Инквизиция: Омнибус (ЛП)

Джоми продолжал раскладывать по лоткам скользкие, вонючие внутренности.

«Солнце не может быть звездой. Звёзды-фонарики — они маленькие и холодные».

«Ах, невинная юность! Звёзды — это не фонарики. Давай-ка пойдём маленькими шажками, хорошо? И твоя луна, и твоё солнце, и твой гигант, и звёзды — все они сферической формы».

«Сферической?» — Какие слова знает этот голос: такими только властителям Урпола говорить.

«Круглой. Подумай громко о круге, плавающем в пустоте пространства».

«Ну уж нет!» — Круг — это колесо, страшное, запретное колесо. Ни один человек не должен делать колеса, не должен пользоваться колесом, кроме как для казни, иначе ведьмы восторжествуют и станут править миром!

«Успокойся, милый юнец. Колесо — это начало познания. Я расскажу тебе почему, если ты сосредоточишься и представишь себе круг. Это поможет мне… сфокусироваться на тебе».

«Сфокусироваться?»

«Увидеть тебя, как сквозь линзу».

«Какую линзу?»

«Ах, тебе ещё столько предстоит узнать! И я научу тебя — втайне от всех».

Пока Джоми мылся, Галандра Пущик стояла, уперев руки в гигантские бёдра и пожирая его глазами, точно это завтрашний обед. К своему ужасу, Джоми подслушал её мысли…

Галандра Пущик сладострастно представляла, как гладит своими мясистыми ручищами Джоми по всему телу. Ей хотелось помять его, словно тесто, а потом зажарить, как каравай, в своих горячих объятиях. Фермер Пущик скоро уедет по делам. Тогда-то она и позабавится с мальчишкой…

Джоми мог слушать чужие мысли. Это было так, словно голос размял мышцы у него в мозгу, которые прежде были тонкими, как нитки; это было как щекотка в нервных окончаниях мозга, которые прежде висели дрябло, а теперь завязались в узлы и срослись между собой.

Он мог слушать чужие мысли. Следовательно, он колдун.

«Не переживай, — посоветовал голос. — Но продолжай думать громко о круге. Так я смогу найти тебя. Так я смогу спасти тебя, мой волшебный мальчик».

Много дней голос рассказывал ему об удовольствиях и красотах огромного мироздания за пределами сельской луны, на которой Джоми ждали только труд, пот и страх.

Радости и великолепие, которые описывал голос, казались словно воспоминаниями воспоминаний, отзвуками отзвуков, так будто пережитое случилось так много лет назад, что невозможно и сосчитать, и голос более не совсем понимал их природу, но всё равно не мог удержаться от воспоминаний.

В каюте космического крейсера «Верность человеческая» инквизитор Торк Серпилиан размышлял над парадоксом, который становился для него уже навязчивой идеей. Он нажал кнопку своего зашифрованного диария и начал говорить:

— Прошла неделя с тех пор, как мы благополучно вынырнули из варп-пространства, benedico Imperatorem. Мы висим на орбите газового гиганта Дельта Хомейни-5.

За ажурным четырёхлистным переплётом обзорного иллюминатора огромный оранжевый шар из бурлящего водорода и метана держал на невидимом поводке серп единственной крупной луны, мерцающий кромкой атмосферы.

— Propositum: тысячи лет наш неумирающий Император защищает человечество от психических нападок из варпа, дабы — в далёком однажды — род человеческий смог развить в себе психические силы, могучие настолько, чтобы защищать себя самое…

Вдоль охряных пластальных стен ниспадали боевые знамёна цвета запёкшейся крови. В качестве трофеев развешаны выбеленные черепа ксеносов и взятые с бою доспехи. Ибо это был корабль легионес астартес — космических десантников.

И всё же ксеносы как таковые мало волновали Серпилиана. Даже самые коварные ксеносы были, в сущности говоря, лишь созданиями природы: они рождались и росли в той самой Вселенной, что и род людской. Чужаки — ничто в сравнении с жуткими паразитами, обитавшими в варпе. На родной планете Серпилиана водилась одна неприятная оса, которая откладывала яйца с крючками под кожу животным и людям. Варп-паразиты откладывали свой эквивалент яиц людям в разум. Из этих «яиц» вылуплялись сущности, которые брали под контроль тело жертвы, пожирая его изнутри и распространяя заразу. Другие твари из варпа захватывали человечьи души и утаскивали к себе во тьму, чтобы там не торопясь попировать. А были и гораздо более могущественные сущности: демоны.

