Илион

– Та еще работка, – скалюсь я.

– Да уж, – молвит Зевс. – Это точно. Не веришь – спроси Просперо, или Сетебоса, или того же Тихого. Ну так есть у тебя последний вопрос перед уходом, Хокенберри?

– Вообще-то да, – на удивление спокойно говорю я; даже колени больше не трясутся. – Хочу знать, кто вы на самом деле и откуда взялись. Ясно ведь, что вы не подлинные боги Древней Греции.

– Разве? – Острые зубы Кронида сверкают из посеребренной бороды. Совсем не по-отечески.

– Кто вы такие? – повторяю я.

Всемогущий вздыхает:

– Боюсь, у нас нет времени на рассказы. Прощай, схолиаст Хокенберри.

Оторвав ладони от перил, он решительно поворачивается ко мне.

Как выясняется, бессмертный был абсолютно прав: времени не осталось. Ни для историй, ни для чего другого. Огромное здание содрогается, трещит и громко стонет. Чудится, сам воздух вокруг Олимпа затвердел и потрескался. Сияющие колесницы спотыкаются на лету, а боги внизу так громко вопят, что крики долетают до нас.

Громовержец валится спиной на перила и, выронив мой медальон, упирается рукой в дрожащую стену. Высоченная башня сотрясается у основания, раскачиваясь и выписывая верхушкой десятиградусную дугу.

Зевс поднимает взгляд.

Небо заполняют черточки-вспышки. Слышатся акустические удары; марсианский небосвод разрезают полосы огня. Прямо над нашими головами посреди лазури стремительно кружатся гигантские сферы цвета черного космоса и пылающей лавы. Они напоминают громадные дыры, пробитые в голубой тверди, и к тому же заметно опускаются.

Ниже – гораздо ниже, у подножия Олимпа – раскручиваются подобные им неровные круги радиусом не меньше футбольного поля каждый. Другие вертятся над морем, ближе к северу, а некоторые вгрызаются прямо в волны.

Из приземлившихся у горы шаров устремляются наружу тысячи муравьев. Да нет же, людей. Интересно, просто людей или как?

Среди золотых повозок, успевших взмыть, летают темные остроконечные машины. Некоторые крупнее колесниц, другие меньше, и у каждой – смертельный, не по-земному военный вид. Верхние слои атмосферы испещряют пламенные линии, со свистом устремляясь к Олимпу, словно межконтинентальные баллистические ракеты.

Громовержец потрясает кулаками.

– ПОДНЯТЬ ЭГИДУ! – оглушительно ревет он, обращаясь к малюсеньким богам у подножия. – АКТИВИРОВАТЬ ЭГИДУ!

Хотелось бы, конечно, остаться и посмотреть, что будет дальше, однако сейчас у меня иные заботы. Опрометью проскакиваю между исполинских ножищ великана, прокатываюсь на животе по сотрясающемуся мраморному полу; левая рука подхватывает медальон, а правая быстро крутит диск.

58

Экваториальное Кольцо

Поначалу никак не получалось извлечь Ханну из бака. Увесистый кусок трубы не справлялся с пластикоподобным стеклом. Даэман израсходовал три обоймы дротиков, и те рикошетом разлетелись по залу, сокрушая более хрупкие предметы, вонзаясь в обломки обездвиженных сервиторов, едва не задев самих мужчин. По стеклу побежали тонкие трещинки. В конце концов Харман забрался на верх резервуара и, используя трубу как рычаг, оторвал хитроумную крышку. Сняв с лица ночные линзы и респиратор, собиратель бабочек запрыгнул в пересыхающий бак – помочь товарищу. Огни совершенно погасли, работать приходилось при свете фонарика.

Обнаженная, мокрая, безволосая, с обновленной кожей, девушка лежала на полу лазарета беззащитная, словно неоперившийся птенец. Добрая новость заключалась в том, что она дышала – неглубоко, прерывисто, пугающе часто, но все-таки дышала. Однако была и дурная новость. Мужчинам не удавалось привести подругу в чувство.

– Она выживет? – требовательно спросил Даэман.

Прочие двадцать три человека не проявляли признаков жизни, к тому же достать их наружу не оставалось возможности.

– Откуда я знаю? – огрызнулся девяностодевятилетний.

