Парадокс великого Пта (сборник)

— Насобачился, — говорил обычно Лагутин, прочитав очередной опус Тужилина. Он не разъяснял, что именно хотел выразить этим словом. То ли это была оценка литературных данных Василия Алексеевича, то ли он имел в виду собачку Белку, слюна которой с некоторых пор стала обладать свойствами шагреневой кожи. Но если кожа уменьшалась после каждого исполненного желания владельца, то о слюне этого сказать было нельзя. Слюна капала в пробирку каждый день. И вызвать ее отделение не представляло особой трудности. Можно было просто показать Белке мясо. А можно было просигналить над станком красным светом. Результат был один и тот же.

Конечно, наивно было бы полагать, что Лагутин отвергал условный рефлекс как индикатор для выявления и изучения закономерностей высшей нервной деятельности. Он просто не считал его единственным средством. Кроме того, Лагутин был сторонником распространения физиологического эксперимента на живую клетку. Памятрон указывал ему, по какому пути можно пойти дальше Анохина и Лурии, Мэгуна и Дельгадо. Нет, Лагутин не отвергал условного рефлекса. Он отвергал Тужилина, который делал вид, что задает вопросы. Тужилин не умел их формулировать. Он повторял вопросы, которые были заданы раньше, и получал ответы, которые были уже получены. Безусловно, он не был настолько глуп, чтобы повторять их слово в слово.

Белка накапала Тужилину должность и популярность, квартиру с аквариумом и герань на окошке. Правда, Анна Павловна восставала против герани. Ей казалось, что герань — это несовременно и немодно. Но Василий Алексеевич был непреклонен. Он смутно помнил, что кто-то из великих любил держать цветы на подоконниках в своем кабинете. Он хотел походить на великого. И еще многого хотел Тужилин. Например, совершить открытие. Но об этом своем желании Василий Алексеевич не сообщал никому. Даже Анне Павловне.

Однако ему не везло. Белка исправно отвечала на раздражители. Слюна капала в пробирку. В редакциях популярных изданий Тужилина встречали с распростертыми объятиями. А открытия все не было и не было. Пока однажды…

Тужилин отрабатывал с Белкой новый комплекс условных рефлексов. Конечной целью предпринятого исследования ставилось подтверждение давно доказанной мысли об охранительной функции торможения. Никто, правда, не заставлял Василия Алексеевича проводить эти подтверждающие эксперименты. Но никто и не запрещал. Уже много лет к Тужилину в институте относились по принципу: «Чем бы дитя ни тешилось…» Хочется подтверждать — подтверждай. Вреда от этого не будет. А может, глядишь, и сверкнет вдруг жемчужинка. Кроме того, руководство института ценило литературные опыты Василия Алексеевича. Ведь кто-то должен освещать работу коллектива в печати.

Словом, Белка находилась в полном распоряжении Тужилина. Эта собачка была обыкновенной дворнягой чрезвычайно общительного характера. Она позволила бы, если бы того пожелал Василий Алексеевич, делать над собой любые эксперименты. Лишь бы после каждого из них у нее перед мордой возникала тарелка с мясным порошком.

Но вот однажды Белка неожиданно для Тужилина растеряла свои способности. Случилось это следующим образом.

Василий Алексеевич, придя утром на работу, подготовил все необходимое для опыта и открыл дверцу клетки, в которой Белка ночевала. Обычно собака лениво потягивалась, зевала. Потом, виляя хвостом, бежала за Тужилиным в лабораторию, вскакивала сама в станок и подставляла щеку для того, чтобы тот мог приклеить к ней знаменитую пробирку.

Так примерно все произошло и на этот раз. Вскочив в станок, Белка приветливо махнула хвостом и подставила щеку. Тужилин проделал все, что нужно, и просигналил красным светом. По сигналу у Белки начиналось слюноотделение. Это была прелюдия перед экспериментом, проверка психики собаки, ее состояния.

Тут-то и началось. Взглянув мельком на Белку, Тужилин вдруг заметил, что собака ведет себя странно. Шерсть на загривке поднялась дыбом, послышалось даже как будто рычание. Василий Алексеевич просигналил еще раз. Рычание усилилось. И самое странное — в пробирке не оказалось ни капли слюны.

Тужилин не поверил своим глазам. Он наклонился к станку. Белка рявкнула не своим голосом. Острые зубы клацнули возле самого носа Тужилина. Затем собака сделала попытку выпрыгнуть из станка.

— Что ты, Белочка, — вкрадчиво спросил Тужилин и попробовал протянуть руку к спине собаки.

