Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I

Правда, и самого Люция грызли неприятные воспоминания о поединке с Тарвицем под разрушенным куполом, у тела Соломона Деметера. Как и Гарвель Локен когда-то, Саул дрался без всяких понятий о чести, так что мечник посчитал за лучшее бежать, спасая свою жизнь.

Но все это уже потеряло важность. После их с Эйдолоном не слишком славного возвращения на орбиту Истваана III, корабли Воителя начали бомбардировку Поющего Града, стершую в пыль все мало-мальски заметные постройки. Рассыпался каменным дождем Дворец Регента, рухнули даже своды Подземелья Сирен. Ничего живого теперь уже точно не осталось на выжженной поверхности планеты, и Люций ощутил сладкую дрожь при мысли о том, какие превосходные перспективы открывает перед ним будущее.

Мечник даже замедлил шаг, чтобы полнее насладиться высотами славы, на которые вознесет его щедрая судьба, и теми ощущениями, которые он испытает, вновь сражаясь рядом с великолепным примархом. Он как раз проходил мимо статуи лорд-коммандера Телиозы, героя Мэдриванской кампании, и случайно вспомнил, что Тарвиц особо почитал этого воина.

Фыркнув, Люций попробовал представить себе, как вытянулась бы физиономия Саула при виде того, как поработал над Телиозой какой-то ярый, но явно бесталанный скульптор, украсивший лорд-коммандера крутыми рогами и пышными обнаженными грудями.

— Не заставляй апотекария Фабиуса ждать, — процедил сквозь зубы обернувшийся на миг Эйдолон.

Люций оскалился и бросил через плечо:

— Знаю, знаю, но пусть подождет, ничего с ним не случится. Я пока что оцениваю изменения, внесенные в здешнюю обстановку, все-таки несколько месяцев тут не бывал.

— Если бы это зависело от меня, то я бы бросил тебя подыхать на Истваане III, — скрежетнув зубами, пробормотал Эйдолон.

— Ну, вот и хорошо, что не от тебя это зависело, — ухмыльнулся мечник. — Кстати, не поделишься секретом? Как тебе удается сохранять свой пост даже после таких позорных поражений, как сегодняшняя оплеуха от Саула?

— Тарвиц… — прорычал лорд-коммандер. — Заноза в моей заднице с того самого дня, как его по ошибке сделали Капитаном!

— Что ж, сегодня её наконец-то выдернули, — пожал плечами Люций, вспоминая последний взгляд из иллюминатора «Тандерхоука» на бушующие в атмосфере Истваана III черные ураганы, пронзаемые молниями, и грибообразные облака пыли, вырастающие на месте вспышек термоядерных взрывов.

— Ты видел его тело? — спросил Эйдолон.

— Нет, конечно, — покачал головой мечник, — но мы же все видели, что от Дворца ничего не осталось. Никто бы не смог выжить после такого, так что все они мертвы — и Тарвиц, и Локен, и этот возомнивший о себе ублюдок Торгаддон.

Эйдолон не сумел удержаться от довольной улыбки при словах о гибели Тарика Торгаддона, и нехотя кивнул Люцию.

— Это не может не радовать. А что с остальными? Как насчет Деметера и Древнего Риланора?

Люций весело расхохотался, вспомнив смерть Соломона Деметера.

— В том, что Деметер готов, я совершенно уверен.

— Почему?

— Потому, что это я прикончил его, — пояснил мечник. — Он нашел меня, когда я разбирался с Десантниками, охраняющими Дворец, и с радостью пришел на помощь, услышав мой крик о том, что это атака предателей.

Поняв, в чем дело, Эйдолон широко улыбнулся.

— Хочешь сказать, Деметер перебил своих собственных людей?

— Вот именно, да с каким рвением!

Лорд-коммандер не удержался от громкого смеха, и Люций понял, что отношение Эйдолона к нему немного улучшилось — тому понравилась жестокая ирония последних минут жизни Соломона.

Они вновь зашагали по направлению к апотеркариону, и лорд-коммандер переспросил:

— Так что там с Древним Риланором?

— Точно не знаю, — сделал неопределенный жест мечник. — Кажется, сразу после вирусной бомбардировки он скрылся в каких-то потайных ходах под Дворцом Регента. Я, по крайней мере, ни разу его не видел после этого.

