Подземная пирамида

Селия, улыбаясь, покачала головой.

– Теперь уже нет… Розалинда. Теперь уже все в порядке.

На лице Хубер отразилось изумление:

– В порядке? То есть как это – в порядке?

– Все выяснилось.

У мисс Хубер закружилась голова, и она вынуждена была прислониться к деревянному подлокотнику стоявшего рядом с ней кресла.

– Значит, и вы тоже? – простонала она сокрушенно. – И"вы, Селия? Что выяснилось? Разве не потому мистер Йеттмар набросился на Миддлтона, что… он подделал запись на пленке? Наверняка где-то спрятан видеомагнитофон… разве нет?

Селия покачала головой.

– Нет. Йеттмар действительно думал так, но все прояснилось. Выяснилось, что именно сделал Миддлтон.

Мисс Хубер побледнела и посмотрела на нас с выражением безнадежности.

– Боже мой, люди! Что, вообще, выяснилось? Что сделал мистер Миддлтон? Вы же не станете утверждать, что он не имеет никакого отношения к магнитофону и…

– Почему же, – покачала головой Селия, улыбаясь, – я скажу вам. Миддлтон на самом деле имеет отношение к магнитофону… только, собственно говоря, небольшое.

– Но ведь… А что он с ним сделал, Селия? Селия Джордан улыбнулась Миддлтону.

– Да немного… Лишь то, что когда те начали говорить, он включил магнитофон на запись и нажал кнопку!

Полчаса спустя позади было все: обиды, объяснения, несколько сэндвичей и кофе, который сварили Селия и доктор Хубер. К тому времени мы уже устранили следы разгрома – последствия наших бурных объяснений. В мусорную корзину отправились несколько разбитых пепельниц, копия головы Нефертити и моя любимая шариковая ручка.

Когда страсти утихли, мы снова принялись за нашу головоломку.

– Итак, это ни галлюцинация, ни внушение, – сказал все еще сонливый Йеттмар. – Сама горькая действительность.

– Я слышал, когда Миддлтон нажал на кнопку, только не знал, что это за щелчок. Таким образом, у нас в руках решающее доказательство!

– Доказательство чего? – спросил Осима. Не так легко было ответить на этот вопрос. Хальворссон погладил бороду и сказал:

– Я думаю, что нам нужно искать отправную точку.

– Мы делаем это уже полчаса, – возразил Карабинас.

– Настоящую отправную точку, – продолжал невозмутим о Хальворссон. – Мы можем подойти к этому вопросу с двух сторон.

– А именно?

– С идеалистической и с материалистической точки зрения.

– В этом что-то есть, – пробурчал Осима. Датчанин поднял большой палец.

– Возьмем, пожалуй, первое…

– Возьмем, – кивнул я.

– В этом случае нам следует исходить из сверхъестественного. Мы обнаружили место захоронения Иму и его товарищей. Из надписи и по другим признакам мы можем сделать вывод, что они не намеревались умирать навечно, скорее хотели, или хотел Иму, жить в своих потомках. И спустя тысячелетия после смерти Иму мы его нашли и поняли его желание. Что происходит потом? Вместо того, чтобы выполнить это желание, мы пугаемся поставленной задачи и идем на попятный. Ведь именно тогда мы и приняли решение отказаться от продолжения опытов. А несколько минут спустя произошло то, что произошло. Что это, если не протест Иму?

– Или папы Малькольма, – сказала тихо Селия. Мы все вздрогнули, у меня даже холодок пробежал по спине.

– Они хотят, чтобы мы продолжили то, что начали, – сказал Осима.

Доктор Хубер тоже содрогнулась:

– Мы потихоньку превращаем это в спиритический сеанс.

– Вы считаете, что голоса привидений можно записать на магнитофон? – спросил я Хальворссона.

– Не имею понятия! До сих пор я встречался с ними только в сказках.

– Мне все же больше импонирует материалистическая точка зрения.

На лице датчанина появилась растерянность.

– В этом случае у меня – ни малейшей догадки. Всех нас, несомненно, занимает один и тот же вопрос. Я не могу думать ни о чем другом… как только о гипнозе.

– Нет уже! Давайте больше не будем, Хальворссон! Это предположение мы уже отвергли.

– Да, намеренный гипноз…

– Не понимаю…

– Сейчас объясню. Хотя я не знаю, случалось ли уже когда-нибудь такое.

– Какое? Выкладывайте уже!

