Олимп

Это Гефест, главный ремесленник Олимпа. За его спиной на траве, кажется, рассыпаны пушечные ядра, среди них валяется пустой аквариум.

– Ты что здесь делаешь, Хокенберри? – рычит косматый бородач. Карлик по сравнению с остальными бессмертными, он все еще на целый фут выше меня.

– Как ты меня увидел? – только и могу выдавить я.

Примерно в пятидесяти ярдах от нас Крон убивает Аполлона – судя по всему, исполинской дубиной. Кажется, свирепые ветры, воющие у вершины Олимпа, понемногу развеивают громадину из грозовых туч, которая высится над оставшимися без крыши стенами Великой Залы Собраний.

Гефест усмехается и щелкает по прибору из стекла и бронзы, висящему на его жилетке среди сотни прочих безделушек.

– Увидел, не сомневайся. И Громовержец тоже. Знаешь, почему он велел мне создать тебя, Хокенберри? Чтобы его нынешнее восхождение на Божественный Престол не осталось без наблюдателя – такого наблюдателя, провались он пропадом, который мог бы все записать. Мы же сплошь неграмотные, ты в курсе?

Не дав мне пошевелиться или сказать хоть слово, бессмертный карлик берет мой тяжелый квит-медальон, срывает его, сломав цепочку, и крепко давит в массивной грязной руке.

«ОГосподиИисусевсемогущийненадо…» – успеваю подумать я.

Бог огня чуть раскрывает огромный кулак и ссыпает блестящие крошки в широко оттянутый карман жилета.

– Не наложи в штаны, Хокенберри! – хохочет бессмертный. – Эта игрушка никогда не работала. Смотри – никакого внутри механизма, мать его! Один диск, чтобы было что крутить. Слышал когда-нибудь о перышке Дамбо?

– Он же работал… как же раньше… я же вернулся с… он же помогал…

– Это не он, – возражает Гефест. – Собирая вас, я вложил наногены, которые позволяют любому квант-телепортироваться, совсем как большие мальчики. То есть как мы, боги. Просто вам не полагалось ведать об этом раньше времени. Афродита совершила фальстарт, когда вручила тебе подделку, вздумав использовать тебя как наемника против Афины.

Я дико озираюсь. Великая Зала Собраний рухнула. Поваленные колонны лижет яркое пламя. Поле битвы стремительно разрастается, однако вершина вулкана заметно пустеет: боги все исчезают, ища спасения на Земле Илиона. Тут и там открываются Брано-Дыры. Титаны и чудища преследуют удирающих олимпийцев.

Существо из грозовых туч, сорвавшее крышу и три этажа Великой Залы Собраний, бесследно исчезло.

– Помоги мне спасти греков, – говорю я, невольно стуча зубами.

Гефест опять смеется и вытирает жирный рот тыльной стороной ладони, испачканной в саже.

– Я уже очистил вашу чертову Землю Илиона от всех остальных людей. С какой стати беспокоиться из-за греков? Или троянцев, если на то пошло? Много они обо мне заботились в последнее время? Впрочем, кто-то ведь должен поклоняться новому владыке трона, который я через несколько дней займу…

– Так это ты очистил планету? – Мои глаза лезут на лоб. – Ты превратил человечество этой Земли в синий луч, который растет из Дельф?

– Проклятие, а ты на кого думал? На Зевса? С его-то мозгами? – Гефест качает головой.

Братья-титаны Крон, Япет, Гиперион, Кей, Крий и Океан шагают в нашу сторону. Их руки залиты ихором.

Внезапно из-за горящих руин появляется Ахиллес. Он облачен в золотые доспехи. Красивый щит щедро забрызган бессмертной кровью, клинок высоко поднят, глаза безумно сверкают сквозь щели пыльного, в грязных разводах шлема. Не обратив на меня внимания, призрак орет Гефесту:

– Зевс удрал!

– Само собой, – отзывается бог огня. – Ты думал, он станет ждать, пока Демогоргон утащит его за собой в Тартар?

– Даже локатор голографического пруда не смог его отыскать! – бушует быстроногий. – Я заставил помочь Диону, мать Афродиты. Она сулила найти Кронида в любой точке вселенной, а когда не справилась, я порубил ее на кусочки. Так где же он?!

Бородатый карлик ухмыляется.

– А помнишь, мужеубийца, куда Зевс укрылся от всех глаз, когда Гера пожелала затрахать его и погрузить в вечный сон?

