Олимп

К горлу снова подступила тошнота, заставляя припомнить первые три месяца беременности. Однако «положение» было вовсе ни при чем: женщину мутило от беспокойства. Голова трещала от напряжения. «Отменить», – приказала Ада, и окно дальней сети погасло. Она попробовала общую сеть. Бесполезно. Может, обыкновенная поисковая функция?.. Но нет, четверка слишком удалилась, чтобы хоть кто-нибудь подал красный, зеленый или янтарный сигнал. Женщина отменила все функции разом.

Любопытно, что их возвращение вызвало у нее настоящую жажду по чтению. Кстати, в окнах библиотеки по-прежнему горел свет и покачивались головы «глотающих». Аде хотелось оказаться там со своими друзьями, скользить ладонями по корешкам новых томов, смотреть, как золотые буквы текут по рукам прямо к сердцу и разуму. Правда, за этот короткий зимний день она успела «проглотить» пятнадцать увесистых томов, и от одной лишь мысли о продолжении дурнота резко усилилась.

«А ведь беременность очень похожа на чтение – по крайней мере на „глотание“ книг, – подумала будущая мать и, весьма довольная сравнением, принялась его развивать: – Оно тоже наполняет переживаниями и реакциями, к которым человек не готов. Чувствуешь себя слишком наполненной, уже не совсем собой, и начинаешь двигаться к некой определенной минуте, которая переменит твою жизнь навсегда».

Интересно, что сказал бы по этому поводу Харман, беспощадный критик собственных метафор и аналогий? В животе опять замутило: нахлынули прежние тревоги. «Да где же они? А главное, он? Невредим ли мой любимый?»

С громко бьющимся сердцем Ада зашагала туда, где мерцал открытый очаг в обрамлении деревянных подмостков – литейная площадка Ханны. Теперь здесь круглосуточно производили оружие из бронзы, железа и других металлов.

– Добрый вечер, Ада Ухр! – воскликнул один из молодых людей, которые поддерживали огонь, высокий и стройный Лоэс. После стольких лет знакомства он до сих пор предпочитал официально-почтительное обращение.

– Добрый вечер, Лоэс Ухр. Ничего не слышно с башен?

– Боюсь, ничего, – откликнулся парень, отступая от круглого отверстия в куполе.

«Когда он успел сбрить бороду?» – рассеянно подумала молодая женщина, глядя на раскрасневшееся, потное лицо товарища. Лоэс работал, обнажившись по пояс, и это ближе к ночи, от которой все ожидали снега!

– Разве сегодня будет литье? – спросила Ада.

Обычно Ханна предупреждала о подобных вещах: все-таки ночью здесь было на что полюбоваться. А впрочем, хозяйке Ардис-холла и без того хватало забот.

– К утру, Ада Ухр. Уверен, что Харман Ухр и остальные скоро вернутся. При свете колец и звезд легко найти дорогу.

– Да, конечно, – кивнула женщина. – Кстати, – вдруг припомнила она, – ты не видел моего кузена?

Лоэс изогнул бровь, негромко посовещался с товарищем, который уже спускался за топливом, и крикнул:

– Даэман Ухр отправился в Парижский Кратер, ты разве забыла? Хочет забрать оттуда свою мать.

– А, ну да, разумеется. – Хозяйка особняка прикусила губу, однако не удержалась от вопроса: – Ушел-то он засветло? Очень надеюсь, что так.

В последнее время войниксы все чаще нападали на людей по дороге к факс-узлу.

– Само собой, Ада Ухр. До заката оставалась уйма времени. К тому же он захватил один из новых арбалетов и не думал возвращаться с матерью раньше завтрашнего утра.

– Вот и хорошо, – ответила женщина, глядя на северный частокол, за которым начинался лес. Здесь, на открытом склоне холма, еще хватало вечернего света, однако на западе клубились черные тучи, и Ада представила себе непроглядную темень в чаще. – Увидимся за ужином, Лоэс Ухр.

– Доброго вечера, Ада Ухр.

Налетел холодный ветер, и она прикрыла голову шалью. Ноги сами несли хозяйку Ардис-холла к северным воротам и дозорной башне. Впрочем, разве беспокойство – это повод, чтобы отвлекать сторожей расспросами от их обязанностей? Кроме того, сегодня женщина уже провела там целый час, озирая северные окрестности, почти упиваясь сладким ожиданием. Тогда тревога еще не закралась в душу, не вызывала дурноту. Ада бесцельно побрела по восточной подъездной дороге, кивая на ходу охранникам, которые стояли, опираясь на копья, в неверном свете газовых факелов.

