Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I

— Это типично для сказок, — вставила Северина. — Вряд ли ты читала о девушках, убивающих драконов ради спасения мужчин.

— Не читала, — согласилась Далия. — Скорее всего, это не соответствовало временам, когда были написаны сказки.

— Продолжай, Далия, — подтолкнула ее Меллицина. — Что еще ты узнала?

— Не могу назвать эти сведения фактами, но помню несколько трактатов, которые когда-то считались историческими трудами, но, по моему мнению, их тоже можно отнести к мифологии, поскольку там шла речь о таких чудовищах, как драконы и демоны, а также о мятежах военачальников и тиранах.

— А ты помнишь названия этих книг? — спросил Зуше.

— Да, — кивнула Далия. — Вот три основных источника: «Хроники Урша», «Ревелати Драконис» и «Обайт Фортис». Во всех говорилось о драконах и огнедышащих змеях, которые похищали и пожирали девушек.

— Эти сказки и мне знакомы, — сказал Какстон. — Я читал их в детстве. Бесполезное чтиво, но захватывающее.

— Мне они тоже известны, — вставил Зуше. — Но для моего народа это не просто сказки, Какстон. Ученые с острова Нусакамбанган утверждали, что это аллегорическое пророчество пришествия Императора, символическое описание борьбы сил Света против наступающей Тьмы.

— Верно! — взволнованно воскликнула Далия. — Победитель дракона олицетворяет собой всемогущее божество, а дракон — темные силы хаоса. Герой, убивающий дракона, был символом растущего самосознания и индивидуальности, то есть взросления Человечества.

— А может, это просто сказки? — усомнился Какстон. — Почему они обязательно должны что-то означать?

Далия проигнорировала его вопрос и продолжила:

— У всех этих историй есть одна общая особенность: дракон, хоть и побежденный, не уничтожен. Он принимает какую-то другую форму, и последствием его поражения становится торжество добра и разума.

— Как это все понимать? — спросила Северина.

— Ладно, давайте представим это по-другому. — Далия становилась все более возбужденной, энергично жестикулируя. — В «Ревелати Драконис» автор описывает, как небесный бог поразил дракона громом, чтобы освободить воду, необходимую для процветания мира. В другой истории говорится об убитой богине змей, завладевшей таинственными скрижалями, и ее тело было использовано для создания небесной и земной тверди.

— Все правильно, — сказал Какстон. — И в «Хрониках Урша» есть сказания о подобных существах… Кажется, их называли ункерхи и они были побеждены «Воином грома», а их останки превратились в горные хребты где-то на Мериканском континенте.

— Правильно, — согласилась Далия. — А в «Хрониках Урша» есть послесловие, где автор упоминает о расе существ, которых он называет фоморами, и они якобы контролируют плодородие земли.

— Дайте-ка я догадаюсь, — вмешался Зуше. — Они были побеждены, но не уничтожены, поскольку их существование необходимо для процветания мира.

— Угадал, — кивнула Далия.

— И что же все это означает? — спросила Северина. — Все очень интересно, но почему разговор о драконах требует такой секретности?

— Разве это не очевидно? — удивилась Далия, но затем вспомнила, что друзья не обладают такой способностью подбирать факты, как она. — Ясно, что эти побежденные силы, эти драконы, все же представляют собой определенную ценность, и древние авторы понимали, что конфликт между драконом и героем был не вопросом уничтожения одного из них, а вечной борьбой. Ради блага всего мира должны были сохраняться обе силы, чтобы поддерживался определенный баланс. Даже в те древние времена враги не могли обойтись друг без друга.

— Следуя твоей логике, — сделала вывод Меллицина, — необходимым условием для существования мира является не окончательная победа, а борьба.

Далия просияла улыбкой.

— Да, это как зима и лето, — сказала она. — Вечное лето выжгло бы мир, а вечная зима заморозила бы его насмерть. Только их противоборство обеспечивает продолжение жизни.

— И я снова спрашиваю: какой во всем этом смысл? — настаивала Северина.

