Охота на Эльфа [= Скрытая угроза]

— Сделай ещё раз точно так же, — попросил Дитмар.

— Но я очень устала, — взмолилась Ника.

— Ну, а мне как же быть?

— Не знаю… Хочешь я поласкаю тебя лапкой?

— Тогда уж и ротиком заодно.

— Ой, Дим-Дим, ну, ты же знаешь, я так не люблю этого после…

— Вот ты какая!

— А если в следующий раз выиграю я? — хитро прищуривается Ника.

— Я обещаю полностью тебе подчиниться.

— Обещаешь? Ну, держись, негодник! Я начинаю…

Он вспоминал минувшую ночь своей победы теперь, на корте. Потеряв очередной решающий мяч на её подаче, Дитмар понуро возвращался на заднюю линию.

Они одинаково соперничали в сексе и в теннисе.

— Сделай ещё раз точно так же, — попросил Дитмар.

Он только что не взял подачу на тайм-брейке и сет был проигран.

— Но мы же договорились, что на этом заканчиваем, — возразила Ника.

— Я помню, просто хочу ещё раз попробовать, я же научился их принимать, а сейчас элементарно нервничал: матч-болл, он и есть матч-болл.

— Хорошо, — сказала она.

Они жили вместе уже почти двадцать лет, они любили друг друга, но за все это время так и не достигли полной гармонии в сексе. В классическом понимании. Когда-то по молодости лет (теперь уж и не вспомнить!), им удавалась пересекать финишную черту одновременно, но тогда это было не важно, за каждым финишем маячил новый старт, случалась, что и сама порванная ленточка служила стартом к новому сладострастному забегу. Теперь же годы брали свое, и после яркой вспышки финала каждому из них немедленно хотелось расслабиться: либо Дитмар умирал от усталости после двух бессонных ночей, либо Ника была в полном изнеможении, и единственным её желанием оставалось съесть что-нибудь вкусненькое перед сном.

Все это не отменяло их интереса друг к другу, вовсе не отменяло, но секс превратился в спорт. Всякий раз решался вопрос: кто первый? И сошедший с дистанции считался проигравшим. А выигравший составлял меню заключительного этапа по индивидуальному рецепту. Так они и жили: отчаянная борьба, сладостная победа и ещё более сладостная выплата контрибуций. Об одновременном, общем результате, поднимающем на принципиально иной уровень блаженства, они уже и не мечтали. Зачем? Это же абсурд, все равно, что ничья в теннисе. Сетов может быть сколько угодно, но победитель должен быть один.

Ника медленно отошла на исходную позицию, вытянула вперед руку с мячом, сосредоточилась, приподняла ракетку. Дитмар невольно залюбовался женой. На корте она всегда была необычайно хороша. А её коронной крученой подаче завидовали даже многие мужчины среди их друзей по теннису.

Мяч отскочил от коротко стриженной травы со скоростью рикошетирующей пули, но Дитмар успел подставить ракетку и резким обводящим маневром сверху вниз точно изменил направление полета и вращения. Ярко-оранжевый флюоресцирующий шарик упал почти около сетки по ту сторону, так что Нике пришлось поднимать его почти в падении. Дитмар отбил, начался скучный обмен ударами, и по взаимному согласию они прекратили игру.

Линдеманн остался доволен собою. Вместо принятого у спортсменов рукопожатия, он приобнял жену за плечи и сказал:

— У нас сегодня гость. Ты помнишь? Передай Швиммеру, чтобы он со всякой ерундой меня не дергал.

— А Швиммера нет.

— Куда ж он девался?

— Уехал домой.

— Куда домой? — Дитмар окончательно запутался.

— В Штаты, куда же еще! В свой Иллинойс.

Похоже было, что Нику веселит этот разговор, и Линдеманн начал злиться всерьез.

— Ты хочешь сказать…

— Я ничего не хочу сказать, этот чудак оставил записку.

И, вынув из спортивной сумки, она протянула ему листок стандартной бумаги с текстом распечатанным на принтере.

«Шеф, надеюсь я ничего вам не должен…»

«Что это ещё за „шеф“? — раздраженно подумал Линдеманн. — Какая-то полублатная манера изъясняться, честное слово. И это личный референт главы концерна „Ханзаринг“!»

«…ничего вам не должен. От зарплаты последних двух недель готов отказаться в качестве компенсации за свой скоропалительный отъезд. Поверьте, обстоятельства, вынудившие меня поступить именно так, были достаточно серьезны. Здесь, в Гамбурге, я оказался замешан в некоторых делах, дальнейшее участие в которых не пошло бы на пользу ни мне, ни нашей фирме. Не беспокойтесь, никто не станет меня разыскивать, я, в принципе, все уладил — просто было крайне нежелательно задерживаться в Германии даже на лишние сутки…»

Дальше было ещё несколько фраз в том же духе. Линдеманн пробежал их, практически не читая. Нелепые попытки оправдаться плохо камуфлировали явное вранье. А животный страх референта Швиммера просвечивал сквозь строчки, и даже подпись выглядела искаженной. Нет, она не была подделана чужою рукой, но складывалось впечатление, будто Франц ставил привычную загогулину, едва удерживая дрожь в пальцах, как если бы писал зимой на улице скрюченными от мороза пальцами.

Франц ещё после того убийства около зоопарка начал вести себя странно. А через пару дней, когда Линдеманн посвятил его в суть «особого мнения Фарида», сделался и вовсе неадекватен. Дитмар специально устроил такую проверку: он заподозрил личного референта в предательстве, а по реакции на странное звуковое письмо из Средней Азии можно было судить о многом. Ведь информация на той кассете содержалась прелюбопытная и весьма не однозначная.

Аннамурадов был в своем репертуаре, он надиктовал и заставил посыльного выучить целую притчу о древнем шахе Ахмад-бее. Звучала она так:

Много-много лет назад жил-поживал то ли в Кордовском, то ли в Бухарском халифате богатейший шах Ахмад-бей. У него было много золота, много земель и много подданных, верных ему и ладивших между собой. И только настоящей власти не хватало шаху. Когда стал Ахмад-бей собирать людей на войну, оказалось, что воевать они не хотят и все дружно пытаются разубедить владыку в необходимости решительных действий. Но шаху была нужна именно военная победа, и он призвал к себе мудреца.