Вторжение

Часть восьмая

ПАРНИ ИЗ МОРСКОЙ ПЕХОТЫ

L. КАК УЛЕСТИТЬ СОЧИНИТЕЛЯ

— Наслышан о вас, Станислав Семенович, наслышан… Надо же! Какие обнаружились у писателя предпринимательские таланты… Художническая натура и бизнесмен! Невероятно! Полагаю — вы непременный герой моего журнала. Автор — тем более. Но для начала — интервью. Хотя я здесь и на отдыхе, со мною в Ялте литсотрудник. Вот он и побеседует с председателем. Лады?

Тут Карабасов вдруг вспомнил: агент Алекс работал в «Отечестве» и отменно гнусным образом предал «любимого» шефа. Как же он сейчас так неосторожно наступил на лепешку?! Из встречи Станислава Гагарина и его Глиста ничего, кроме конфуза, не произойдет.

— Впрочем, я сам с вами побеседую… Знаете, так даже лучше, — нашелся главред «Маяка». — Беседа двух писателей, двух моряков, если хотите. Я ведь тоже мореходский кореш.

— Мне рассказывали о вас парни из Одессы, — невозмутимо сообщил Станислав Гагарин: кое-что о Карабасове он знал.

— Да-да, конечно! — воскликнул Виталий Борисович, воровато отводя глаза в сторону. — Меня многие флотские уважают… Но я пригласил вас по делу. Жаль, что супруга не захотела.

— У нее процедуры, — объяснил писатель.

…Он знал, что сейчас Автандил Оттович Бровас, главарь банды, которая вознамерилась осуществить операцию по захвату лайнера, проводит совещание в ялтинской гостинице «Ореанда». Его сообщники предполагали, что один из их товарищей убит конкурирующей преступной организацией. До конца договаривать существо заговора в этой сцене ему, Станиславу Гагарину, наверное, не следует. Надо постараться сказать об этом таинственно, намеками.

— Может быть, Уркана убрали одесские парни? — предположил один из собравшихся. — В последнее время Тарас Ильич крепко их потеснил.

— Скорее всего, здесь сработали крупняки из Днепра, — подал реплику интеллигентного вида бандит в пенсне.

Доморощенные гангстеры оживленно заговорили разом, задвигались на стульях, зашумели.

— Давайте ближе к теме, коллеги, — внушительно сказал Бровас, многозначительно переглянувшись со Шкипером. — Какой смысл выяснять, кто помог незабвенному Тарасу Ильичу покинуть наш таки спаянный коллектив. Царство ему небесное! Давайте по существу вопроса, товарищи… Время и место сбора вы знаете. Люди наши готовы. Встретимся уже там… Начинаем расходиться! Без шороха и по одному…

К нему подобрался Шкипер. Заговорил вполголоса, конфиденциально:

— Багаж Тараса вызволил. Теперь его доля у нас и находится в надежном месте. С билетами полный порядок.

— Молоток, Шартрез Валентинович. Лихо убрал ты Уркана-Тараса и даже, я бы сказал, романтично. Почти как в кино. Жаль, конечно, боевого товарища. — Бровас вовсе натурально вздохнул. — Но, как утверждал классик, жеребец по кличке Пегас не выдержит сразу двоих… Что у вас говорят по сему поводу на флоте? Да! Так держать… Никто не засветился?

— Менты полагают, что мы подались в Одессу. Готовят великий шмон. Будут нас шукать у товарища Дюка, чтоб я так смеялся…

— Что с оружием? Достаток?

— Выше головы, Автандил Оттович! Кореша — высший класс. Не хуже спецназа!

Бровас хлопнул Шкипера по плечу.

— Хо-хо, парниша!

«Как же так, — подумал Станислав Гагарин, вполуха слушая Карабасова, который разглагольствовал сейчас о приоритете общечеловеческих ценностей над государственными и национальными. — Как же так?! Почему Бровас ничего не сказал Шкиперу о гибели их уголовного президента Головко… Не знает о нападении ломехузных боевиков на виллу доцента? Или какие особые соображения имеет… Впрочем, из того, что я знаю об Автандиле Оттовиче, не трудно сделать вывод о некоей причастности Броваса к представителям Конструкторов Зла в Отечестве».

