Год черной собаки. Фантастический роман

— Я сказал — малохольный, — буркнул Уваров. — Все у нас тут сикось-накось. Даже за то, что выкарабкиваешься с того света, приходится платить. Если бы я умер, врачи страшно огорчились, и не потому, что не спасли, а из-за потери дохода.

— Вам еще повезло, — вставил Мартин, — не ропщите.

— Конечно, — русский с признательностью взглянул на доктора, — к счастью, я попал в мастерские ручонки гуманисту и инженеру человеческого организма. Так сказать, маэстро…

— Да хватит вам, — засмущался Эдерс.

— Я не то имел в виду, — возразил негр.

— А что?

— Случись несчастье сейчас — ваш долг возрос бы на одну пятую. Вот, — он показал журнал в суперобложке. На ней вокруг операционного стола под круглой бестеневой лампой толпились люди в зеленых халатах.

— Кого-то режут? — Грег выглянул из-за плеча профессора.

— Режут, — подтвердил негр. — В переносном смысле. Читаю:

«Стоимость медицинского обслуживания по сравнению с минувшим годом подскочила на 20 процентов. Например, операция на сердце с пребыванием в клинике в течение месяца составляет следующую сумму: в день за палату — 190 долларов. Хирургу — 3500. Анестезия — 600. Донорская кровь за пол-литра — 85. Высокоэффективные средства ежедневно — 490. Амортизация операционной — 2790. Лекарства — 1190. Рентген — 720. Специальное оборудование — 2760. Лабораторные исследования — 1410. Итого за четыре недели 33455 долларов, или более 1000 в сутки». Каково?

— Но может быть, это какая-то уникальная, из ряда вон выходящая операция? Там не написано? — поинтересовался Грег.

— Написано, — подтвердил Мартин. — Обычная операция средней сложности.

— Уникальная! — встрепенулся Уваров. — Да таких сотни и тысячи. А если у человека нет денег?

— На нет и суда нет. — Эдерс махнул рукой.

— Вот видите, — русский ткнул пальцем в журнал, — а мне известно совершенно противоположное. Событие врезалось в память и останется там до конца дней. Оно буквально выбило моих спутников по туристскому вояжу из колеи.

— Что же это было? — спросил профессор. — Опять медицинские выкрутасы? А может быть, аналогичное сверхцинизму гитлеровцев, которые присылали семье казненного счет за израсходованные патроны?

— Не-ет! — Уваров замотал головой.

— Так поведайте нам! — Эдерс округлил глаза. — Не интригуйте!

— Во время поездки в СССР мы навестили Вильнюс, в Литве. И там на хуторе произошел несчастный случай с трехлетней девочкой — сенокосилкой отхватило обе ножонки. В медпункте оказали первую помощь и отправили ребенка вместе с отрезанными ступнями в город Радвилишкас. Дежурный врач тотчас связался с командующим ВВС Прибалтики, а тот с Латвией и Москвой. В борьбу за жизнь малышки включились сотни людей разных рангов и наций трех союзных республик. Был выделен огромный лайнер Ту-134 для единственной крохотной пассажирки. Ее доставили в Москву, где хирурги провели девятичасовую операцию, сохранив девочке не только жизнь, но и избавив от инвалидности. Ей так искусно прирастили ножонки, что спустя некоторое время она уже зашевелила пальчонками. Вот как там относятся к людям. Слова «чужих детей не бывает» — не декларация.

— Интересно, а чья она дочка? — спросил Грег. — За какие заслуги папы с мамой ей столь высокие почести и затраты? Это, пожалуй, обошлось в кругленькую сумму, не меньшую, о которой упоминал Мартин.

— Родители ее обыкновенные сельские труженики, по-ихнему — колхозники. И все мероприятия не стоили им ни копейки, расходы в таком случае берет на себя государство.

— Слушая нашего русского друга, — задумчиво произнес профессор, — я словно сам проделал весь путь с раненым ребенком, очень образно представил события той ночи. Этим добрым людям я бы с величайшим почтением поклонился. Сообщение Уварова меня потрясло и, скажу откровенно, вселило надежду; есть еще на свете земля, где честных и благородных не придется вносить в Красную книгу.