Ахиллес хватает олимпийца за плечо и чуть ли не отрывает от земли.

– Дом Одиссея! Перенеси меня туда! Быстро!

Очи Гефеста недобро сощуриваются.

– Не смей приказывать будущему владыке Олимпа, сингулярность. Ты все-таки кратковечный, так что учись уважать старших.

Человек разжимает пальцы, отпустив кожаную жилетку бога.

– Пожалуйста. Скорее. Прошу тебя.

Кузнец кивает и смотрит на меня.

– Схолиаст Хокенберри, отправляйся с нами. Зевс готовил тебя именно для этого дня. Ему был нужен свидетель. Вот и будешь свидетелем.

82

Моравеки на «Королеве Мэб» следили за происходящим в режиме реального времени, поскольку нанокамеры и передатчики Одиссея исправно работали, однако Астиг-Че решил не транслировать репортаж на глубины земного океана, где Манмут и Орфу шесть часов кряду нарезали боеголовки с черными дырами, погружая их в трюм «Смуглой леди». Никто на судне не желал отвлекать друзей от их работы, которой оставалось еще часов на шесть.

А отвлечься им было бы на что.

Занятия любовью – если можно так назвать неистовое совокупление Одиссея с женщиной, представившейся как Сикоракса, – временно были прерваны. Парочка растянулась на всклокоченных покрывалах, попивая вино из больших двуручных кубков и подкрепляясь плодами, когда похожее на амфибию чудище с жабрами и клыками отодвинуло занавес и, шлепая когтистыми перепончатыми лапами, вошло в покои Сикораксы.

– Мать, мыслит, да, что должен возвестить: тогда хотел размять большую тыкву, когда услышал Калибан шипенье воздушных шлюзов. Некое созданье там к тебе явилось, Мать. Изрек, что у него мясистый нос и пальцы, как обрубки. Мать, реки, и ради Его имени сорву зубами лакомую плоть с костей белее мела.

– Нет, Калибан, спасибо тебе, дорогой, – промолвила нагая женщина с пурпурными бровями. – Проводи сюда нашего гостя.

Тот, кого назвали Калибаном, отступил в сторону, и в чертоге появился Одиссей, только более преклонных лет.

Сходство заметили все моравеки, даже те, которым люди казались на одно лицо. Растянувшийся на шелковых подушках молодой силач потрясенно уставился на своего двойника. Тот был так же приземист и столь же широк в груди, но при этом густая борода и волосы отливали сединой, тело покрывали бесчисленные шрамы, а сам вошедший держался внушительнее, нежели пассажир «Королевы Мэб».

– Одиссей, – произнесла Сикоракса.

Моравеки обратились к анализаторам человеческих эмоций, и те распознали в ее голосе крайнее удивление.

Гость покачал головой.

– Нынче меня зовут Никто. Рад тебя видеть снова, Цирцея.

Дама улыбнулась.

– Значит, мы оба переменились. Для мира и для себя я теперь Сикоракса, мой много страдавший Одиссей.

Мужчина помоложе начал вставать с подушек, уже сжимая кулаки, но хозяйка небрежно повела левой рукой, и тот обессиленно рухнул опять на постель.

– Ты Цирцея, – упрямо сказал назвавшийся Никем. – Ты всегда была и навек останешься Цирцеей.

Сикоракса еле заметно пожала плечами, качнув тяжелой грудью, и погладила пустые подушки справа, ибо слева лежал молодой Одиссей.

– Подойди же и сядь со мною рядом, Никто.

– Нет, Цирцея, благодарю, – отвечал мужчина в тунике, шортах и сандалиях. – Я постою.

– Ты подойдешь и сядешь рядом, – с нажимом произнесла хозяйка и сделала какое-то странное движение правой рукой, замысловато пошевелив пальцами.

– Нет, спасибо, я постою.

Женщина заморгала. Анализаторы моравеков ощутили, как ее изумление бесконечно возросло.

– Молю, – пояснил Никто. – Уверен, ты о нем слышала. Это вещество готовится из редкого черного корня, который всего лишь раз в осень приносит молочно-белый цветок.

Сикоракса медленно кивнула.

– Ну и далеко же завели тебя странствия. Но разве ты не слышал? Гермес мертв.

– Это не важно, – проговорил гость.

– Да, пожалуй, верно. Как ты сюда попал, Одиссей?