Оружие скальда

Но Регинлейв не дала ему вспомнить о герое древности. Глаза ее сверкнули возмущением, и она с силой оттолкнула Торварда, снова протянувшего к ней руки.

— Да ты спятил, Торвард конунг! — яростно воскликнула она. — Какой подвиг? Скажи лучше — чем я так должна провиниться перед Властителем, чтобы он отдал меня в жены смертному, заставил жить на земле, пока ты не умрешь? А ты, видят боги, способен прожить еще сорок лет!

Торвард опустил глаза, пристыженный и униженный, потом посмотрел на Регинлейв, и в глазах его был такой явственный упрек, что даже Небесная Дева немного смутилась. Она и забыла, что у смертных тоже есть своя гордость.

— Что тебе сорок лет? — только и спросил Торвард.

Регинлейв не ответила. Валькирия была прекрасна, как может быть прекрасна только Небесная Дева, но сердце ее было холодным, как железные звенья кольчуги.

— Так что ты думаешь делать? — спросила Регинлейв чуть позже. — Оставаться здесь и ждать, пока возвратится Бальдр и весна пробудит твою дружину от зимней спячки?

— Нет, нужно идти дальше. Смотри — светло, дорогу видно. Теперь ты, Ормкель, нашел бы дорогу на север гораздо лучше, чем твой сапог. Ормкель! Не слышит! — Торвард махнул рукой и поднялся.

— Давай я попробую, — предложила Регинлейв.

— Не надо. Пусть спят. Моя рыжеволосая сестричка уж очень ясно намекает, что не ждала нас в гости и ничуть нам не рада. Думается мне, что чем дальше на север, тем хуже нас будут встречать. Ормкель вчера сказал, что ведьмина дорога приведет нас прямо в пасть великану. Мой старый ворчун довольно часто бывает прав. А в пасть великану я лучше пойду один. Только вот…

Торвард оглядел лежащих хирдманов. Ему совсем не хотелось оставлять их здесь одних, таких беспомощных и беззащитных в колдовском беспробудном сне.

— А мне думается, что за них можно не бояться! — сказала Регинлейв. — У Дагейды хватило бы сил приказать вон тем валунам затоптать вас всех, пока вы спали, а я была у Властителя. Раз уж она этого не сделала, значит, ей не очень-то нужна ваша смерть.

— Смерть и так глядит здесь из каждой кочки! — Торвард поежился. — Мне так и кажется, что кто-то смотрит мне в спину. И не просто смотрит, а целится.

Регинлейв пожала плечами и взяла с земли свое длинное копье.

— Что ж! — сказала она. — Может быть, и так!

Великанья Долина — Турсдален — была, казалось, самими богами при создании Среднего Мира предназначена для того, чтобы стать сначала жилищем, а потом могилой великана. Тридцать пять лет назад здесь жил великан Свальнир. Огромный черный зев пещеры в горе, замыкавшей долину с севера, был хорошо виден издалека. Ее темный провал можно было разглядеть и из святилища на вершине Раудберга. Свальнир был из тех упрямых великанов, кто не захотел уйти с привычного места, когда на Квиттинге несколько веков назад появились люди. Его упрямство проистекало из сознания собственной силы, и мало нашлось бы великанов сильнее. Свальнир не только удержал за собой свою долину, но и вынудил квиттов платить ему дань.

Тридцать пять лет назад к нему привели молодую девушку по имени Хёрдис. Она славилась умением ворожить и недобрым нравом. Родичи хотели просто избавиться от нее. Если бы они знали, что из этого выйдет, то скорее отвели бы ее к глубокому омуту с кожаным мешком на голове и мельничным жерновом на шее.

Но она вошла в пещеру Свальнира и стала там хозяйкой. В этой темной пещере, которую никогда не мог целиком согреть даже самый жаркий огонь, родилась дочь великана. Свальнир назвал ее Дагейдой, что значит — Теплая, потому что инеистому великану тельце девочки казалось слишком горячим, хотя кровь ее была человеческой только наполовину. Она уродилась очень маленькой, меньше даже своей матери, и великан до самой смерти боялся, что как-нибудь ненароком растопчет ее в темноте. Из двух детей кюны Хёрдис Торвард гораздо больше Дагейды походил на дитя великана.

Из этой пещеры однажды крадучись вышла Хёрдис, с усилием держа в руках огромный тяжелый меч — Дракон Битвы. И здесь рыдала возле навек остывшего очага маленькая рыжеволосая девочка-ведьма, знающая, что ни отца, ни матери она больше никогда не увидит.

Дагейда не любила обо всем этом вспоминать. При мыслях о предательстве матери и смерти отца в ее груди как будто поворачивался горячий нож, а сердце начинало дрожать, как ком снега возле огня. Она не жила в отцовской пещере — прежнее жилье было слишком велико для нее одной и Дагейде было здесь неуютно. Она любила маленькие пещерки в склонах оврагов, звериные норы, брошенные обитателями, дупла толстых деревьев, просто густые кустарники. В Турсдален она приходила лишь иногда, когда ей требовались силы. Здесь она всегда могла получить их.

Она стояла на самом высоком месте длинной пологой скалы, пересекавшей Турсдален. Холодный северный ветер трепал ее густые рыжие волосы, и в голосе его Дагейда слышала голос отца. Темная сила древнего рода инеистых великанов летела по ветру, струилась по склонам гор, поднималась от земли, подобно туману, и наполняла сердце маленькой ведьмы. Дагейда подняла руки и широко раскинула их, словно хотела поймать в объятия ветер. Сейчас она могла бы оседлать его и полететь над Турсдаленом, над Медным Лесом, над всем полуостровом… Что находится дальше, она не знала. Квиттинг с его ельниками, мхами и рыжими сколами болотной руды был ее миром, ее владением, и она никому не хотела его уступать.

Но почему напрасно поет ветер, зовя ее в дорогу? Почему маленькая ведьма с бьющейся на ветру гривой тускло-рыжих волос не летит вслед за ним? Груз тяжелее камня держал Дагейду на земле. Печаль переполняла ее сердце, и так бывало всегда, когда она приходила в эту долину. Сила не дается сама по себе. Когда она черпается в памяти рода, вместе с ней неизбежно приходит печаль. С этой силой и этой печалью можно идти далеко-далеко, можно переплыть море и свернуть горы. Но летать с ней нельзя.

— Отец! Ты слышишь меня? — во весь голос закричала Дагейда. Голос ее поймала ухом старая рыжаяскала и бросила обратно, усилив и повторив десятком похожих глуховатых голосов. — Я не пущу его к твоему мечу! Я не дам сыну твоего убийцы владеть твоим сокровищем! Не дам! Ты слышишь меня?