За столом зашумели, рассказ произвел сильное впечатление.

Раздался голос Мартина:

— А если бы у них была установка по регенерации? Представляете?

Грег постучал вилкой, подождал, когда друзья успокоятся, и произнес:

— Меня Миша тоже взволновал, но давайте вернемся к своим делам. Дискуссию о гуманизме, доброте и справедливости мы, разумеется, как-нибудь продолжим. Однако замечу — мне, например, в этом вопросе все ясно, а насущных проблем хоть отбавляй. Сегодня до ужина следует закончить дела и достойно проводить профессора — он уезжает.

— Опять банкет? — уфыркнул доктор и сделал постное лицо.

— Какой там банкет, — Грег тепло взглянул на Эдвина. — Посидим в своей компании, поговорим. Кто ведает, встретимся ли снова. И еще, дорогой наш профессор, вы никогда не рассказывали о себе. Я как-то сразу принял вас за давнего знакомого, почти родственника. А ваше житье-бытье, мне кажется, весьма поучительно.

— Ну, положим, вы меня приняли не сразу. — Эдвин заговорщицки подмигнул. — Забыли, как затряслись поджилки при нашем знакомстве?

— Не забыл, но разбирает любопытство. Желательно бы узнать — думаю, выражу общее мнение — о вашей, надеюсь, интересной, жизни.

— Хотите удостовериться, не беглый ли я каторжник-правдолюбец. Жан Вальжан из «Отверженных» Гюго или что-то наподобие графа Монте-Кристо Дюма?

— Если и так, обещаем простить за давностью лет.

— Разочарую вас — никаких прегрешений нет, во всяком случае крупных, — вздохнул профессор. — Да и вряд ли мое жизнеописание вас чем-то обогатит, хотя я бы не сказал, что оно ординарно, скорее напротив.

— Тем более, профессор, — Грег сделал приглашающий жест.

Остальные придвинулись поближе и приготовилась слушать.

15. АВСТРАЛИЕЦ

— Ранним утром, — начал неторопливо профессор, — 1606 года голландец Виллем Янсзон, полупират-полуученый, греховодник по кличке Янц, сочетавший в себе, казалось бы, несовместимые качества кутилы и исследователя, приплыл к западному побережью таинственного материка. Мореход окрестил его Новой Голландией. Однако пустынный берег поразил Янца своей неприветливостью, о чем свидетельствует дневниковая запись: «Страна эта, видимо, проклята богом», с сим первооткрыватель и удалился восвояси. Так впервые открыли Австралию.

— Почему впервые, разве ее открывали еще? — спросил Мартин.

— Даже, можно сказать, дважды. В 1642-м Абел Тасман, а в 1770-м — известнейший путешественник и первопроходец, знаменитый и почитаемый во всем мире, и особенно среди естествоиспытателей, Джеймс Кук. Кстати, он-то и привез туда первых переселенцев — каторжников из Альбиона, где преступность начала принимать угрожающие размеры. Этот огромный остров не особенно баловали вниманием в том числе, разумеется, и писатели. Больше того, один из них, будем надеяться, без злого умысла, нанес ему весьма ощутимый материальный ущерб.

— Кто же это? — воскликнул Грег.

— Всеми нами любимый Вальтер Скотт, — усмехнулся профессор.

— На он никогда не посещал Австралии?

— Ему и не требовалось. В 1829 году Вальтер Скотт опубликовал роман «Анна Гейерштейн». Его героиня любила носить на своих дивных волосах фамильную диадему с благородными опалами. Смерть Анны, загадочная и непонятная, связывалась именно с воздействием этих камней: им издревле приписывались свойства приносить беды. Психология людей, особенно женщин, очень восприимчива — от перестали надевать украшения с этим камнем. И надо же случиться — именно тогда в Австралии обнаруживают крупнейшее месторождение благородных опалов с великолепной игрой света, в том числе редчайших — черных. Но после выхода книги спрос на них упал почти до нуля. Не помогло и то, что английская королева Виктория, желая развеять суеверие и поддержать экономически свое заокеанское владение, демонстративно украшала колье опалами.

— Да, действительно, — вставил русский, — знаток минералов Пыляев подтверждает — большинство женщин ни за что не станут носить опалов.