Почетная гвардия

— Ты так думаешь?

— Я знаю. Люди из Муниторума заботились о них все это время, ведь так?

Тона Криид ничего не ответила. В улье Вервун так сложилось, что она фактически заменила мать двум осиротевшим детям. Теперь они присоединились к военной машине под названием Первый Танитский и находились в обозе. Многие в этой составной части полка, например, повара, механики и оружейники шли с войсками, но другие остались в городе и готовились к эвакуации. Дети, жены, маркитантки, музыканты, артисты, портные, торговцы, сводники… В этой миссии им не было места. Они должны были покинуть Хагию и, если на то будет воля Бога-Императора, воссоединятся с друзьями, товарищами и клиентами позднее.

Тона достала двустороннюю подвеску, которую носила на шее, и с тоской посмотрела на лица детей, запечатленные на гололитических снимках и обрамленные пластиковой рамочкой. Йонси и Далин. Крохотная девочка и неугомонный мальчишка.

— Мы скоро будем с ними, — сказал Каффран. Он тоже думал о детях. Благодаря его отношениям с Тоной, Далин звал его «папа Кафф». Они были близки к подобию настоящей семьи, насколько это вообще возможно в Имперской Гвардии.

— А точно будем? — спросила Тона.

— Старик Гаунт никогда не повел бы нас туда, откуда не смог бы вытащить, — ответил Каффран.

— Поговаривают, что с ним покончено, — бросил сидевший поблизости Ларкин. — Да и с нами тоже. Он сломленный человек. Так говорят. Его освободят от командования, а нас раскидают по всей Имперской Гвардии. Найдут куда приткнуть.

— Что, серьезно? — спросил сержант Колеа, услышав слова Ларкина.

— Это то, что я слышал, — словно защищаясь, отозвался снайпер.

— Тогда заткнись, пока не узнаешь наверняка. Мы сражаемся в Первом Танитском, и будем вместе, единым полком до самого конца, понятно?

Слова Колеа вызвали приглушенное одобрительное ворчание солдат в грузовике.

— О, ты можешь сделать кое-что получше! Помни Танит! Помни Вервун!

Одобрительные возгласы стали еще громче и дружнее.

— Что это у тебя, Криид? — спросил Колеа, придвигаясь ближе.

Она показала ему подвеску.

— Мои дети, сэр.

Колеа уставился на портреты.

— Твои дети?

— Я усыновила их на Вергхасте, сэр. Их родители погибли.

— Хорошо… молодец, Криид. Как их зовут?

— Йонси и Далин, сэр.

Колеа кивнул и оторвался от подвески. Он пошел дальше, в конец качавшейся платформы грузовика, и посмотрел за борт, на дождевые леса и оросительные системы полей, мимо которых они проезжали.

— Что-то случилось, сержант? — спросил рядовой Фенс, заметив выражение лица Колеа.

— Ничего, ничего… — пробормотал тот.

Это были его дети. Дети на портретах. Дети, которых он давным-давно считал погибшими на Вергхасте.

Какое-то злое провидение позволило им выжить и попасть сюда. Сюда, к Призракам. Он чувствовал себя одновременно и больным, и переполненным радостью.

Что он мог сказать? Что он мог сказать Криид, Каффрану или детям? Глаза его наполнились слезами. Он молча смотрел на пробегавшие мимо дождевые леса, потому что сказать было нечего.

Тембаронгская дорога, ровная, широкая, пролегала через пашни и леса к западу от Доктринополя. Низины были образованы обширным бассейном священной реки, которая каждый год во время сезонного половодья питала поля и мелиоративные каналы местных ферм. В воздухе витал свежий, влажный запах, а дорога повторяла очертания извилистого берега реки.

Сержант Маккол двигался с главным конвоем в одной из скаутских «Саламандр», с солдатами Маквеннером, Бонином и водителем. Маккол раньше уже пару раз пользовался «Саламандрами», но всегда поражался тому, какую скорость могли развивать эти маленькие машины с открытым верхом. Та, на которой он ехал сейчас, была голубовато-зеленой в камуфляжных пятнах и украшена эмблемой Пардусского бронетанкового полка. Она везла дополнительное завернутое в брезент оборудование и была снабжена парой громадных вокс-антенн. Водитель был высоким гнусавым парнем из Пардусского полка, в огромных зеркальных очках. Вел он так, словно хотел впечатлить танитцев. Они мчались по лесной грунтовой дороге на скорости под шестьдесят километров в час, поднимая с сухой земли пышный хвост розоватой пыли.

