Река Богов

Аж опускается на корточки перед перепуганным семейством.

– Я должна вас предупредить. Вы едете в Ахмедабад, но вас там никто не встретит. Он попал в беду. В большую беду, его арестовали. Ему предъявлено серьезное обвинение – похищение мотоцикла. Его содержат под арестом в сурендранагарском районном отделении полиции, номер GBZ16652. Ему понадобится адвокат. «Азад и сыновья» – одна из лучших адвокатских контор в Ахмедабаде. Вы сможете доехать быстрее, если сядете на поезд, который через пять минут отправляется с платформы 19. Но вам потребуется сделать пересадку в Сурате. Если поторопитесь, вы еще сможете успеть. Пожалуйста, поторопитесь!

Лалл хватает ее за руку. Аж поворачивается. В ее глазах Томас замечает нечто, что пугает его, однако ему удалось снять напряжение и рассеять чары. Члены до смерти перепуганного семейства находятся на разных стадиях паники. Отец что-то кричит и размахивает руками, мать куда-то бежит, бабушка, воздев руки, благодарит богов, дочери пытаются собирать термосы и посуду. Огромное горячее пятно от пролитого чая расплывается по дхури.

– Она права, – выкрикивает Лалл, оттаскивая Аж от семейства. Теперь девушка не сопротивляется, ее тело стало тяжелым, свинцовым, как у тех, кого ему приходилось уводить с пляжных вечеринок: едва бредущие по песку любители и любительницы трансовых путешествий. – Она всегда права! Если она что-то говорит, всегда следует слушаться ее совета.

Терминал Чаттрапати Шиваджи успокаивается и вновь возвращается к своему обычному нормальному гулу.

– О чем вы, черт вас возьми, думаете? – говорит Лалл и тащит Аж к платформе номер 5, куда должен подойти шатабди Мумбаи – Варанаси, длинный серебристо-зеленый ятаган, уже мерцающий вдали среди вокзальных толп. – Что вы говорили этим людям? Из-за ваших слов могло начаться все что угодно, все что угодно…

– Они едут на встречу с сыном, а он в большой беде, – отвечает девушка слабым усталым голосом.

Томасу кажется, что она вот-вот упадет в обморок.

– Сюда, сэр, сюда! – кричат носильщики, протискиваясь сквозь толпу. – Вот к тому вагону, к тому вагону!..

Лалл дает большие чаевые, чтобы они довели Аж до ее места.

У них удобное двухместное купе, уютное, с интимным светом лампы. Наклонившись к конусу света, Томас спрашивает:

– Откуда вам все это известно?

Аж отводит глаза, смотрит на обивку сиденья. Ее лицо приобретает сероватый оттенок. Лалл вдруг с ужасом думает, что у девушки сейчас начнется новый приступ астмы.

– Я видела. Боги…

Томас бросается к ней, берет ее лицо в свои ладони и поворачивает к себе.

– Не лгите. То, что вы делаете, невозможно.

Аж прикасается к его рукам, и они сами собой отпадают от ее лица.

– Я же вам говорила. Я вижу вокруг людей нечто похожее на ореол. И сразу начинаю понимать многое: кто они, куда идут или едут, на каком поезде. Как те люди, что ехали к сыну, которому не суждено их встретить. Если бы не я, они бы ничего не знали и ждали бы, ждали, ждали на вокзале… поезда прибывают и отправляются, а он все не приходит… отец идет по его адресу и узнает, что его сын ушел утром на работу, сообщив, что пойдет на вокзал встречать родственников… Потом они идут в полицию и выясняют, что он арестован за похищение мотоцикла, и им приходится платить залог за него, и никто не знает, куда обратиться за помощью…

Лалл тяжело опускается на сиденье. Он потерпел поражение. Его гнев, его тупой североамериканский рационализм рассыпается в прах от простых слов этой девушки, произнесенных таким тусклым усталым голосом.

– А сын, их блудный сын, как его зовут?

– Санджай.

Автоматические двери захлопываются. Впереди звучит оглушительный свисток, и его звук перекрывает гул и рев вокзала.

– У вас есть фотография? Дайте ее. Ту, которую вы показывали мне у заводи.

Тихо и плавно экспресс отправляется от станции. Провожающие какое-то время пытаются угнаться за ним, чтобы в последний раз помахать рукой, попрощаться. Аж открывает палм.

– Я сказал вам неправду, – говорит Лалл.

