Эпидемия IDIC

Глава восемь

Корсал покинул больницу с чувством одиночества; то же самое с ним было, когда он впервые вступил на землю Найсуса. В отличие от других клингонских ученых, которые участвовали в эксперименте научного сотрудничества, он нашел здесь дом.

Своему родному миру он не подходил. Близорукость и астигматизм уберегли его от военной карьеры. Нося толстые линзы на глазах, он мог видеть достаточно хорошо, но враг мог легко лишить его зрения. Поэтому он за время положенного срока дослужился только до самого низкого офицерского ранга.

Это вполне удовлетворило Корсала; его интересы всегда лежали в области исследований и технологий, особенно в инженерии, где он мог применять на практике теории, которые очаровывали его. Он использовал свое право на минимальное образование, заработанное на военной службе, чтобы стать ученым. Закончив класс, он был допущен в Инженерную Академию на одном из миров Клинжая, где он выделялся умом среди своих однокласников.

Его братья медленно делали военную карьеру, чем несказанно радовали своего отца. Корсал, тем временем, впитывал знания, доступные в Академии и в конце концов был выбран, чтобы учиться непосредственно на Клинжае, в самом престижном университете Империи. Его отец сдержанно одобрил это.

– Если ты не можешь преуспеть в военной карьере, то по крайней мере можешь сделать хоть что-то полезное.

Делать что-то полезное было именно то, чего хотел Корсал, и на Клинжае он нашел такую возможность. Он учился, и изобретал. Он изобрел антенну, которая принимала сообщения подпространственного радио на рассояниях вдвое больше обычного, и не страдала от искажний от ионных штормов. Из студента он очень скоро стал преподавателем. В конечном счете, несмотря на задержки в карьерном росте, вызванные его отказом участвовать в политических маневрах, он стал самым молодым ученым на Клинжае.

Но научная карьера Корсала принесла ему небольшую известность или славу, потому что он не имел никакого желания проектировать оружие. Его коллеги считали его принципы непостижимыми. Он устал отвечать на вопрос:

– Вы не верите в Бесконечную Игру?

– Только когда я смогу выбираться наружу, чтобы увидеть перспективу, – отвечал он, – я буду знать, существует ли Бесконечная Игра. Ведь никто не может знать наверняка, может быть единственная игра в этом мире Отражающая.

Отражающая форма клин-жа была сложена из множества частей, и люди были одними из врагов. Это была большая игра самых великих клингонских стратегов, но даже некоторые из них признавали тщетность этой войны. Это была игра энтропии, в которой обе стороны в конце концов проиграли бы: победитель одержал бы победу на пустой доске.

В обществе, основанном после войны, ориентация Корсала не принесла ему много друзей. Именно поэтому когда прибыло приглашение клингонским ученым о присоединении к ученым Федерации в обмене знаниями на Найсусе, Корсал стал одним из первых, кто откликнулся. Не было причины не позволить ему уйти; он не желал изобретать оружие, но он не был предателем.

По мнению большинства клингонов он был никем.

Семья Корсала не относилась к благородным, но при этом не отличалась от других членов клингонского общества. Когда он уехал на Найсус, двое из его братьев с честью погибли на космической службе, а третий дослужился до лидера эскадры. Их отец чувствовал гордость за своих сыновей; но он никогда не мог понять ученого, которого произвел на свет.

Одна из первых вещей, которую Корсал обнаружил на Найсусе, состояла в том, что Федерация имела простую и безболезненную технологию лечения проблем глаз. Когда ему предложили лечение, он понимал, что Федерация не станет приглашать клингонов присоединиться к научным исследованиям только для того, чтобы ослепить одного из членов делегации.

После бесконечного числа тестов на аллергию, ему наконец обработали один глаз, и через три дня он получил возможность видеть ясно. Они заставили его ждать еще тридцать дней прежде, чем они занялись другим глазом, и впервые в своей жизни Корсал проснулся утром и увидел ясный мир, а не размытое пятно, на котором приходилось сосредоточиваться раньше, пока он искал свои линзы.

Это был первый раз, когда Корсал послужил подопытной свинкой для медицинского персонала Найсуса. Теперь он делал это снова, и надеялся, что результат будет столь же обнадеживающим, что и в первый раз! Методика лечения глаз, которой подвергся Корсал, теперь была столь же распространена в Империи Клингонов, как и в Федерации.

Если только чума не подверглась необычно длинному инкубационному периоду в организме клингона, было очевидно, что он действительно был не восприимчив к болезни. Перед тем как выпустить его, доктора выкачали из Корсала как минимум половину крови для изучения. Но теперь он был волен идти домой, потому что насколько врачи могли сообщить, он не являлся переносчиком.

Но что, если доктора ошиблись? Что, если, несмотря на все предосторожности, несмотря на купание в тех же самых обеззараживающих лучах, которые использовали хирурги, Корсал даже теперь нес смертельную болезнь к себе домой?

Действительно ли его сыновья были невосприимчивы? Они были только на половину клингонами, но ни один из них не заразился, хотя и ежедневно посещал школу, пока она не закрылась. Он хотел, чтобы они невосприимчивыми, чтобы они были в безопасности.

Но если это так, как быть относительно плана Борта продать болезнь Клингонской Империи?

Корсал мог бы защищать честь клингонов до последнего вздоха, но он знал, что даже если никто в официальных каналах не купит такое постыдное оружие, коварному орионцу не потребуется много времени, чтобы найти покупателя по неофициальным каналам.

Он чувствовал себя так, словно был вынужден снова играть в известную игру клин-жа в Финальной Форме, где надо было не только захватывать фигуры противника, но и уничтожать их – сжечь деревянные фигурки, разбить или расплавить сделанные из камня или металла. Но в этом не было никакой победы – когда оставался только один набор фигур, игра возвращалась к Отражающей, и ошибки более слабого игрока приводили к уничтожению фигур более сильного. Только клингон, думал Корсал, мог придумать такую игру, но только орионец мог вынудить клингона играть в нее.

Все же, если биохимики Найсуса смогут изолировать и воспроизвести фактор клингонской крови, которая делала его устойчивым… Он должен надеятся на это. Однако биология не была его областью, и ему приходилось полагаться на людей и вулканцев, изучающих теперь образцы его крови в поисках ответа.

Дом Корсала находился в отдаленных предместьях города. Система общественного транспорта все еще работала, хотя он не увидел никого на скользящей дорожке, ни на медленных внешних полосах, ни на высокоскоростных внутренних. С мастерством полученным от ежедневной практики, он перескочил на скоростную ленту C, и понесся к пригороду.

Его собственный дом. Земля, сад. Это было нечто, на что он никогда не мог надеяться будучи ученым в клингонской Империи. Его звание мастера мысли там означало совсем немного, поскольку его исследования не приносили пользу военным.

На улице с утра шел дождь. Воздух был напоен свежестью и влагой, когда он сошел с бегущей дорожки. На протяжении всего пути он заметил всего три одиноких силуэта, которые проскользнули мимо него по полосам, способным перемещать тысячи. На улицах тоже никого не было, если не считать нескольких детей играющих за оградами собственных садов.

Эти сады могли бы показаться нормальными на первый взгляд любому, но только не жителю Найсуса. Здесь две вулканские девочки играли под неусыпным надзором сехлата. Там пять подростков геманитов весело кувыркались на траве около маленького водоема. Еще через несколько домов другой вулканский ребенок, мальчик, упражнялся один с ахн-вун, в то время как на другой стороне улицы каитианские дети использовал огромное дерево для занятия гимнастикой.