Парадокс Великого Пта. Фантастический роман

— Дела остались там, — равнодушно сказал краснолицый, кивнув на окно. — А если вам нравится грубить — грубите. Только не вертитесь и не сбивайте тюрбан. В конце концов это ваша голова. Проявите о ней заботу.

— Извините, — сказал Диомидов. — Я не хотел грубить. Но я не смогу спокойно лежать, пока не поговорю с Ромашовым.

— Это серьезно? — подозрительно покосился краснолицый.

— Даю слово.

— Хорошо. Как только он появится, я пущу его к вам. На пять минут. Хватит?

— Да, — сказал Диомидов, испытывая прилив благодарности к все понимающему краснолицому.

Потом он заснул. Проснулся вечером и испугался. А что, если Ромашов приходил, когда он спал? И краснолицого не видно. У койки дремала с книжкой на коленях сестра. Будить ее Диомидов не стал. «Спрошу, когда проснется», — решил он. И подумал, что ночью Ромашов все равно не придет. Даже если бы он и захотел. Не пустят. «Дела остались там». Как бы не так! Там осталась эта чертова штука. Ее нужно немедленно вытащить из-под обломков стены и поставить точку под делом Беклемишева.

Ему очень хотелось поставить точку. Он сильно торопился в последние дни. И он не подумал в тот момент, что стена может рухнуть. Впрочем, разве можно было предусмотреть это? Прочная ограда развалилась на куски, как от взрыва, хотя никакого взрыва не было и не могло быть.

«Дела остались там», — снова вспомнил он фразу краснолицого. «Там» остался мотоцикл. Да еще труп. Последний труп в этой фантасмагорической истории. Беклемишев, Петька Шилов да еще этот — Отто. Последнего все равно ждала виселица. И в общем-то не имели значения подробности, которые он сообщил бы, если бы остался в живых. Все уже было известно следствию. Мертвый Петька Шилов дал исчерпывающие показания. Убирая его с дороги, этот Отто никак не рассчитывал получить обратный эффект. Он тонко продумал все детали. Петьки в разработанной им схеме не было. Петька сидел в тюрьме. Так полагал Отто, возвращаясь из Сосенска в Москву. Но на вокзале он неожиданно увидел Петьку. Вор спал на длинной скамье. Отто решил этот кончик оборвать. Он быстренько отвез Тужилиных домой и возвратился на вокзал. Растолкав спящего, он пригласил его совершить поездку в лес. Возможно, он придумал какой-нибудь убедительный предлог. Деталей теперь уже не узнать. В лесу он дал Петьке в руки трость Беклемишева и, отпустив его на двадцать шагов, выстрелил. Ему казалось, что таким способом можно убить двух зайцев: увидеть действие этой трости и избавиться от ненужного свидетеля.

В Сосенске он провозился с оформлением инсценировки «самоубийства» Беклемишева.

Когда он застрелил старика, в саду вспыхнул свет. Преодолев естественный испуг, Отто сообразил, почему он возник. Но в этот момент увидел Бухвостова и убежал, чтобы вернуться в сад на следующую ночь. Он быстро преодолел пять километров, отделявших его от места рыбалки, убедился, что рыболовы, усыпленные им, продолжают спать, забрался в постель и разбудил Мухортова. Вот откуда у аптекаря и появилось убеждение, что он всю ночь бодрствовал возле «чуть не утонувшего Ридашева».

Стреляя в вора, Отто надеялся узнать наконец, что же за вещь попала ему в руки. Но он перестраховался. Двадцать шагов — это далеко. Ему удалось снова увидеть только вспышку света, и затем все исчезло. А на поляну вышла Зоя. Ее появление совпало с окончанием действия этой штуки. Возникла яма. В ней лежали труп вора и трость. Вторично стрелять убийца не решился — не знал, как поведет себя трость.

А теперь трость эта мирно покоится под обвалившейся каменной оградой. И никто, кроме Диомидова, об этом не знает. И никто, кроме него, даже не подозревает, что это за штука. А сам он? Все ли он понял из увиденного после того, как зеленый шар выбросил отростки и они впились ему в мозг, обволакивая сознание странной, какой-то ощутимой пеленой?

Утром Ромашов позвонил в больницу.

— Да, — лаконично ответил врач. — Все будет хорошо. Он пришел в себя… Да. Можно навестить… Недолго, учтите. — И повесил трубку.