– Я подумал о том, что среди нас, может быть, есть кто-то, обладающий очень сильной волей или способностью передавать свои мысли. Понимаете? У кого-то в мозгу возникла только что увиденная нами сцена, а наш мозг уловил это, как радиоприемник, и передал органам зрения.

– И магнитофону, – многозначительно добавил Миддлтон.

– Вот именно, и гипотеза рухнула.

– Другого материалистического объяснения у меня нет, – сказал уныло Хальворссон.

– Давайте еще раз прослушаем пленку, – предложила доктор Хубер.

Миддлтон прокрутил бобину назад, и снова зазвучали шорох ветра, шелест листьев в кронах пальм и плеск бегемотов, доносившийся с Нила. Затем тот водопад странных звуков: звуки музыки вперемешку со свистом и щелчками, потом другая, человеческая речь. И, наконец, короткое шипение, когда вспыхнул голубой свет, убивший человека в кожаной одежде.

Магнитофон остановился, а мы оставались в той же растерянности, что и раньше. Одно было ясно. Все происшедшее не было сном.

– Может быть, все-таки из загробного мира?.. – шепнула Селия.

Карабинас покачал головой.

– Странно, что все повторилось еще раз, как будто сделано специально для нас…

– Но с какой стати? – спросила мисс Хубер.

– Не знаю.

– Может быть, из-за языка, – пробормотал Йеттмар.

– Как это – из-за языка?

– Я тогда обратил внимание кое на что. Во второй записи, или, скажем, при повторе. Но вспомнил об этом только сейчас, когда мы заговорили о языках.

– Что же это, ради бога? – спросил я нетерпеливо.

– Несинхронность.

Мы посмотрели на него так, словно он свихнулся.

– Что? – простонала мисс Хубер. – Несинхронность? Это что еще такое?

– Все очень просто, – сказал Йеттмар. – Когда при повторении они говорили человеческим языком. движения их губ не были синхронны с текстом. Теперь я в этом мог бы присягнуть… Я так и вижу их перед собой. Звуки были совершенно несинхронны с движениями губ!

– Послушайте, но как вы можете быть так уверены? Если мы даже не знаем, на каком языке они говорили!

– Это не имеет никакого отношения к синхронности, – отмахнулся Йеттмар. – Жаль, что мы не смогли записать эту сцену на видеомагнитофон. Дайте-ка минутку подумать! – Тут он прикрыл глаза, а через несколько секунд снова открыл.

– Да. Ясно вижу перед собой эту картину… Человек в кожаном пиджаке говорит что-то и округляет при этом губы. В первой записи, вернее, когда он появился в первый раз, при этом положении губ прозвучал свист, что в целом соответствует положению губ человека, когда он хочет свистнуть. Но во второй раз мы услышали при том же положении губ звуки, которые так произнести невозможно. Понимаете? Это и есть несинхронность!

– И что это, по-твоему, означает? – спросил Миддлтон.

Йеттмар поднял брови.

– У меня только предположение.

– И все-таки? г – Скажем, при первом показе текст был оригинальный… а при втором… гм…

– Ну что при втором?

– Думаю, текст был дублирован.

Мы ошеломлен но посмотрели на Йеттмара. Может быть, именно потому, что его слова казались весьма правдоподобными.

– Да, но зачем? – спросила мисс Хубер охрипшим голосом. Йеттмар снова только поднял брови.

– Может быть, они подозревали, что этот первый разговор, или как его там назвать, никто никогда не сумеет понять.

– И не сумеет, – сказала мисс Хубер. – Это несомненно. Ведь это… гм… точно не человеческая речь.

– Может быть, нам просто неизвестно ничего подобного, – сказала Селия. Хубер покачала головой.

– Дело не в этом. А в звуках. Такие звуки, и в первую очередь эту музыку и свист, невозможно воспроизвести с помощью артикуляционных органов человека. По крайней мере, известных на сегодня артикуляционных органов человека, – уточнила она.

Мне показалось, что мы, пожалуй, немного продвинулись вперед.

– А это, в свою очередь, означает, – подытожил я все сказанное, – что мы получили послание. Неважно, от кого и каким способом. Но послание адресовано нам… И, чтобы мы смогли в нем разобраться, текст дублировали, перевели с одного совершенно непонятного языка на другой непонятный, или лучше сказать – неизвестный… пока неизвестный, но, несомненно, человеческий язык.