Тени. Книга 1. Бестиарий

В подъезде под лестницей выстроились разномастные велосипеды. Кто-то порезал старый вытертый до основы ковёр и застелил пол и ступени до площадки первого этажа. Под секцией почтовых ящиков стояла коробка под макулатуру. Щёлкнул замок, скрипнули петли, тётя Клава осторожно перешагнула порог, вышла встретить племянника.

— Совсем большой стал! Здравствуй, Янушка!

— Здрасть, тёть Клав!

Ведь не виделись больше семи лет, подумал Ян, — с тех пор как собирались в Саратове у Гроссфатера, дедова старшего брата, на девяностолетие.

Вспомнились золотые деньки тёплого сухого сентября, шумная суета, уют застолья, родные и полузнакомые лица. По удивительному стечению обстоятельств на «большой сбор» приехали все-все-все, никто не заболел, никто не застрял дома из-за работы, даже ташкентская ветвь прибыла в полном составе, несмотря на то, что мелюзге уже полагалось бы присутствовать в школе, а не продлевать каникулы.

Дня три, а то и четыре слились в один праздник. Кто-то съездил за грибами, кому-то повезло покататься на моторке по бескрайнему Саратовскому морю. Но когда темнело, все снова собирались вместе, то заводили патефон, то хором пели «Вечер на рейде» и «Der Rote Wedding», «Под крылом самолёта» и «Du, du liegst mir im Herzen»… [15] Гроссфатер степенно поправлял пышные усы, за столом сидел прямо и торжественно, время от времени подмигивая то одному, то другому правнуку. Награды, прицепленные на пиджак вместо обычных орденских планок в честь праздника, отбрасывали блики на крахмальную скатерть: «Красной звезды» и «Красного знамени», серебристый «Суворов» и целая гирлянда медалей, из которых Ян сразу узнавал только «За взятие Берлина».

В последний вечер, выпавший собственно на круглую дату, он встал и долго оглядывал всех собравшихся за двумя составленными столами. Разбросанные по стране — а теперь уже по разделённым новыми границами странам — потомки, их жёны, дети, внуки, все смотрели на строгого старика, держащего за тонкую ножку рюмку с красным вином.

— Дорогие мои, — сказал Гроссфатер. — Не каждому выпадает такое счастье — видеть, как обильно разрослась его семья, как новые Вахины и Ваны, — шутливый кивок в сторону Яна с отцом, — шагнули в этот мир, выросли и стали приличными людьми. С каждым годом центрифуга жизни разбрасывает нас всё дальше, но прошу вас, не забывайте и не теряйте друг друга! Blut ist dicker als Wasser. Denken sie daran, dass die Brüder und Schwestern auch in alien Ecken der Erde verwandt bleiben! [16]

Ташкентские правнуки захихикали — совсем не понимали по-немецки. А взрослые за столом посерьёзнели, насупились. Потому что дядя Миша с тётей Клавой к тому времени уже получили визы, и до их отъезда оставались считанные недели. Гроссфатер сам уговорил сына перебираться в Германию — и уверенно кивал при любых разговорах, что как только всё устроится, то его сразу заберут туда, на историческую.

Никуда Гроссфатер, конечно, не поехал. Тихо зачах, не прошло и трёх месяцев. А дядя Миша даже не смог приехать на похороны — виза, чёртова виза не предполагала выезда в первые полгода: уж переселился, так переселился, будь добр соблюдать законы новой родины. После поминок Ян забился на кухню в чужой опустевшей квартире, чтобы не слышать, как отец яростно и отчаянно что-то доказывает по телефону дяде Мише. С тех пор и не виделись, и даже не разговаривали — так, по открытке на Новый год да на день рождения.

Поэтому и Ян, хоть и зачастил во Франкфурт, сюда до сих пор не показывался — с духом собирался, что ли. Планировал, конечно, навестить — и именно в этот приезд, тут важно было самому себе об этом напомнить. Уже сев в поезд до Кирхберга, Ян некоторое время раздумывал, не получится ли перехватить у дяди Миши хоть немного денег, чтобы выкупить уже этот треклятый медальон — не такой уж заоблачной суммы не хватало. А теперь его начала подгладывать совесть: совсем не тянуло всё, что наблюдалось вокруг, на устроенную «заграничную» жизнь, к которой родственники рванули семь лет назад из сосущего лапу Саратова.

