Пожнешь бурю: Хроника двух трагических часов

Несколько раз, когда акулу замечали днем с борта судна, в нее стреляли. Она стала более осторожной, хотя обычно акулы не знают чувства страха, и всегда помнила о той необычно вкусной «черепахе», которой довелось ей полакомиться на траверзе Майами,

3

Когда за окнами госпиталя святой Анны завыли сирены атомной тревоги, Полухин подумал о жене своей, Валентине. Сейчас она находилась в их квартире на Коннектикут-авеню, в северо-западной части Вашингтона, и конечно же ни о чем не подозревала. Тревога напугает ее, это бесспорно, но его Валентина – женщина стойкая и уравновешенная – не поддастся панике. Если ФЕМА предпишет покинуть город, она соберет детей, схватит необходимое и отправится в обозначенную для их вашингтонского района эвакуационную зону в графстве Монтгомери. Может быть, успеет позвонить ему на службу, хотя он предупредил ее о том, что вряд ли будет сегодня в своем кабинете.

Да и теперь не сможет он подать Валентине никакой весточки о себе. Тут даже послу нельзя позвонить до тех пор, пока Ларри Холмс не прояснит обстановку. То, что. Холмс попросил жену Президента сообщить в

Москву об усилиях ликвидировать проклятую напасть, – уже хорошо… Тревога сейчас работает против заговорщиков, она многократно усилила гласность. Теперь Фрол Игнатьевич, как посол Советского Союза, может потребовать от государственного секретаря официальных объяснений. Вот только б успеть!

– Кремлевских начальников ваших мы немного успокоили, Джордж, – сказал Ларри Холмс. – Наша Первая леди Америки справится с этим заданием, тем более лично знакома с вашим биг-боссом, колонель. Теперь узнаем, какой срок нам отпустили эти парни из Большого Дома.

Помощник Президента был возбужден и несколько ошеломлен обрушившимися событиями, но держался молодцом. Полухин отметил это и тихо радовался тому, что в вестибюле Пентагона принял правильное решение.

– Гернси? – спросил Ларри Холмс. – Норман, что вы делаете в кабинете Перри? А где господин министр? Вы его арестовали?.. Ладно, объясните потом, думаю, что Президент задним числом санкционирует ваши действия. Что происходит у вас в Пентагоне? Вы переполошили весь Вашингтон и заодно Москву… Есть ли у вас сведения о Президенте?

В это время зазвонил телефон связи с Белым домом, и профессор поднял вторую трубку.

– Погодите, Норман… Да, это я, Глория. Спасибо тебе, оставайся в моем кабинете… Погоди-погоди! Не клади трубку… Передавайте обстановку, Норман. Ты слышишь меня, Глория? Все, что я повторю сейчас, немедленно сообщи в Москву по прямому проводу. Приказ «Идет град» отдал министр обороны. Оскар Перри арестован. Значит, есть за что, Глория. Не перебивай меня! Первый заместитель министра обороны перенес исполнение приказа еще на один час. За это время надеемся связаться с Президентом, на которого совершено покушение. Да жив он, Глория, жив! Заверь советского лидера, что мы сделаем все, чтобы разрядить обстановку и ликвидировать конфликтную ситуацию. Все! Передавай в Москву! Да-да, будем искать с ним связи…

Ларри Холмс положил трубку телефона, по которому он говорил с Первой леди, и подмигнул Полухину. Настроение у помощника явно улучшилось.

– Норман, – сказал Ларри Холмс, – лично вам поручаю отыскать Президента. Поднимите вертолетную авиацию в том районе, где произошло нападение на Президента. Вышлите туда надежных людей из близлежащих отделений ФБР, хотя трудно после того, что произошло, так быстро решить, кто надежен… Постоянно держите меня в известности по поводу того, что происходит. Сами-то в безопасности? Будьте осторожны в Пентагоне. До связи, Норман…

Пока Ларри Холмс говорил по телефонам, стихли за окном сирены атомной тревоги, и полковник подумал, что его Валентине и сыновьям не придется ехать в графство Монтгомери. «Да и вряд ли добрались бы они туда, – усмехнулся он, – если б события развернулись так, как задумали заговорщики. Кончится все-отпразднуем конец треволнений в модном ресторане фирмы «Ямми йогурт».

