Встречи на «Красном смещении»

Я наклонился к Тэйре и сказал:

— Мне приходилось слышать о разных сектах, но по сравнению с этим…

Она приблизила губы к моему уху и чуть слышно зашептала:

— Наверно, нашу группу заметили, как только мы вошли в туннель, а потом просто ждали, что мы будем делать. И если мы сейчас пойдем по туннелю, нас сразу увидят.

— Согласен.

Я наблюдал за тем, что делается в комнате, в надежде найти способ, как отсюда вырваться. Вдруг над схемой, возле точки выхода одной из лестниц на поверхность, — возникла новая голограмма. Увеличиваясь, она перемещалась, пока не встала на свободное место среди других объемных изображений. Передача явно велась скрытой камерой в одном из коттеджей.

Перед нами появилась скромно обставленная комната, стены которой были со вкусом отделаны в светлых оттенках голубого и зеленого цветов. В углу поля обзора камеры стоял деревянный сундук с обитой тканью крышкой, служившей одновременно и сиденьем. Посреди комнаты симпатичная светловолосая женщина снимала оранжевую мантию, готовясь принять душ. Через минуту угол съемки изменился, и мы увидели дверь в ванную.

Я повернулся к Тэйре:

— Невинные забавы в промежутках между пытками. Но мне почему-то невесело. А вам?

— Мне тоже, — в голосе Тэйры зазвучали злые нотки. — По-моему, надо скорее выбираться на поверхность..

— Это один вариант. Но есть и другой.

— Какой?

— Я насчитал в зале всего пять человек. Вполне возможно, мне удастся перестрелять всех, пока кто-нибудь из них заметит, что происходит. Все сидят в креслах, поэтому шума от падающих тел не будет. Конечно, лучше бы применить вот это, — я показал ей серебряный шарик, — но они слишком далеко друг от друга.

— Мне кажется, это рискованно.

— Рано или поздно рискнуть придется. А у вас есть другие предложения?

— Конечно. Давайте выберем безопасное место и застрелим одного. Когда остальные подойдут посмотреть, в чем дело, бросим шарик.

Я внимательно посмотрел на Тэйру:

— Не знал, что вы такая коварная. Осталось понять, что значит «мы». Кто стреляет и кто бросает? И кто, кстати, следит за тем, все ли нейтрализованы?

— До сих пор вы стреляли метко, а я могу точно бросить шарик. Когда он взорвется, вы должны быть готовы подстрелить уцелевших.

— Слегка безумный план, вам не кажется?

— У вас есть лучший?

Подумав секунду-другую, я решил:

— Будь по-вашему.

Из сидевших в зале ближайший к нам был на полпути от двери, в которую мы заглядывали до центра помещения. Мы тихо вошли в зал и спрятались за стойкой с аппаратурой. Если нас кто и заметил, то не проявил своего удивления вслух. Тем временем женщина на голограмме встала под душ. Я прошептал Тэйре на ухо:

— Забавно! Когда видишь, как кто-то моется, начинаешь чувствовать себя грязным.

— Вы бы лучше посмотрели, куда бежать, когда мы все закончим. Если, конечно, вы сможете бежать.

— Нога у меня совсем прошла. А бежать надо туда. — Я показал на стену слева. — Вон тот туннель выходит на поверхность в космопорту — это видно по схеме.

— Так вы все обдумали заранее!

Я промолчал. Бывает, что я обдумываю все заранее, но чаще — слишком часто — я думаю о прошлом. Профессиональная болезнь — ведь на «Красном смещении» все, что видишь, уже в прошлом.

— В кого вы будете стрелять? — спросила Тэйра.

Я заглянул за угол и убедился, что ближайший наблюдатель, по-прежнему сидит к нам спиной. Жестом я показал Тэйре на него. Она кивнула.

— Давайте разделимся, — сказал я. — Я пойду вон туда, — и опять показал жестом, куда именно. — Если шарик не всех накроет, оттуда мне будет удобнее стрелять в остальных, — с этими словами я отдал ей шарик.

Тэйра кивнула.

Я хотел было идти, но потом обернулся к Тэйре:

— Вы знаете, мне очень жаль ваших друзей.

В ее глазах мелькнули искорки мягкого света:

— Мне тоже их жаль. Но я так рада, что здесь есть вы.