– Я спросила вас. И вы ответили мне: «Просто какие-то другие туристы. У них, наверное, есть точно такая же фотография». Это была неправда?

Поезд, слегка покачиваясь, проносится мимо стрелки, с каждым метром набирая скорость. Вот он ныряет в туннель, освещенный сверху редкими зловещими вспышками света.

– Нет, это как раз правда. Они были туристами. Мы все были туристами… Но я знаю их, знал много лет. Мы вместе путешествовали по Индии и превосходно изучили друг друга. Их звали Жан-Ив и Анджали Трюдо. Они работали в лаборатории по исследованиям в области искусственного интеллекта в Страсбургском университете. Он француз, она индуска. Великолепные ученые. В последнем письме, которое я от них получил, сообщалось, что они собирались перебраться в Бхаратский университет, поближе к сундарбанам. По мнению супругов Трюдо, именно там находился передний край научных исследований в интересовавшей их области. Там ведь нет ни Актов Гамильтона, ни законов по лицензированию сарисинов. Кажется, они все-таки туда переехали… но Трюдо не ваши настоящие родители.

– Почему вы так уверены? – спрашивает Аж.

– По двум причинам. Во-первых, сколько вам лет? Восемнадцать? Девятнадцать? Когда я встречался с Трюдо четыре года назад, у них не было детей. Но даже не в этом дело. Анджали родилась без матки. Жан-Ив говорил мне… Она не могла иметь детей. Даже посредством искусственного оплодотворения. Ни при каких обстоятельствах она не могла быть вашей матерью.

Шатабди вылетает из подземелья. Широкая золотистая полоска света падает через окно на поверхность столика. Фотохимический смог Мумбаи благословляет их болливудским закатом. Постоянная коричневая дымка делает громадные зиккураты новых жилых кварталов отдаленно похожими на вершины священных гор. Мимо проносятся сигнальные железнодорожные огни.

Томас Лалл всматривается в лицо Аж, наблюдает за мельканием отсветов на нем, пытается понять, что чувствует девушка, о чем думает под этой золотистой маской. Она наклоняет голову. Закрывает глаза. Томас слышит, как Аж делает вдох.

Девушка поднимает на него глаза.

– Профессор Лалл, должна вам признаться, что я испытываю сильные и довольно неприятные ощущения. Могу их вам описать. Хотя в данный момент я нахожусь в состоянии относительного покоя, но чувствую сильное головокружение – так, словно падаю. Не в физическом смысле слова, а как бы внутри… У меня появилось ощущение тошноты и какой-то пустоты. Некое чувство нереальности происходящего, словно все происходит не со мной, а с кем-то другим, а я на самом деле лежу в постели в номере гостиницы Теккади и сплю. Ощущение столкновения с чем-то, словно что-то ударило меня, но не на физическом уровне… Мне все больше кажется, что материальная структура мира очень тонка, хрупка и неустойчива, и в любой момент я могу провалиться в пустоту, и в то же время у меня в голове рождаются тысячи самых разных идей. Профессор Лалл, вы можете объяснить, в чем причина моих столь странных и противоречивых ощущений?

Быстро заходящее индийское солнце делает лицо Аж красным, как у последовательницы Кали. Экспресс несется по бескрайним трущобам Мумбаи.

– Наверное, вы переживаете то, что испытывает практически каждый, кто сталкивается с ложью, – отвечает Лалл. – Гнев, понимание того, что вас предатели, смущение, чувство утраты, страх, боль… но все это только слова. У нас нет языка для выражения эмоций, кроме самих эмоций.

– Пожалуй, самое удивительное, что я чувствую, как слезы подступают к глазам.

Голос Аж обрывается. Лалл ведет ее к умывальнику, чтобы она смогла излить чуждые эмоции вдали от любопытных взоров пассажиров. Вернувшись в купе, он зовет проводника и просит принести бутылку воды. Наливает воду в стакан, бросает туда таблетку довольно сильного транквилизатора из своей маленькой, но очень хорошей дорожной аптечки и с удивлением созерцает нехитрую сложность узора колебаний воды на поверхности, вызванную ритмичным стуком колес. Когда девушка возвращается в купе, Томас молча пододвигает к ней сотрясаемый движением поезда стакан – прежде чем она успевает задать следующий вопрос, на который все равно не возможно дать ответа. Да с него хватает и своих собственных вопросов.