Юрий Семенович давно обещал сводить домашних в ресторан, где подавали нетрадиционные для Америки супы из сельдерея и шпината, овощные и фруктовые салаты, замороженный йогурт, запеканку из тунца, мясные блюда-исключительно куриные, а также самые разнообразные рыбные деликатесы. В последнее время американцы все чаще отказывались от привычного «хэм энд эггс»-ветчины с яйцами – и кофе в завтрак, от бифштекса в обед, предпочитая курятину, которая была дешевле говядины. В ресторанах «Ямми» преобладал национальный интерьер, ненавязчиво играл оркестр, исполняя музыку в стиле «кантри».

– Первая леди сообщила мне, что лидер спросил, не нужна ли нам какая помощь, – улыбаясь, сказал Ларри Холмс. – Я хотел ответить, что у меня есть уже один русский советник, но вовремя подумал о том, что эту линию могут прослушивать, и тогда меня явно не поймут честные налогоплательщики.

Он посерьезнел.

Америка должна сама себе помочь, – твердо проговорил профессор. – Обязана помочь… У нас много культов. Престижа, власти, богатства… Необходимо создать культ достойных людей. Ведь именно количеством таких людей и определяется уровень цивилизации. Америке нужна нравственная революция!

Вы идеалист, профессор, – сказал полковник Полухин. – Но ваша идея мне нравится.

Стоп! – воскликнул вдруг Холмс. – Я ведь хотел позвонить в Лэнгли, директору Крузо…

Но из штаб-квартиры ЦРУ ему сообщили, что шеф «фирмы» выбыл в неизвестном направлении.

– Если он вдруг объявится, передайте, чтобы немедленно связался со мной.

– Будет исполнено, сэр!

– Может быть, он тоже ищет Президента? – вслух подумал помощник. – А ведь это…

Ларри Холмс чуть было не произнес то, что давно пришло ему в голову, но вовремя вспомнил о присутствии военного атташе Советов. Хоть и милый человек этот Джордж Полухин, а все-таки он с другого берега океана. И поскольку Холмсу стало неловко за свои мысли, ведь никто другой, а именно этот русский подвиг его на все хлопоты (кто знает, как все повернулось бы, хотя, как теперь выяснилось, и Норман Гернси не дремал), профессор решил сделать приятное полковнику.

Вы помните, Джордж, что говорил наш Старый Солдат Айк Джону Кеннеди, передавая тому бразды правления? – спросил он у Полухина.

Это вы про опасность военно-промышленного комплекса? – спросил Юрий Семенович.

Нет, слова Айка про ВПК так часто повторяли, что они стали общим местом и, к сожалению, к ним уже привыкли. Я о другом… Дуайт Эйзенхауэр в беседе с Кеннеди 19 января 1961 года сказал: «У коммунистических солдат мораль, по-видимому, всегда выше, чем у солдат, представляющих демократические силы». А потом помолчал, глянул на государственного секретаря Гертера, свидетеля, и добавил: «Очевидно, в коммунистической философии есть нечто такое, что внушает ее сторонникам определенное вдохновение и преданность их делу». Как вам это нравится, колонель?

Юрий Семенович пожал плечами.

Эйзенхауэр был умным человеком, – сказал он. – Я никогда в этом не сомневался с той поры, когда узнал, как он в конце войны лично связался со Сталиным и сообщил тому собственную идею: союзникам надо разрезать Германию на две части и не рваться к Берлину, чтобы раньше русских захватить столицу рейха. Это вызвало взрыв возмущения у Черчилля, но Эйзенхауэр поступил как грамотный военный и честный человек.

Значит, вы полагаете, Джордж, что нашего Айка можно отнести к категории достойных людей? – спросил, прищурившись, Ларри Холмс.

– Думаю, да. Жаль только, что самые нужные слова он произнес, когда не обладал уже реальной властью, – вздохнул Полухин. – Я имею в виду предупреждение его по поводу ВПК и то, о чем вы мне сейчас сказали, мистер Холмс.

Мне видится консенсус честных интеллектуалов, которые взяли бы на себя управление будущим миром, – мечтательно произнес профессор. – Русские, американцы, французы, китайцы… Как нам научиться понимать ДРУГ друга?

Для начала вспомнить хотя бы о категорическом императиве Канта, – улыбнулся Полухин. – Уж его-то ваши консерваторы не заподозрят в симпатиях к марксизму.