Обитатель Парижского Кратера огляделся вокруг:

– Без электричества тут быстро холодает. Не успеешь глазом моргнуть, как будет ниже ноля. Надо чем-нибудь ее прикрыть.

По-прежнему сжимая оружие, хотя уже не разыскивая врага во всех углах, Даэман устремился в темноту. Трубки, пробирки, человеческие кости, разбитые сервиторы, разлагающиеся останки… Ничего похожего на одеяло.

Ханна лежала без сознания и сильно тряслась всем телом. Вернувшийся ни с чем молодой мужчина принялся растирать ее голыми руками, но это явно не помогло.

– Нужно что-то придумать, иначе ей конец, – в отчаянии прошептал он.

Из сумерек между рядами послышался звук скользящего металла. Товарищи даже ухом не повели. Испарения жидкого кислорода и прочих пролитых жидкостей заполняли зал мутной пеленой.

– Нам всем скоро крышка, – поправил Харман, указывая вверх, на прозрачные потолки.

Даэман запрокинул голову. Белая звезда-ускоритель угрожающе выросла в размерах.

– Сколько еще? – выдохнул коллекционер.

Девяностодевятилетний покачал головой:

– Хронометры исчезли вместе с напряжением и Просперо.

– Когда началась эта заварушка, до ухода нам оставалось двадцать минут.

– Да, только когда это было? Может, все сорок минут назад?

Молодой мужчина внимательно вгляделся в ночной небосвод, покрытый ледяными звездами.

– Земля еще светила. Значит, как только она снова покажется…

Бело-голубой краешек планеты взошел над горизонтом.

– Пора уходить, – произнес Даэман.

Стук и скрежет за спинами путешественников усилились. Собиратель бабочек развернулся всем корпусом, целясь во мрак, однако Калибан так и не появился. Теперь лазарет начал терять и гравитацию. Разноцветные лужицы принялись взлетать над полом в виде бесформенных медуз, силящихся стать шарами. Луч фонаря повсюду натыкался на их блестящие поверхности.

– Как уходить? – удивился Харман. – Без нее?

Веки девушки были слегка приоткрыты, из-под них виднелись мутные белки. Озноб понемногу отпускал ее, хотя мужчин это скорее пугало. Даэман снял респиратор, глотнул достаточно плотного, пусть и пропахшего гнилой плотью воздуха, и почесал щетинистый подбородок.

– С двумя термокостюмами нам не добраться до соньера. В городе, а тем более на открытом пространстве, она сразу погибнет.

– На диске есть силовое поле и обогреватель, – прошептал девяностодевятилетний и тоже поднял маску; дыхание вырвалось изо рта клубами пара. Бороду и усы путешественника покрывали белые сосульки, а в глазах застыла такая тоска, что больно было смотреть.

Молодой спутник покачал головой:

– Сейви рассказывала мне про вакуум и что он делает с человеческим телом. Ханне не дождаться, пока мы включим защитное поле.

– Ты хоть помнишь, как его активировать? – спросил Харман. – И как летать на этой хреновине?

– Э-э-э… не знаю. Ну, видел, конечно… А ты что, забыл?

– Я так устал, – откликнулся товарищ, потирая виски.

Девушка перестала дрожать и теперь совсем походила на мертвую. Даэман сорвал с руки перчатку и приложил обнаженную ладонь к груди Ханны. Ничего. Неужели?.. Тут он ощутил слабое, как у птички, биение сердца. И решительно произнес:

– Харман, снимай термокожу.

Тот вскинулся, беспомощно поморгал, затем понурил голову:

– Ну, да. Ты прав. Мой век уже позади. Она больше заслуживает…

– Вот дурень-то! – выругался собиратель бабочек, помогая другу разоблачиться. Между тем воздух охлаждался с пугающей быстротой; голоса товарищей звучали все выше и тоньше. – Будешь меняться с ней. Досчитаешь до пятисот – одевайся сам. И так все время, если только она не погибнет.

– А ты куда? – сипло поинтересовался товарищ; его ладони так сильно тряслись от мороза, что горожанину пришлось самому натягивать на девушку синюю кожу и дыхательную маску Хармана.

Ханну снова забил озноб, хотя термокостюм совершенно не растрачивал телесное тепло.

– А я пойду к соньеру, – пояснил Даэман и отдал оружие. – Возьми, вдруг Калибан явится за вами.