Далия окинула взглядом лица своих друзей, не зная, как сформулировать следующее признание. Поверят ли они ей или сочтут это губительным последствием вихря энергии Астрономикона? Она вздохнула и решила, что зашла слишком далеко, чтобы отступать.

— Когда я лежала в коме после катастрофы, мне казалось… что я стала частью чего-то другого, какого-то необъятного разума. Я чувствовала, что моя мысль существует отдельно от тела.

— Внетелесные видения, — подсказал Зуше. — Это обычное явление для тех, кто находится на грани жизни и смерти.

— Нет, — возразила Далия. — Не только это. Я не знаю, как это объяснить, но Чтец Акаши как будто позволил моему разуму… прикоснуться к чему-то древнему. Я хочу сказать, очень древнему, старше, чем эта планета и все остальное, что только можно себе вообразить.

— А как ты думаешь, что это было? — спросила Меллицина.

— Мне кажется, это и был дракон, о котором говорил Иона.

— Но он говорил, что Император убил дракона.

— Это так, — согласилась Далия. — И все же мне кажется, что дракон не умер и именно об этом пытался мне сказать Иона. Дракон Марса все еще живет в глубине Лабиринта Ночи… и мне нужна ваша помощь, чтобы отыскать его.

Он открыл глаза и попытался вскрикнуть, снова ощутив укол мучительной боли в груди. Он взмахнул руками, но движения получались слишком медленными, и ладони уперлись в стеклянную поверхность. Мир был затянут розоватой пленкой, и он заморгал, стараясь прояснить зрение. Потом поднял руку, чтобы протереть глаза, и вдруг возникло ощущение, что он плывет в густой, вязкой жидкости.

В поле зрения возник силуэт, явно человеческий, вот только рассмотреть его никак не удавалось.

Голова сильно болела, а все тело, несмотря на ощущение погружения в плотную жидкость, было налито тяжестью. Каждое движение отзывалось мучительной болью, но она не шла ни в какое сравнение с гнетущим чувством тоски, сжимающей сердце.

Он вспомнил, что спал или, вернее, погружался в темноту, и тогда боль немного уменьшалась, но тягостная, неопределенная печаль не отступала. Он знал, что уже просыпался здесь, слышал отрывки разговоров, в которых звучали такие слова, как «чудо», «смерть мозга» и «перелом». Остальное он не разобрал, но понял, что эти слова относились к его состоянию.

Вот опять послышались какие-то звуки, он моргнул и постарался на них сосредоточиться.

Он заставлял себя вслушиваться и плыл в желеобразной жидкости своего мира.

Со стороны неясного силуэта опять донеслись звуки, по крайней мере, ему казалось, что он слышит голос — мягкий и безвольный, как будто его пропустили через неисправный аугмиттер.

Он продвинулся вперед, пока не прижался лицом к толстой стеклянной панели. Зрение прояснилось, и он увидел стерильную палату, выложенную полированными керамическими плитками, и металлические поручни за стеклом. С потолка свисали паукообразные устройства, а к противоположной стене бронзовыми держателями были закреплены несколько заполненных жидкостью сосудов.

Прямо перед ним стояла молодая женщина, в голубом, с серебряной отделкой костюме. Ее облик немного расплывался за слоем жидкости, но она улыбалась, и смотреть на нее было приятно.

— Принцепс Кавалерио, ты меня слышишь? — спросила женщина, и слова ударили в уши с поразительной четкостью.

Он попытался ответить, но рот тотчас наполнился жидкостью, и вместо слов с губ сорвались пузырьки.

— Принцепс?

— Да, — произнес он, наконец снова обретая способность говорить.

— Он очнулся, — сказала женщина, но ее слова были обращены к какому-то невидимому обитателю палаты.

Он услышал в ее тоне неподдельное облегчение и удивился, что она так обрадовалась его ответу.

— Где я? — спросил он.

— Ты находишься в медицинском отсеке, принцепс.

— Где именно?

— В Аскрийской горе, — ответила женщина. — Дома.

Аскрийская гора… крепость Легио Темпестус.

Да, он действительно был дома. Именно здесь он официально удостоился звания принцепса почти два столетия назад. И здесь впервые вступил в скрипучий лифт, чтобы подняться в рубку…