Маквеннер и Бонин ухмылялись, как придурки, наслаждаясь быстрой ездой. Маккол проверил карту и восковым карандашом сделал пометки на полях.

Гаунт хотел преодолеть большую часть Тембаронгской дороги за первые несколько дней, продвинуться по шоссе, насколько это возможно. Их скорость снизится, когда колонна войдет под полог дождевых лесов. И после этого, как только они достигнут гористой местности, продвижение может совсем замедлиться. Не было никакой возможности предсказать, в каком состоянии окажутся горные дороги после зимних дождей и насколько успешно пройдут по ним все эти тонны стали.

Будучи командиром разведчиков, Маккол отвечал за прокладывание трассы и продвижение колонны. Прошлой ночью он разговаривал с капитаном Геродасом, оценивая главную дорогу и скорость, которую пардусцы могли развить на бездорожье. Говорил он также и с интендантом Элтаном, который заведовал грузами Муниторума. Со своими водителями он вел танкеры и грузовики. Маккол взял наименьшие значения скорости и километража и обработал их. И Геродас и Элтан твердили, что за пять-шесть дней удастся пройти около трехсот километров до Усыпальницы, если позволит дорога. Маккол считал, что дней понадобится, по меньшей мере, семь, а то и все восемь. И если так, то у них едва-едва останется один день, чтобы забрать то, за чем они пришли, и начать обратный путь. Иначе они не успеют уложиться в восемнадцать дней, отведенных генералом Льюго для эвакуации.

По крайней мере, пока все шло по плану. Небо все еще было голубовато-фиолетовым, и благодаря низкой местности и деревьям не чувствовалось ветра. Стояла жара.

Сначала они встречали мало людей на дороге, только случайных фермеров и раз или два — погонщиков с маленькими стадами. Фермеры старались поддерживать сельское хозяйство во время оккупации инфарди, но испытывали все тяготы войны, и Маккол отмечал большие пространства заброшенных земель и заросших участков. Немногие встреченные ими местные жители оборачивались и смотрели вслед колонне, поднимали руки в знак приветствия или благодарности.

Инфарди им пока не попадались, хотя они явно бежали этим путем. На самой дороге и в окрестностях виднелись последствия артобстрела и бомбежки, но они явно были давними. Война пронеслась над этой областью несколько месяцев назад, и большинство конфликтов на Хагии сосредоточились на возвышенности.

Время от времени из зарослей, напуганные шумом двигателей, вспархивали стайки птиц с ярким оперением всех цветов радуги. Высокие деревья, увенчанные роскошными зелеными кронами, от сырости поросли грибами, покрывавшими их искривленные стволы. Макколу, выросшему среди гигантских наловых рощ на Танит, эти деревья казались тонкими, стройными и декоративными, несмотря на то, что некоторые из них возвышались над землей метров на двадцать. За деревьями блестела на солнце река: дорога пробегала примерно в километре от берега. Машины проезжали мимо рыбаков, бродивших по берегу и проверявших ручные сети. Все они носили шляпы от солнца из местного тростника.

Именно река диктовала условия жизни в этих низинах. Те несколько строений и маленьких поселений у воды, мимо которых проехала колонна, были построены на сваях для защиты от сезонных наводнений. Гвардейцы проехали и мимо украшенных резьбой и расписанных яркими красками ящиков, поднятых метра на три над землей на шестах. Такие странные столбы появлялись у дороги время от времени то по одному, то небольшими группами.

За час до полудня они проехали через заброшенную деревню, и свернув на крутом участке дороги, чуть не столкнулись со стадом шелонов.

Пардусский водитель ахнул и резко вывернул руль, «Саламандра» влетела в кусты на обочине дороги, наполовину зарывшись в листву, и остановилась. Невозмутимые шелоны, больше сорока голов, протащились мимо, раскачиваясь и ворча. Эти создания были самыми крупными из тех, что Макколу приходилось видеть на Хагии — купольный панцирь самого здоровенного из них был вдвое выше их машины. А самые маленькие и молодые выделялись иссиня-черной кожей, словно смазанной маслом, и темным восковым налетом на панцирях. У более старых особей покровы были бледнее и менее блестящими, с трещинами и складками, а массивные панцири стали почти белыми от извести. От шелонов исходил животный запах навоза, пищи и слюны, производимой в огромных количествах.