Псайкеры-ведьмы представляли собой настоящие маяки, ярко светящие в варпе. Они могли привлечь к себе паразитов и демонов, которым ничего не стоило разорить целую планету и обратить её жителей в нелюдь.

— Subpropositum: диких, неуправляемых, заблудших псайкеров наша Инквизиция должна выискивать и уничтожать.

— Counterpropositum: дабы поддерживать нашего Императора, каждый день тысячи молодых псайкеров должны отдать свои души — и добровольно! — чтобы подпитать его колоссальную болящую душу.

Да, действительно, нарождающихся псайкеров рьяно выискивали и переправляли на Терру полными трюмами. Псайкеры крупного калибра, кого можно обучить служить Империуму, подвергались присоединению души к Императору ради собственной же защиты — мучительному обряду, который, как правило, лишал зрения. Исключительным индивидуумам, таким, как сам Серпилиан, дозволялось ментально защищать себя самим. Самый цвет таких вольных псайкеров поступал в Инквизицию. Но, всё равно, каждый день сотни сосланных на Терру, исправно наставляемых в благословенном самопожертвовании, отдавали свои жизни ненасытной утробе разума Бога-Императора. А во многих других местах Галактики псайкеров, не поддающихся укрощению, истребляли как ведьм.

— Paradoxus: мы искореняем, как сорняки, то, с чего не можем снять урожай. И, собрали мы их или вырвали с корнем, новые всходы вытаптываем, насколько это в наших силах. Как тогда роду людскому развить ту независимую будущую силу, в которой он так отчаянно нуждается?

Серпилиан вообразил покрытый травами луг, который в течение тысяч лет периодически вытаптывают. Он представил себе, как зеленые ростки с трудом тянутся к свету, чтобы их тут же безжалостно раздавили, только бы не отдать на прокорм злобным созданиям варпа.

Ослабит ли Император в конце концов свою сокрушительную хватку, разрешив себе умереть? Позволив таким образом траве вдруг дать ровные, высокие и сильные всходы — ростки сверхлюдей? А до той чудесной эпохи — жесточайшее подавление?

— Дай мне не превратиться в еретика, — пробормотал Серпилиан. — Я не должен стать еретиком.

Поразмыслив, он стёр последнюю запись.

За время службы Серпилиан попадал в разные ситуации достаточно, чтобы убедиться в мудрости Императора. Он участвовал в таком количестве беспощадных актов, был зачинателем стольких деяний неизбежной жестокости… Самый последний: на Валхалле-2, где поработители вторглись из варпа и разожгли яростное восстание против Империума.

— Вселенная, — поведал он диарию, — жестокое, дикое и непрощающее место. Поле битвы. А самые чёрные враги притаились в варпе, словно тигры, готовые броситься на человечье стадо. Если внимание тигров привлёк даже один, то могут вырезать всё остальное стадо — или, того хуже, совратить и обратить ко злу.

Разве самому Серпилиану иногда не приходилось действовать как зверю, руководя жестокими расправами на службе у тирана?

Серпилиан особенно не гордился своим независимым мышлением. Он скорее сожалел об этих вторжениях непрошенных сомнений. С другой стороны, подобные черты личности придают уму определённую гибкость и остроту, дабы лучше служить делу Императора и человеческой расе.

Облачение инквизитора отражало этот независимый нрав. Длинный килт из серебристого меха, кираса с радужным отливом, вид которой приводил на ум панцирь гигантского экзотического жука, и кроваво-красная мантия с высоким воротником. На обоих указательных пальцах сидели диковинные перстни джокаеро: в одном — уменьшенный игольник, в другом — крошечный лазпистолет. Более традиционное оружие инквизитор носил при себе скрытно. На шее болтались амулеты, производящие при движении изгоняющую бесов музыку.

Серпилиан был высок, смугл и худощав. Вислые чёрные усы напоминали жвалы какого-нибудь насекомого. На правой щеке было наколото недремлющее око.