Белка завизжала поросенком и так забилась, что опрокинула станок. Растерянный экспериментатор глядел на нее и никак не мог взять в толк, что вдруг случилось с животным. Оно явно не узнавало Тужилина. Оно словно растеряло все свои благоприобретенные условные рефлексы и моментально превратилось в дикого зверя. Собака не реагировала на свое имя, звонки и вспышки красных ламп не вызывали у нее обычных реакций. У Тужилина родилось опасение, что Белка взбесилась. Он протянул к морде собаки миску с водой. Это была проверка.

Белка подозрительно потянула носом и стала лакать воду. Изредка она скалила зубы и тихонько рычала на Тужилина.

— Странно, — пробормотал Василий Алексеевич. — Весьма.

И стал глубокомысленно рассматривать собаку. Больной она, во всяком случае, не выглядела. Однако кое-какие перемены даже не слишком наблюдательному Тужилину удалось подметить. Белка словно подтянулась. Это была в общем-то расхлябанная собака, довольно ленивая и нелюбопытная. Сейчас в ней появилась собранность. Перед Тужилиным стоял в станке живой комок упругих мускулов и нервов. Глаза смотрели внимательно и настороженно. Василий Алексеевич бросил ей кусок мяса. Раз! Зубы лязгнули. Немигающие глаза по-прежнему злобно уставились на Тужилина.

Поведение собаки не укладывалось в схему задуманного Тужилиным эксперимента. Следовательно, надо было убрать собаку из схемы. О причинах собачьего бунта Василий Алексеевич думать не стал. Для него, в сущности, не имело значения, какое конкретное животное стоит в станке: Белка или Жучка. У Белки испортилось настроение? Что ж, тем хуже для Белки. Хорошо еще, что никто из сотрудников не видел конфуза.

Когда в лабораторию пришли коллеги Тужилина, он закреплял в станке другую собаку. Она преданно махала хвостом в ожидании вспышки красной лампы. Слюноотделение у животного было в пределах нормы.

— А где же Белочка? — поинтересовалась одна из сотрудниц, заметив замену.

— Она нездорова, — ответил Василий Алексеевич. — А опыт я не могу срывать.

— Да, да, — сказала женщина и отошла в другой конец комнаты.

Вот как случилось, что Тужилин прошел мимо открытия, которое само чуть не впрыгнуло ему в руки. Впрочем, если заглянуть в дело глубже, то это не было открытием. Но случай с Белкой, расскажи о нем Тужилин, мог бы несколько раньше пролить свет на некоторые вещи.

Глава 5

СЛЕДЫ, СЛЕДЫ, СЛЕДЫ

Все было просто, как гвоздь, и одновременно сложно, как кибернетическая машина. К тому дню, когда Диомидов побывал в лаборатории Лагутина, следствие в музее уже закончилось. Ничего существенно нового оно не дало, хотя и появился первый арестованный по делу Беклемишева.

Его жизнь внешне протекала так же, как и у других людей. Василий Блинов учился в школе, потом в институте. Двадцати семи лет он поступил на работу в археологический музей. Младший научный сотрудник Блинов увлекался нумизматикой и, по слухам, готовил диссертацию, которая должна была опрокинуть некоторые устоявшиеся представления и взгляды на происхождение знаменитого Кильмисского клада. Слухи эти распространял сам Блинов. С диссертацией у него дело подвигалось плохо. Причин было две. Взявшись за разработку темы, он вскоре обнаружил, откровенно говоря, свою научную несостоятельность. Но отступать, признаваться в своем бессилии не хотел. Зависть к успехам других как черная кошка скребла по сердцу. Эта зависть и являлась второй причиной неудачи. Она мешала думать.

В школе Блинов завидовал тому, что пятерки получает не он, а Колька Петров. Студент Блинов завидовал, что первый разряд по гребле принадлежит не ему, а здоровяку Сашке Чернову. Зависть туманила его взгляд, когда он встречал на улице человека в отлично сшитом костюме, когда не он, а кто-то другой получал крупный выигрыш по лотерее, когда кто-то другой удачно женился. Блинов считал, что все это — и пятерки в дневнике, и красивая жена — должно принадлежать ему, Блинову, причем без всяких к тому усилий с его стороны. Может быть, виной этому было неправильное воспитание мальчика в семье; может быть, школа и вуз не сумели привить ему должного взгляда на вещи; а может быть, все вместе взятое послужило тому причиной. Но, как бы то ни было, Блинов стал тем, чем стал.