Я тихо пошел прочь, стараясь держаться в чуть более темной зоне, у самой стены. В крови бушевал адреналин, нервы были на пределе, и я чувствовал, что делаю нечто очень важное и очень полезное. Раньше мне не приходилось испытывать ничего подобного. Сюда же примешивалось и острое чувство гордости оттого, что доставил Тэйре радость своим появлением. Все это вместе вызвало такой прилив восторга, что я вдруг засомневался, не принимаю ли желаемое за действительное.

Женщина на голограмме вымыла голову и принялась за тело. Тот, кто управлял дисплеем, развернул изображение градусов на тридцать, а рядом подвесил еще одну голограмму, передававшуюся с диаметрально противоположной камеры. Теперь вся комната была как на ладони. О лучшем отвлекающем факторе я и мечтать не мог.

Наблюдая, как эти люди подсматривают за женщиной, я вдруг подумал, что это чем-то напоминает мою собственную привычку отгораживаться от других невидимым барьером — смотреть, но не касаться…

Я дошел до стоек с приборами, стоявших достаточно далеко от моей предполагаемой жертвы, чтобы облако от шарика не достигло меня, но достаточно близко, чтобы стрелять уверенно. Для устойчивости я положил руку с нидлером на крышку какого-то ящика и тщательно, прицелился. Наблюдатель поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее.

Я нажал на спуск.

Человек в мантии задрал голову и посмотрел налево, как будто услышав странный звук. Потом он посмотрел направо, и тогда я выпустил вторую иглу. Он дернулся, потом голова его упала на грудь. Я глубоко вздохнул.

Из своего темного угла я наблюдал за остальными, Теперь я видел, что их шестеро. Хотелось бы знать, здесь ли Недди Палмертоу?

Никто не заметил, что произошло с подстреленным мной наблюдателем. Я подумывал, не подстрелить ли еще одного, но решил, что это будет слишком подозрительно. Если заметят одного потерявшего сознание, то первым делом подумают, что он упал в обморок, но, если их будет двое, сразу возникнет мысль о диверсии.

Прошло несколько минут. Я начал волноваться, что в зал может зайти кто-нибудь из местных и обнаружить меня или Тэйру.

Когда глаза полностью адаптировались к сумраку, мне показалось, что я вижу в зале еще одного человека, которого не заметил раньше.

Женщина на голограмме закончила принимать душ и включила сушилку. Когда она вышла из ванной в комнату, изображение не последовало за ней. По-видимому, я подстрелил оператора, управлявшего камерами.

Через секунду кто-то позвал: «Эй!». Ответа не последовало, и тогда кричавший подошел к креслу, где сидел оператор. При этом он что-то сердито говорил, но слов я не разобрал. Потом он потряс мою жертву за плечо.

Оператор не проснулся, что меня нисколько не удивило. К его креслу подошли еще двое, чтобы узнать, в чем дело, Но разбудить соню не удалось и им. Вскоре у кресла собрались остальные, я заметил в руках одного из них что-то похожее на саквояж доктора.

Он поставил его на пульт, начал открывать, и тут я понял, что ждать больше нельзя. Двое наблюдателей все еще плелись из разных концов зала, они были слишком далеко от основной группы и газовая бомба не причинила бы им вреда. Когда тот, с саквояжем, достал из него что-то и склонился над «спящим», я прицелился в самого дальнего из местных и дважды нажал на спуск. Тэйра сработала предельно четко. В тот самый миг, когда человек с саквояжем наклонился над своим пациентом, серебристый шарик, описав дугу, упал точно в середину небольшой группы. Я успел заметить, что моя вторая жертва начала оседать на пол, и прицелился в другого отставшего.

Я выстрелил раз, потом еще раз, но было поздно — он резко пригнулся и почти на четвереньках зигзагами бросился бежать прочь от расширявшегося облака. Остальные были уже выведены из строя; те, кого накрыло облако, лежали на полу, поэтому я побежал за ним.

Нога еще плохо слушалась меня, и я налетел бедром на низкий край пульта. Это задержало меня, но я все-таки продолжал преследование, на бегу пытаясь вспомнить, сколько иголок я уже израсходовал. В памяти неожиданно всплыли сцены из старинных детективов, где суровый полицейский преследует последнего уцелевшего бандита. В моем случае полицейский, взяв гангстера на мушку, должен был бы сказать ему примерно следующее: