Сомнамбула. Книга 3. Бегство Сквозь Время

Степан Николаевич, поморщившись при слове «пациент» – ему было неприятно, что так именуют его сына – спросил:

– Терентий Апполинариевич, а это что за желтые полоски?

– Голубчик, вы, как всегда, ухватили самую суть, – расплылся в довольной улыбке нейропатолог. – Эти, как вы изволили выразиться, полоски есть ключевой момент нашей проблемы. Как вы заметили, они присутствуют только на периферии зеленой зоны. Это заблокированные нейроканалы связи истинной личности пациента с зоной оперативной памяти, Степан Николаевич. Да, да, вы наблюдаете последствия вмешательства в мозг вашего сына, причем вмешательства дистанционного. И хотел бы я знать, черт возьми, кто располагает такими технологиями… Впрочем, сейчас не это главное. Нам необходимо разблокировать их, соединить зеленую зону с синей – тогда личность Матвея вернется.

– А личность этого… Максима Верховцева? – с тревогой в голосе поинтересовался Гумилев.

Академик замялся, увеличил голограмму.

– Увы, Степан Николаевич, когда имеешь дело с живым человеческим мозгом, стопроцентно уверенным нельзя быть ни в чем. Но мы попытаемся, конечно. Да, и я не упомянул об одной важной вещи: если мы станем продолжать стимулировать синюю зону, показывая пациенту разнообразные видеосюжеты, картинки, предметы, рассказывая ему о прошлом Матвея, вполне возможно, что удастся обойтись без оперативного вмешательства…

– Я уже отдал распоряжение привести Матвея, – кивнул Гумилев. – Поговорю с ним, напомню кое‑что… С памятными предметами, понятное дело, туго – большинство вещей на Луне, дома, хотя, скорее всего, и оттуда добыть их уже не получится, сами знаете, что сейчас творится в окрестностях Лунограда…

– Это ужасно, – вздохнул нейропатолог, прибывший на станцию «Амур» по приглашению корпорации «Кольцо» для участия в совместном проекте как раз за несколько дней до начала штурма Луны бойцами «Армии пробуждения».

– Но картинки, фотографии, видео – все это есть, – продолжил Гумилев. – Терентий Апполинариевич, я приложу все усилия, но уж и вы…

– Конечно, голубчик, конечно, – замахал руками академик. – Аппаратура у вас самая современная, мы вместе с вашими сотрудниками проводим постоянный мониторинг нейроактивности и глубокое сканирование мозга пациента…

Степан Николаевич вновь скривился, и это не укрылось от Китаева.

– Я вижу, вам неприятно это слово, – оборвав сам себя, произнес он участливо. – Извините старика, привычка. В общем, милейший Степан Николаевич, беседуйте с сыном, тормошите его, подсовывайте воспоминания, а я буду наблюдать. Как только обнаружится положительная динамика, сразу извещу. Ну, удачи!

– И вам, Терентий Апполинариевич, – через силу улыбнулся Гумилев.

Академик был ему неприятен. Не как человек, а скорее как некое абстрактное «оно», которое называет его сына «пациент» и копается в мозгах Матвея.

Первая беседа прошла с нулевым результатом. Матвей, убежденный, что он – вождь революции Максим Верховцев, на контакт не шел, вел себя дерзко и высокомерно. Он все время пытался узнать у Степана Николаевича, с какой целью его похитили и почему корпорация «Кольцо» до сих пор не озвучила своих требований.

– Да пойми же, Матюша… – в очередной раз начал объяснять Гумилев.

– Хватит! – рявкнул Верховцев и ударил кулаком по столу. – Я вам не Матюша! Вы объясните, наконец, что вам нужно? Зачем все это? Гумилев, я всегда думал, что вы – хитрый и хищный враг, опасный и коварный. Но сейчас вы производите впечатление круглого дурака.

– Вам знакома эта женщина? – не обращая внимания на оскорбление, Гумилев пододвинул Максиму фоторамку.

Скользнув глазами по приятной шатенке с добрыми глазами, Верховцев отрицательно покачал головой и подкрепил свой ответ словами:

– Впервые вижу.

– Посмотрите внимательнее, – не приказал, а попросил Гумилев.

