Апокалипсис Нонетот, или Первый среди сиквелов

Невероятно! «Голиаф» снова обвел меня вокруг пальца! Надо отдать им должное, план был задуман и приведен в исполнение с ловкостью на грани изящества.

— Как давно вам известно о рецепте?

— Вот это-то и есть самое странное, — улыбнулась доктор Дрянквист. — С одной стороны, всего сутки, с другой — более пятнадцати лет.

— Ретроспективные инвестиции, — прошептала я, внезапно понимая.

В отчаянии Хроностража нарушала все до единого установленные ею же правила.

— Именно! Звездная палата усомнилась в способности твоего сына обеспечить будущее, поэтому из отставки вызвали Лавуазье, дабы он посмотрел, нет ли других путей. Вчера за завтраком он подошел к Джону Генри и спросил, нельзя ли раскрутить давно заброшенный Книжный проект. Поскольку это оказалось невозможно, Лавуазье предложил возобновить проект пятнадцать лет назад, чтобы к Концу Времен он был готов. Джон Генри согласился на определенных условиях, и, должна сказать, мы их только что выполнили.

— Это какое-то мозгоклюйство, — возразила я, не опасаясь преуменьшения. — «Голиаф»-то что с этого имеет?

— Как, по-твоему, мы выжили, будучи захвачены Советом по продаже тостов? Два дня назад «Голиаф» был всего лишь дурным воспоминанием, Джон Генри сидел в долговой тюрьме, а я работала на «Международные карандаши». При наличии друзей во Временн ой промышленности возможно все. Хроностража с готовностью предложила нам почти безграничное покровительство за рецепт возвратного омлета, а с ним и секрет путешествий во времени. Взамен корпорации позволено свободно торговать во времени. Наконец-то мы сможем воплотить в жизнь наш «большой план».

— И в чем он заключается?

— Владеть всем.

— В мире короткого Настоящего?

— Разумеется! Когда податливое население заинтересовано единственно в себе и мгновенном удовлетворении, мы можем впаривать любое ненужное барахло как «последнюю новинку, необходимую каждому». Ожидаются большие прибыли, Нонетот. Тщательно отбирая, из-под кого выкапывать Настоящее, аристократия Длинного Настоящего сможет сидеть и наслаждаться благами, принадлежащими ей, и только ей.

Я смотрела на Дрянквист, прикидывая, сумею ли сбить ее с ног. Сомнительно, поскольку нас разделяло минимум десять футов, а два техника, остававшиеся на борту «ровера», видимо, тоже были вооружены.

— Ладно, — сказала доктор, — мы почти закончили здесь. Наслаждайся своим заточением. Узнаешь, каково было моему мужу. Два года в «Вороне», Нонетот, два года! Ему до сих пор снятся кошмары.

— Ты жена Джека Дэррмо?!

Она опять улыбнулась.

— Наконец-то до тебя начало доходить. Мое полное имя доктор Анна Дрянквист-Дэррмо, но если бы ты знала, это могло бы послужить подсказкой, а? Пока-пока.

Дверь захлопнулась, дважды прозвонил колокольчик, раздалось негромкое шипение, и «Остин-ровер» оторвался от палубы. На мгновение он завис в воздухе, затем медленно повернулся, мастерски миновал деррик-кран, поднялся выше трубы, потом вытянулся, будто жевательная резинка, и с еле слышным «чпок» исчез. Я осталась стоять на палубе, закусив губу от досады и ярости. Затем сделала глубокий вдох и успокоилась. Книжное реалити-шоу «Беннеты» начнется не раньше завтрашнего утра, поэтому надежда еще есть. Я огляделась. Пароход мягко покачивался на волнах, дым уходил за корму мимо трепещущего красного вымпела, а сквозь стальную палубу отдавалась пульсация двигателя. Пусть это не «Темная и бурная ночь», потому что корабль не старое ржавое корыто, держащееся на одной лишь краске, но я определенно находилась где-то, а «где-то» лучше, чем «нигде». Только когда я попаду туда и при этом у меня закончатся идеи, время и основные жизненные функции — вот тогда я, может, и сдамся.

Я поднялась по сходням, нырнула в коридор и добралась до трапа на мостик, где парнишка немногим старше Пятницы стоял на руле.

— Кто командир? — спросила я, слегка запыхавшись.