— Странно, — задумался Эйдолон. — Совсем непохоже на Риланора, никогда не бежавшего от битвы.

Десантники завернули за угол и вступили в увешанный пергаментными лентами коридор, в конце которого начиналась летница, ведущая ко входу в главный апотекарион «Андрониуса».

— Верно, — согласился Люций, — но Тарвиц сказал мне, что Риланор якобы охраняет что-то важное.

— Что же?

Люций задумался. На миг его посетило странное ощущение, говорящее о том, что вопрос этот куда более важен, чем кажется на первый взгляд.

— Не знаю, — тряхнул он головой, отгоняя наваждение. — По слухам, Риланор нашел какой-то бункер или подземный ангар, но, если это так, то почему Вардус Прааль не пытался бежать тем же путем во время штурма?

— Логично, — кивнул лорд-коммандер. — Скорее всего, его трусливая натура вышла наружу в решающий момент. Да и что бы там не нашел Древний, сейчас он погребен под тысячами тонн радиоактивного шлака.

Они начали спускаться по ступенькам, и Люций спросил:

— Кстати, а что вообще собирается делать со мной апотекарий Фабиус?

— Ты что, боишься? Я точно слышал страх в твоем голосе.

— Нет. Я просто хочу твердо знать, что меня ждет.

Эйдолон не промедлил с ответом:

— Совершенство.

ТИШИНА НАВСЕГДА БЫЛА ИЗГНАНА С ПАЛУБ «Гордости Императора», её коридоры теперь заполняла беспрестанная, грохочущая какофония звуков, издаваемых ретрансляторами. Послушав записи композиций Беквы Кински, написанных к грядущей «Маравилье» и исполняемых на созданных ею чудовищных инструментах, Фулгрим пришел в восторг и повелел наполнить ими весь свой флагман. За несколько недель непрерывной передачи динамики словно охрипли, и от этого «музыка» начала звучать ещё более кошмарно и невыносимо.

Омерзительное существо, некогда бывшее прекрасной, молодой и талантливой художницей Сереной д’Ангелус, брело по одному из ярко освещенных коридоров гигантского корабля, шатаясь от стенки до стенки, будто совершенно пьяное, обрывки одежд девушки покрывали пятна крови и нечистот. Остатки прежде пышных и густых волос свалялись сальными пучками, во многих местах зияли проплешины вырванных с корнем прядей.

Уже давно, закончив портреты Люция и Фулгрима, она навсегда потеряла вдохновение, словно внутреннее пламя Серены, то возвышавшее, то швыряющее оземь, наконец-таки выжгло её дотла. День за днем она безучастно сидела в четырех стенах, не покидая студии, и долгие месяцы со дня прибытия в систему Истваана прошли в пелене безучастности и ужасающих видений.

В голове девушки смешались мечты, кошмары и образы реальности, словно бесталанный пикт-оператор перепутал порядок кадров в ролике. Её мучили видения насилий и извращений, которые никто и никогда не смог бы описать словами или передать на холсте. Сцены убийств, пыток, осквернений, которые свели бы с ума самого волевого из людей, плясали перед глазами Серены, будто в горячечном бреду, и порой казалось, что какой-то безумец пытается убедить её в том, что эти видения — прекраснейшие из возможных.

…Как же она оказалась в этом коридоре?

Время от времени она вспоминала, что должна поесть, и рыскала по студии, не узнавая в зеркале отвратительное, страшное женское лицо, встречавшее её каждое утро, проснувшуюся в лохмотьях или обнаженную, посреди хлама на полу студии. Иногда Серене приходило в голову, что часть видений вовсе не принадлежала к мимолетным ночным кошмарам… Это были воспоминания.

Горючие слёзы хлынули из глаз девушки — она вспомнила, как дико и страшно сегодняшним утром подтвердились её худшие опасения. Проснувшись, она на негнущихся ногах подошла к огромной вонючей бочке в углу студии и сбросила крышку.

«Аромат» разлагающейся плоти и кислотных химикалий ударил её словно молот, и крышка, упав, со звоном покатилась по полу. В бочке, выглядывая из серой гнилостной массы, плавали полурастворенные части по меньшей мере шести человеческих тел. Пробитые черепа, распиленные кости, густой «бульон» разжиженного мяса… Серена не выдержала, и содрогнулась в ужасных спазмах желчной рвоты, стихших лишь через несколько минут.