Максим почувствовал, что и сам почему‑то хочет еще раз рассмотреть портрет. Он взял рамку в руки, вгляделся…

Женщина как женщина. Лет сорок пять, очень хорошо выглядит, одета стильно и модно. Сфотографирована на фоне цветущих яблонь где‑то в окрестностях Лунограда – вон слева сквозь дымку видны шпили Дворца Правосудия.

И тут он вновь, как и при просмотре викторины в камере, почувствовал, как голову заволакивает мгла. Рассматривая фотографию, Максим уже не мог понять, знакома ему эта женщина или нет. Память превратилась в кисельный сгусток, то и дело выталкивая на поверхность какие‑то странные образы и имена.

– Н‑нет, – с испугом отставив рамку, проговорил Максим. – Я ее н‑не знаю…

Гумилев выдержал паузу, во время которой он словно бы прислушивался к чему‑то, потом неожиданно улыбнулся.

– Ну, не знаете – так не знаете. Ступайте, отдыхайте, м‑м‑м… господин Верховцев. Вас сопроводят.

Эпизод 7 Кумкватное варенье

Станция «Амур», штаб‑квартира корпорации «Кольцо»

– Динамика явно положительная! – возбужденно потирал желтые ручки Китаев. – Еще несколько сеансов – и мы сломаем блокировку!

– А если нет? – мрачно спросил Гумилев.

Он оптимизма академика не разделял. Матвей не узнал собственную мать, которую буквально боготворил. Правда, Китаев продемонстрировал Степану Николаевичу запись с мониторов нейросканеров, на которой было видно, что желтые полосы в тот момент, когда Верховцев разглядывал фотографию, истончились. Нужны были еще более сильные эмоции, стимулирующие память. Но, откровенно говоря, Гумилев не мог придумать, что может всколыхнуть Матвея. Конечно, в другой ситуации они полетели бы на Луну, и там, дома…

Дома… Нет теперь никакого дома. Разграблен и сожжен. По окрестностям Лунограда бродят банды мародеров, на Ривьере пожары, в Светлогорске какой‑то придурок захватил пассажирский стратолайнер и требовал назначить его новым Оберпротектором, угрожая в противном случае взорвать всех людей на борту. Но поскольку полиция и спецслужбы накануне были распущены, переговоры с горе‑террористом вели… журналисты. Все новостные каналы передавали это в прямом эфире. Начавшись как трагедия, история с захватом завершилась фарсом – корреспондент «Вестника Колоний» Потап Самохин, уставший объяснять маловменяемому и явно нездоровому человеку, что к чему, торжественно, перед объективами множества камер, нарек его Оберпротектором и предложил это дело отметить.

Увидев бутылки с вином и коньяком, террорист очень оживился, сложил оружие и далее изумленные зрители в течение трех часов наблюдали в прямом эфире безобразную попойку с песнями и танцами, в которой приняли участие и съемочные группы, и пассажиры, и даже экипаж стратолайнера.

Мир определенно сошел с ума, но в данный момент Гумилева волновал не он, а собственный сын. Матвей в какой‑то степени тоже являлся сумасшедшим – и в то же время был абсолютно нормальным, вменяемым человеком.

Вот только – другим.

– Я вытащу тебя, Матюша, – прошептал Степан Николаевич, глядя на портрет жены. – Вытащу обязательно. Ты нам нужен. Ты нужен мне. Я не справляюсь один…

Прошли сутки. За это время Максима трижды водили на допросы к Гумилеву. Впрочем, сам глава «Кольца» именовал их беседами. Всякий раз общение развивалось по разным сценариям – Степан Николаевич то рассказывал сыну истории из его детства, то показывал видеозаписи, то приглашал в свой кабинет сотрудников «Кольца», которых Матвей знал в прошлом.

Результат по‑прежнему был нулевым. Желтые полоски не сдавались. Максим Верховцев то ругался, то смеялся, то откровенно издевался над Гумилевым. Академик Китаев разводил руками и заводил разговор о долговременной – полугодовой как минимум – программе работы с пациентом.

– У нас нет ни полгода, ни даже месяца, – сердито объяснял ему Степан Николаевич. – Вы же видите, что происходит в Солсисе!

– Вижу, дорогой вы мой, – печально тряс лысой головой академик. – Провинция Аркадия на Марсе объявила о суверенитете. На Ио взбунтовались заключенные и там теперь «Свободная республика Ио». Боже мой! Старый мир рухнул. Новый… Я не знаю, не знаю… Голубчик Степан Николаевич, если вам нужны немедленные результаты, остается только одно…