— Ну, рассказывай! — разместились на кухне, Яну досталось удобное место в углу, дядя Миша сел напротив, спиной к двери, а тётя Клава засуетилась у плиты. — Как ты после института, кем устроился? Отец-то твой толком не пишет ничего…

Из холодильника появились холодные жестянки пива. Ян пшикнул крышкой, пригубил, тётя Клава тут же подсунула керамическую кружку с гербом Райнланда. [17]

— Я… не то чтобы где-то в одном месте. Работы достаточно, путешествую много, интересно, в общем.

— Как так «не в одном месте»? — не понял дядя Миша. — Как организация-то называется? Должность какая?

— Ну, в Штатах это называется «фриланс». Значит, свободный найм.

— Это кто ж от кого свободный? Страховку на тебя завели? В пенсионный фонд отчисляют всё как надо? Что за фирма-то хоть? Чем занимается?

Дядя Миша не унимался. Этого Ян и боялся, но — куда деваться! — пришлось вдаваться в подробности:

— Дядь Миш, это значит, что постоянной работы у меня нет.

У плиты огорчённо ахнула тётя Клава.

— Я выполняю поручения нескольких компаний по разовым контрактам… — Может, так для них будет понятнее? — Большей частью всякие туристические дела: езжу гидом, сопровождающим, переводчиком. Вызывают меня часто, подолгу дома не сижу. И ещё всякая другая работа попадается — по Германии ищем всякие редкости, старые предметы. Есть такие клубы любителей военной реконструкции, собирают старинную военную форму, каски, оружие. По Первой мировой, по Веймарской республике что-то найти — довольно непросто. Ко мне обращаются — я помогаю.

— Значит, в Германии бываешь, — протянула тётя Клава, поставив перед ним и перед дядей Мишей по тарелке с пюре и котлетами. — Ешь, Янушка! Что ж не заглядывал-то никогда?

— Да обычно в Берлин прилетаю, — смалодушничал Ян. — Вот — приехал.

— Молодец, молодец, — дядя Миша слегка насупился, что-то обдумывая. — Ты вот мне что объясни: что это у тебя за странная работа такая? День там — день сям! Попросят — поработаешь, а не попросят — тогда что? Как-то это странно, шатко!

— Не беспокойтесь, дядь Миш, просят.

— Ты же башковитый парень, учился хорошо, и чем вдруг занимаешься? Как так вышло?

Ох-ох, можно было это предвидеть… Такой же разговор с отцом у Яна состоялся больше года назад. Позиционная война тянулась пару месяцев, но потом удалось доказать, что так люди тоже живут, и что такая жизнь может нравиться, и подтвердить свою платёжеспособность — тогда только отец успокоился, отстал, закрылся в раковину своего библиотечного фонда, где и пребывал поныне.

— Понимаете, дядь Миш, у меня тема диплома — акустическая дефектоскопия. По такой тематике работы нет — ну совсем! А если искать другую — то чем моя нынешняя хуже остальных. Я сам себе хозяин, располагаю своим временем, путешествую, много повидал всего, много, где побывал. У меня хорошая работа! Уж точно лучше, чем менеджером в какой-нибудь супер-пупер-корпорации штаны просиживать. Не хочется быть винтиком, понимаете?

— Винтиком?! — вдруг повысил голос дядя Миша. — Быть винтиком — это ещё надо заслужить! В механизме, Яшка, каждая деталь уникальна, даже если деталей таких миллион. Винт фиксирует соединение, а если где выпадет — там люфт, расцепление, поломка — а то и выход из строя всего механизма. Так-то! «Винтики» ДнепроГЭС построили, человека в космос запустили! Так что не «винтиком» надо бояться стать, а «кирпичом»!

— Каким «кирпичом», дядь Миш?

— А таким, — он отхлебнул из кружки, нацепил на вилку изворотливый гриб, вкусно его проглотил, утихомирился. — Один кирпич из стенки можно вынуть. И два можно, и три. Никто и не заметит. И один от другого не отличит. Если человек не старается стать мастером в своём деле, то превращается в кирпич. Из кирпичей — только стены строить, на другое не пригодны. Бестолковых неумёх, Яшка, везде хватает. Тут их, знаешь, сколько? Э-э…