— Видите ли, — вслух прервал он Карабасова, — противопоставлять национальное и общечеловеческое бессмысленно и опасно. И это настолько очевидно, что я не верю в искренность ваших личных заблуждений и голословную визгливость демократических витий-интернационалистов. Неужели не ясно, что борьба русских патриотов за воздание должного великому народу, за достойное его развитие и существование вовсе не означает ссоры с другими народами, а тем более с остальным человечеством?!

Еще Николай Александрович Бердяев утверждал: «национальное есть индивидуальное бытие, вне которого невозможно существование человечества». По его словам «она заложена в самых глубинах жизни, и национальность есть ценность, творимая в истории…»

Ваши общечеловеческие ценности тот же вульгарный и вредоносный интернационализм, который едва не погубил Россию, и от которого спас ее никто иной, как товарищ Сталин.

У Карабасова отвисла челюсть.

— Вы сталинист? — ошалело спросил он. — Состоите в «Памяти»? У меня были иные сведения…

Станислав Гагарин расхохотался.

— Ваша беда в том, господа неолибералы и леворадикалы, — сказал он, вытирая тыльной частью ладони выступившую из правого глаза слезу, — что вы стратегию и тактику определяете двумя правилами арифметики, в состоянии лишь отнять и разделить. Куда уж тут до интегрального исчисления или математики свободно блуждающих величин! Само по себе человечество не есть отвлеченная сумма неких частностей. Человечество — соборная, коллективная личность! Любая национальность же по братски входит в объединенное человечество, входит как категория историческая. И потому никакие разговоры о дележе накопленного сообща богатства у нас в Союзе почвы под собой не имеют. Разумеется, если разговоры эти не инспирированы в Лэнгли, пригороде Вашингтона.

— Навязли в зубах разговоры о кознях ЦРУ, — криво усмехнулся Карабасов. — Я лично знаю парней из этой конторы… Вполне приличные ребята!

— С чем вас и поздравляю! Надеюсь, никто из них не хранит ваших расписок? Я лично не знаюсь ни с одним из них, но более двадцати лет пишу об этих добрых парнях книги. Не хотите ли напечатать что-нибудь с продолжением в журнале? Мои романы, например, «У женщин слезы соленые» или «Ящик Пандоры»?

— На данный момент писать про ЦРУ неактуально, — сквозь зубы процедил маячный смотритель.

— Разве контору эту уже распустили? — притворно удивился писатель. — Или соединили с Детским фондом. Межрегиональной депутатской группой, банком Менатеп… Боюсь, что ЦРУ давно уже открыло представительства в сих почтенных фирмах.

«Его зовут Александр Иванович, — услышал вдруг Станислав Гагарин голос Иосифа Виссарионовича. — Майор Ячменев оформил отпуск и выйдет пассажиром из Севастополя на теплоходе «Великая Русь». Запомните: Александр Иванович Ячменев. Матросы батальона морской пехоты называют его ласково Батей».

— И что же? — вслух произнес Станислав Гагарин.

Он вовсе забыл, что находится со Сталиным в телепатической связи, но Карабасов воспринял эту реплику, как обращенную непосредственно к нему.

— Вот и я говорю: победят идеи гуманизма, — сказал редактор «Маяка». — Потому как за них горой стоит цивилизованный мир.

— Ладно, я приму к сведению, — ответил Сталину писатель, но его ответ мог записать на собственный счет и Карабасов. — Обращу ваше внимание еще на один филологический выверт, жонглирование терминами, эту политическую махинацию с игрой в слова довольно часто пускают в ход ваши коллеги.

Космополиты и интернационалисты… Вы ругаете Сталина, пустившего первое обозначение в ход в сорок девятом году, ни разу не обмолвившись о том, почему вождь так поступил. И всячески поднимается вами на щит второй термин. А ведь эти слова — синонимы, слова — двойники!

— Но ведь интернационализм был официальной линией, — слабо попытался возразить Карабасов.

— Тем хуже для линии, — отрезал Станислав Гагарин. — Те, кто стоял у истоков новой государственности, не понимал, что именно национальное укрепляет державу.