреши мне попробовать вбить в твою тупую башку, — сказал Тристрам, — что мы живем в опасные времена. У Популяционной Полиции большая власть. Они могут быть очень-очень нехорошими.

— Я не думаю, будто они хоть когда-нибудь причинят мне какой-нибудь вред, — благодушно сказала она.

— Почему? Почему?

— Просто чувство такое, и все. — Осторожнее, осторожнее. — Просто какая-то интуиция на этот счет, вот и все. — А потом: — Ох! — с силой крикнула она, — меня тошнит до смерти от всего этого дела. Если Бог сотворил нас такими, какие мы есть, к чему беспокоиться насчет того, что велит нам делать Государство? Бог сильней и мудрей Государства, не так ли?

— Бога нет. — Тристрам с любопытством взглянул на нее. — Откуда ты набралась таких мыслей? Кто с тобой разговаривал?

— Никто со мной не разговаривал. Я никого не вижу, только когда выхожу за пайком. А когда разговариваю, то разговариваю сама с собой. Или с морем. Я с морем иногда разговариваю.

— Что же это такое? Что творится на самом деле? Ты хорошо себя чувствуешь?

— Только все время голодная, — сказала Беатрис-Джоанна. — Я очень хорошо себя чувствую. По-настоящему хорошо.

Тристрам подошел к окну и уставился вверх на клочок неба, который проглядывал меж башнями без крыш.

— Я иногда думаю, — сказал он, — может, Бог, в конце концов, есть. Где-то там, — задумчиво про-бормотал’он, — наблюдает за всем. Иногда думаю. Только, — сказал он, поворачиваясь в легком приступе внезапной паники, — никому не повторяй эти мои слова. Я не говорю, что Бог есть. Просто сказал, иногда думаю, вот и все.

— Ты не слишком мне веришь, да?

— Я никому не верю. Извини, я должен быть честен с тобой. Я просто не осмеливаюсь вообще никому доверять. Кажется, и самому себе не могу доверять, правда? — А потом он ушел перламутровым утром покупать в одной государственной аптеке хинин, в другой — касторовое масло. В первой громко потолковал про малярию, упомянул даже о познавательном путешествии на Амазонку, в другой убедительно симулировал вид страдающего запором.

Глава 5

Если не Бог, должен быть какой-то, как минимум, моделирующий демиург. Так позже думал Тристрам, когда было свободное время и склонность к раздумьям. На следующий день (хотя на самом деле это понятие лишь календарь признавал; система рабочих смен рассекала природное время, как воздушный лайнер в кругосветном полете), на следующий день Тристрам узнал, что за ним следят. Аккуратное черное пятнышко в толпах позади, всегда на определенной дистанции, увиденное целиком, — когда Тристрам сворачивал на Рострон-Плейс, — оказалось миловидным человечком с усами, со сверкавшим на солнце яйцом Поппола на кокарде фуражки, с тремя блестящими звездочками на каждой эполете. На Тристрама нахлынуло вязкое ощущение ночного кошмара — ослабевшие члены, неглубокое дыхание, безнадежность. Но как только грузовик с тягачом, нагруженный оборудованием для Министерства Синтетического Продовольствия робко сунулся с Рострон-Плейс на Адкинс-стрит, у Тристрама хватило сил и воли к жизни нырнуть за него, так что множество тонн красных труб и котлов загородили его от преследователя. Не то чтобы дело хоть как-то менялось, это он сознавал, чувствуя безнадежность, признавая собственную глупость; если он им действительно нужен, они его достанут. Воспользовавшись секундой, свернул налево, на Хананья-стрит. Там, вдоль нижних этажей Реппел-Билдинг, тянулся «Метрополь», любимое пристанище высших чинов, не место для ничтожного школьного учителя, не уверенного в своем положении. Отстучав несколько шагов, он вошел, с танкерами и тошрунами в левом брючном кармане.

Звон стаканов, широкие спины и девичьи плечи в серой и черной форме, полицейские голоса. («В пункте 371 ПК [18] абсолютно ясно сказано».) Тристрам прополз к пустому столику, стал ждать официанта. («Вопросы распределения сырьевых материалов будут прорабатываться на междепартаментской конференции».) Подошел официант, черный, как туз пик, в кремовой куртке.

— С чем, сэр? — спросил он.

— С апельсиновкой, — сказал Тристрам, не сводя глаз с дверей-турникета. Изнывая от смеха, вошла пара изысканных щеголей в серой форме; строгий лысый выхолощенный жеребец со стеклянным глазом и с мальчиком-секретарем; мужеподобная женщина с большим, никчемным бюстом. Потом Тристрам увидел, как входит его преследователь; увидел с неким облегчением. Офицер сиял фуражку, обнажив масляные прямые короткие рыжие волосы, вгляделся в толпу выпивавших; Тристрам чуть не махнул, обнаруживая себя. Офицер его, впрочем, весьма скоро приметил и подошел с улыбкой:

— Мистер Фокс? Мистер Тристрам Фокс?

— Да, как вам очень хорошо известно. Лучше сядьте. Если, разумеется, не желаете прямо сразу меня забрать.

Черный официант принес Тристраму выпивку.

— Забрать? — Офицер рассмеялся. — Ох, понятно. Слушайте, — сказал он официанту, — я возьму то же самое. Да, — сказал он Тристраму, — вы совсем как ваш брат. То есть как ваш брат Дерек. Внешне. В остальном я, конечно, не знаю.

— Не играйте со мной, — сказал Тристрам. — Хотите предъявить обвинение — предъявляйте. — И даже руки вперед протянул, точно велосипедиста изображал.

Офицер рассмеялся погромче.

— Примите мой совет, мистер Фокс, — сказал он. — Если вы сделали что-то предосудительное, ждите, пока оно обнаружится. У нас дел хватает и без добровольных признаний, видите ли. — Он положил на стол инертные руки, словно показывал, что они не запятнаны кровью, и приятно улыбнулся Тристраму. Выглядел человеком приличным, приблизительно ровесник Тристрама.

— Ну, — сказал Тристрам, — если разрешите спросить…

Офицер покрутил головой, как будто проверяя, не услышит ли кто, специально подслушивая или просто случайно. Но Тристрам смиренно выбрал дальний одинокий столик. Офицер с удовлетворением слегка кивнул. И сказал:

— Не хочу сообщать свое имя. Чин вы видите — капитан. Я работаю, видите ли, в организации, где ваш брат Комиссар. И хочу поговорить именно о вашем брате. Я так понял, вы не очень любите своего брата.

— Фактически нет, — сказал Тристрам. — Только не понимаю, какое это имеет отношение к чему-либо или к кому-либо.

Официант принес капитану алк, а Тристрам заказал еще.

— За мой счет, — сказал капитан. — Два принесите. Налейте двойные.

Тристрам поднял брови и сказал:

— Если вы собираетесь напоить меня, чтобы я сказал, чего не следует…

— Какая галиматья, — рассмеялся капитан. — Я сказал бы, вы очень подозрительный человек, видите ли. Полагаю, вам это известно. Догадываюсь, вам известно, что вы очень подозрительный человек.

— Да, — сказал Тристрам. — Обстоятельства во всех вселяют подозрительность.

— Я бы сказал, — сказал капитан, — ваш брат Дерек очень хорошо устроился, согласитесь? Разумеется, невзирая на многие вещи. Несмотря, например, на семейные сведения. Да ведь он гомик, видите ли, а это означает искупление всех прочих грехов, к примеру, отцовских грехов, видите ли.