Вернуться в особняк? Но там слишком много тепла, веселья и разговоров. Прямо на пороге юная Пеаен серьезно толковала со своим поклонником – юношей, который перебрался в Ардис-холл после Падения и был учеником Одиссея, пока тот не принял решения умолкнуть, став попросту Никем. Будущей матери не хотелось даже здороваться, и она повернула в сумрак заднего двора.

«Что, если Харман умрет? Если он уже погиб где-то там, в холодной темноте?»

Наконец-то страх обрел форму слов, и на сердце немного полегчало. Немая идея смерти похожа на отравленный газ, слова кристаллизуют из нее что-то вроде мерзкого куба, который можно крутить в руках, разглядывая ужасные грани одну за другой.

«Так как же?»

Трезвый рассудок подсказывал: Ада перенесет и это горе. Продолжит жить, родит ребенка, вероятно, полюбит опять…

Тошнота накатила с новой силой. Хозяйка Ардис-холла опустилась на стылую каменную скамейку. Вдали полыхали огни литейной площадки. За ней темнели закрытые северные ворота.

Ада не ведала настоящей любви до Хармана. Даже мечтая увлечься, даже будучи юной девушкой, она понимала разницу между легкими заигрываниями и подлинным чувством. И это в безмятежном мире до Великого Падения, который не предлагал человеку ничего, кроме легкого флирта – с другими, с жизнью, с самим собой.

Разве знала она тогда, какое наслаждение – спать с любимым человеком? Кстати, эвфемизмы здесь ни при чем – женщина и в самом деле имела в виду блаженный сон бок о бок, возможность увидеть милого рядом, случайно пробудившись ночью. Ощущать тепло его руки, погружаясь в дрему и просыпаясь рано утром. Изучить наизусть, как желанный мужчина посапывает носом, как трогает ее и как он пахнет – природой, ветром, кожаной сбруей, овчарней и щедрой землей осеннего леса.

Тело молодой женщины хранило воспоминания о каждом его прикосновении – не только подробности частых постельных утех, но и простые радости жизни: вот Харман, проходя мимо, как бы невзначай поглаживает ее по спине, плечу или руке… Аде будет недоставать его особенного взгляда – почти так же, как и телесной близости. По правде сказать, она привыкла чувствовать его постоянную заботу, даже мысли о ней казались осязаемыми. Женщина прикрыла глаза и вообразила, как широкая, шершавая, вечно горячая ладонь возлюбленного сжимает ее тонкие, бледные пальцы. Вот этого тепла ей тоже всегда будет не хватать. А главное – самой его сути, в которой и воплощалось их будущее. Не судьба, не рок, но именно будущее, ибо завтра означало видеть Хармана, смеяться шуткам Хармана, есть вместе с Харманом, говорить с ним о еще не рожденном ребенке и даже спорить. Ада привыкла думать, что каждый новый день – это не просто возможность дышать, а дарованное свыше дозволение разделить с любимым человеком все, что бы ни принесла им жизнь.

Лучи вращающихся в небесах колец и припустившего метеоритного дождя, яркие всполохи от литейной площадки бросали на тронутую инеем траву подвижные тени от молодой женщины, которая сидела на холодной скамейке и раздумывала о том, что намного проще примириться со своей кратковечностью, чем с мыслью о смерти кого-то из близких. Не то чтобы для нее это стало большим откровением: Ада и прежде воображала подобные вещи, а воображением она обладала отменным. Ее поразили скорее неподдельность и полнота собственных страстей. Ощущение новой жизни внутри, горячая любовь и страх потери – все это настолько превосходило ее силы и разумение, что женщина изумлялась своей способности представить такие чувства.

Ада, конечно же, ожидала получить удовольствие от близости с Харманом. Но разве могла она предположить, что, познавая друг друга, влюбленные вдруг ощутят себя единой плотью, и не будет уже ни женщины, ни мужчины, а нечто неведомое, непостижимое? Об этом хозяйка Ардис-холла не говорила ни с кем, даже с «супругом» (хотя догадывалась: он разделял ее открытие). Неужели человечеству требовалось пережить Падение, чтобы высвободить в себе столь мощные тайные силы?