Диомидов не раз говорил Ромашову, что в беклемишевском деле, в сущности, нет никакой загадки.

— Надо только распутать клубок, — любил повторять полковник. — И вы увидите, что оно выеденного яйца не стоит. Любое дело кажется загадочным, пока мы не раскусим его. Когда слетит скорлупа, окажется, что орешек в общем-то ничего особенного из себя не представляет.

— А трость? — возражал Ромашов.

— Это дело ученых, — говорил Диомидов. — Наша задача найти убийцу. А в убийце ничего фантастического и непонятного нет. Это не привидение. Он не летает по воздуху, а ходит по земле. И оставляет следы. Он не может не оставлять следов. Понимаете?

В конце концов Диомидов оказался прав. День за днем он и Ромашов скрупулезно «монтировали», как выразился однажды полковник, киноленту жизни Петьки Шилова. Разрозненные кадры, собранные из показаний многих людей, сливались постепенно в цельную картину.

— Проверяйте всех Петькиных знакомых, — напоминал Диомидов. — Не забывайте о том, кого мы ищем. Вот тут, я вижу, у вас записано, что Петька ходил бриться в парикмахерскую на Балчуге. Вы смотрели личные дела мастеров?

— Смотрел, — говорил Ромашов.

Он уже обалдел от этой работы. Сотни людей. Сотни мимолетных Петькиных встреч. Все это мельтешило в глазах, наслаивалось, путалось. Он удивлялся Диомидову, который взвалил на себя три четверти работы и ни разу даже не выругался.

— А тех, кто уволился? — спрашивал Диомидов. — За последние пять лет?

— Да, — вздыхал Ромашов.

Ему казалось иногда, что они взялись решать непосильную задачу. Легко сказать — изучить последние пять лет Петькиной жизни и найти в этом стоге иголку, сиречь следы связи Петьки с агентом Хенгенау. Утешало только одно обстоятельство: Ромашов знал этого агента в лицо. Он два раза встречал в Сосенске «писателя Ридашева». Это утешало и злило одновременно. Утешало потому, что облегчало работу. Ромашову достаточно было взглянуть на человека, чтобы сказать: не он. А злило потому, что он, Ромашов, ходил в Сосенске рядом с агентом и не знал об этом.

По вечерам Диомидов усаживал Ромашова рядом, придвигал поближе пухнущую день ото дня папку с жизнеописанием Петьки и листал ее, рассуждая вслух. Особенно придирчиво он относился ко всему, что касалось лета 19… года. Удалось установить, что в это время у Петьки было много денег. Но источник оставался неясным. Пытаясь уточнить это обстоятельство, Диомидов обратился за помощью в МУР, тщательно просмотрел много архивных дел, особенно внимательно изучал нераскрытые кражи. Однако ничего подходящего не нашел. Конечно, Петька мог украсть деньги и не в Москве. Но в тот год он никуда из столицы не выезжал.

— Занятно, — говорил Диомидов. — Смотрите. Летом у Петьки куча денег. Осенью, растратив их, он крадет бумажник у гражданина Полуэктова и благополучно садится в тюрьму. Где же он украл ту «кучу»? И почему так ловко? Судя по его делам, он в общем-то вор из невезучих. Что-то тут не сходится. А? Уж не оказал ли он какую-то услугу нашему подшефному?

Ромашов соглашался, что это предположение весьма вероятно. Но с какой стороны начать его проверять?

— А с той же самой, — сердился Диомидов.

И утро начиналось с «той же самой». Люди. Лица. Анкеты. Вопросы. Ответы. Десятки людей. Сотни вопросов. Прямых, наводящих, вопросов с намеком и вопросов обходных, похожих на разбитый объезд возле перекрытого шлагбаумами асфальтового шоссе. Пока однажды перед Диомидовым не появился человек с заячьей губой.

— Корешовали с Петькой? — в упор спросил Диомидов.

Заячья губа приподнялась. Это должно было означать презрительную ухмылку.

— Не, начальник, чего не, того не…

— А мне говорили другое.

— Кто? Филя, что ли? Брешет. Он же чокнутый. Два раза в пивной сидели. Было. А так? Не. Чего не, того не.

— В пивной-то Петька угощал?

— Петька. Так ведь это когда было? Или копаешь что, начальник? Так ведь кончился Петька.

— Кончился, — задумчиво сказал Диомидов. — А ты, часом, не знаешь, кто его кончил?