Оружие скальда

Широкий двор усадьбы Хеймира конунга был полон людей. Хирдманы, прервав свои ежедневные упражнения, вышли встречать Эгвальда ярла, сына Хеймира конунга. Со своей ближней дружиной он ездил охотиться на тюленей и собирался похвастаться добычей, когда рабы притащат ее с корабля. Пока же двор гремел приветствиями, расспросами, ответами.

— Сын мой! — радостно восклицала с крыльца кюна Аста. — Как хорошо, что ты вернулся!

— Конечно, я вернулся, мама! — весело, с ласковой снисходительностью, как старший младшему, отвечал Эгвальд ярл. — Или ты боялась, что какой-нибудь тюлень одолеет меня и увезет к себе в усадьбу?

Дружина встретила эти слова взрывом одобрительного хохота, и сам Эгвальд смеялся со всеми. Ему уже исполнился двадцать один год, Хеймир конунг отдал под его управление часть своих земель, но оставил при себе в Эльвенэсе, поскольку был слаб здоровьем и нуждался в надежной опоре. И Эгвальд был вполне способен дать ему эту опору. Он был горд, но не больше, чем пристало сыну и наследнику конунга, верил в себя, свою силу и добрую судьбу. С детства ему все давалось без труда, и Эгвальд славился легким нравом и удачливостью. В Эльвенэсе его любили.

— Я скучала без тебя! — с искренней радостью говорила ему кюна. Ей хотелось приласкать сына, которого она любила больше, чем Вальборг, но на глазах у всей дружины и челяди она уже не осмеливалась сделать этого. Выросшие дети, как сын, так и дочь, чувствовали себя более взрослыми, чем мать. Но Эгвальд, не такой строгий нравом, как сестра, обращался с матерью теплее и мягче, а если и упрекал ее в чем-то, то незаметно и ласково.

— Теперь-то тебе не придется скучать! — отвечал Эгвальд. Ступив на крыльцо, он сам обнял мать за плечи, и кюна Аста радостно прижалась к нему. — Уж со мной ты не заскучаешь! Я расскажу тебе, как мы славно поохотились. Э! Да у тебя новое покрывало! Какое красивое!

— Это я сама вышила… Вальборг чуть-чуть мне помогла! — просияв лицом, ответила кюна. Больше всего на свете она любила наряжаться, и всякий купец, привезший в Эльвенэс яркие ткани и украшения, всегда находил в ее покоях радушный прием и выгодный сбыт своих товаров. Жена Хеймира конунга была достаточно богата, чтобы купить все, что приглянется. А конунг, любя жену за доброе сердце и открытый легкий нрав, снисходительно относился к ее слабостям и ни в чем ей не отказывал.

Доставив таким образом удовольствие матери, Эгвальд оторвался от нее и повернулся туда, куда уже не раз успел посмотреть, — к Ингиторе. Она стояла на крыльце позади кюны, держа на руках щенка, и с улыбкой наблюдала за Эгвальдом и его матерью.

— А ты, Ингитора, не хочешь послушать, как я поохотился? — понизив голос, спросил Эгвальд. Он стоял так близко и так многозначительно смотрел на девушку, что эти простые слова содержали в себе гораздо больше сказанного.

— Конечно хочу! — так же тихо, со скрытой лукавой насмешкой ответила Ингитора, тоже глядя ему в глаза. Эгвальд был очень похож на сестру лицом и сложением, лишь во взгляде его вместо строгости отражался задор. — Наверняка ты одержал немало славных побед, и я смогу сложить о них хвалебные стихи. Скальды будут петь их на пирах по всему Морскому Пути и тем навек прославят тебя и меня!

— Я этого и хочу! — сказал Эгвальд, не отрывая взора от ее глаз. Он не мог понять, не насмешка ли это, но близость ее после десятидневной разлуки волновала его. — Я хочу, чтобы ты сопровождала меня в каждой битве, а потом слагала стихи о моих подвигах, чтобы донести память о них до потомков. И чтобы в памяти людей мы с тобой остались оба… вдвоем… вместе. А ты хочешь этого?

— Моя судьба не такова, чтобы я пожелала кому-то разделить ее! — сказала Ингитора. Об этом они говорили уже не раз, и она не хотела повторяться. — Погляди получше: может, у меня тоже завелся новый платочек, чтобы ты мог его похвалить?

Но Эгвальд не мог отвести глаз от ее лица. В первый раз, когда он ее увидел, дочь Скельвира хельда не показалась ему особенно красивой, но уже на второй день он никого другого не замечал. В ее лице, во взгляде ее серых глаз, в каждом движении стройного высокого стана — они были почти одного роста — ему виделась необычайная сила духа, таинственные знаки благоволения богов. Знаки особой судьбы.

— Мне все равно, — ответил он. Эти слова можно было бы счесть за недостаток почтения, но Ингитора знала, что это не так. — Как бы ты ни оделась, лучше ты все равно не будешь. Лучше невозможно.

Взгляд Ингиторы дразнил его призывом и насмешкой, он не понимал, как она относится ко всем этим словам и чего хочет. Эгвальд подвинулся к ней ближе, хотел взять за талию, но ему мешал копошащийся в руках Ингиторы щенок. Решительно забрав его, Эгвальд хотел посадить его на крыльцо, но щенок вдруг запищал, и по рукам ярла заструился тепленький ручеек. С негодующим воплем Эгвальд почти выронил щенка, украсив мокрым пятном еще и сапог, а Ингитора расхохоталась.

— Сколько бы тюленей ты ни убил, Эгвальд ярл, но с этим зверем тебе не справиться! — воскликнула она. Эгвальд помянул троллей и Мировую Змею, но все вокруг смеялись, и самым для него лучшим было присоединиться к общему смеху.

— сквозь смех начала Ингитора, и все вокруг примолкли, приоткрыв рты, ожидая новых стихов. Даже Эгвальд, с досадой отряхивая ладони, поднял голову.

Хирдманы одобрительно посмеивались, челядь фыркала в кулаки, радуясь, что и славный ярл может быть опозорен каким-то щенком не хуже последнего пастуха. Эгвальд не упрекнул Ингитору — мужчина должен держать себя в руках и не беситься от насмешек. Уважай себя сам — и тогда добьешься уважения от других. Но все же его глаза потемнели от обиды. Маленькая игла в руках любимой девушки может уколоть сильнее копья в руках недруга.

Ингитора видела, что Эгвальд обижен и раздосадован. Ей было жаль его, но она ничего не могла поделать. Спиной, затылком, плечами, всем существом своим она ощущала, что где-то близко Хальт. Это он давал ей силу сочинять стихи, он заставлял ее делать это даже тогда, когда она не хотела. Ревнивый хромой альв заставлял ее неуклонно соблюдать уговор — любить только его и никого другого. Притворяясь рабом Ингиторы, он на самом деле был ее господином.