— Как кто? Вы, конечно, — ответил парень.

— Не я.

— Тогда почему на вас фуражка?

Я потрогала голову, и, как ни странно, на мне и впрямь оказалась капитанская фуражка. Я сняла ее и тупо на нее уставилась.

— Что это за книга?

— Не знаю про книгу, кэп. Какие будут приказания?

Я выглянула из рулевой рубки вперед, но ничего не увидела, кроме серого моря, смыкающегося с серым небом. Свет был мягкий и рассеянный, и впервые меня передернуло от ужаса. Было в этом месте что-то безусловно жуткое, но я не могла определить что. Я подошла к навигационному столу и взглянула на карту. На ней не было ничего, кроме бледной синевы открытого океана, а порывшись в ящиках стола, я увидела, что все карты одинаковы. Н-да, разнообразием это место не блистало. Предположим, я где-то в Морском жанре, но отсутствие какого-либо сигнала на мобильном комментофоне показывало, что я в нескольких тысячах томов от нашего ретранслятора в Хорнблауэровском цикле, [71]а следовательно, на самом краю жанра — все равно что потерялась. Я забарабанила пальцами по столу и крепко задумалась. Паника убивает разум, а у меня есть еще несколько часов, чтобы разобраться. Если я не продвинусь через десять часов, вот тогда позволю себе паниковать.

— Какие будут приказы, кэп? — повторил рулевой.

— Как тебя зовут?

— Болдуин.

— А я Четверг. Четверг Нонетот.

— Приятно познакомиться, капитан Нонетот.

— Ты слышал мое имя? А про беллетрицию тебе известно?

Он помотал головой.

— Хорошо. Скажи мне, Болдуин, ты хорошо знаешь корабль?

— Как себя самого, — гордо ответил он.

— Здесь есть камера смыслонакопителя?

— Не знаю про такую.

Значит, мы в неопубликованном произведении.

— Как насчет литшифровальной машины где-нибудь на борту?

Он непонимающе нахмурился.

— Есть обычное машинное отделение. Я ничо не знаю про литшифровальное.

Я почесала в затылке. Если нет литшифровалки, значит, мы либо в документальной литературе, либо где-то в Устной традиции. Эти варианты внушали оптимизм: с тем же успехом меня могло занести в забытый рассказ, в нереализованную идею умершего автора или даже в рукописный скетч, засунутый в дальний ящик, — в Темную книжную материю.

— Какой здесь год?

— Весна тридцать второго, кэп.

— А куда мы плывем?

— Таким, как я, этого знать не полагается, кэп.

— Но что-то же должно происходить!

— О да, — произнес он более уверенно, — события тут определенно происходят!

— Какого типа события?

— Неприятные события, капитан.

Словно в ответ на это загадочное замечание кто-то выкрикнул мое имя. Я вышла на левое крыло и увидела внизу на палубе человека лет пятидесяти с небольшим в форме первого помощника. Выглядел он более или менее культурно, но как-то неуместно, как будто служба в торговом флоте служила ему поводом для бегства от домашних проблем.

— Капитан Нонетот? — обратился он ко мне.

— Типа того.

— Первый помощник Уильям Фицуильям к вашим услугам, мэм. У нас проблема с пассажирами!

— Вы не можете с ней разобраться?

— Нет, мэм, вы же капитан.

Я спустилась и обнаружила Фицуильяма у подножия трапа. Он проводил меня в отделанную панелями офицерскую кают-компанию, где нас ждали трое людей. Первый мужчина стоял с удрученным видом, упрямо сложив руки на груди. Он был в отлично сшитой черной визитке, на кончике носа поблескивало маленькое пенсне. Остальные двое, судя по всему, были мужем и женой. Женщина с нездоровым бледным лицом явно недавно плакала, и ее утешал муж, время от времени бросавший гневные взгляды на первого мужчину.

— Я очень занята, — сказала я им. — В чем дело?

— Моя фамилия Лэнгдон, — сказал женатый мужчина, ломая руки. — Моя жена Луиза страдает от синдрома Закарии и без необходимого лекарства умрет.

— Мне очень жаль это слышать, — ответила я, — но что я могу сделать?

— У этого человека есть лекарство! — выкрикнул Лэнгдон, тыча обвиняющим пальцем в мужчину в пенсне. — Однако он отказывается продать его мне!