Больше, чем игра (СИ)

А игра без козырей выдыхалась…

Да, может быть, Воронину и хотелось принять желаемое за действительное, а, может быть, и нет. Во всяком случае, эту идею следовало обсудить кое с кем. С Дворжецким.

Воронин пошел звонить по телефону.

Дворжецкий был дома.

– Алло, – сказал он. – Дворжецкий. Слушаю вас.

– Воронин, – назвался Вороин и спросил: – Ты из дома в ближайшее время не собираешься уходить?

– Нет.

– Хорошо. Я зайду к тебе поговорить.

– Ладно, заходи.

Затем Воронин позвонил в милицию, дежурному офицеру майору Белову:

– Алексей Андреевич, мне нужно из дома отлучиться на некоторое время. Если что случится, то звоните Дворжецкому, я буду у него.

– Понятно, – сухо сказал Белов. Он все еще держал обиду на Дворжецкого за то, что тот не позволил ему сразиться с убийцей брата и отомстить. И на Воронина Белов тоже был обижен – за то, что тот, отговаривая от дуэли, неосторожно сказал, что Ёсицунэ может победить только хороший фехтовальщик. Получалось, будто Воронин считает Белова плохим фехтовальщиком.

Повесив трубку, Воронин усмехнулся на Белова. Обижен он, видите ли. Ему, можно сказать, жизнь спасли, а он дуется, как мышь на крупу. Ну и черт с ним! На обиженных воду возят…

Личной машины у Воронина не было, поэтому до дома Дворжецкого приходилось добираться общественным транспортом. Маршрут до трамвайной остановки Воронин выбрал таким образом, чтобы пройти мимо дома, в котором жил Егор Трубников. Воронин не поленился, поднялся на пятый этаж, понажимал на кнопку звонка квартиры 22. Никто не открыл дверь – хозяина по‑прежнему не было дома. Воронин вздохнул – зря тащился! – спустился, вышел на улицу и продолжил путь к остановке трамвая.

К Дворжецкому Воронин добрался через полчаса после телефонного звонка.

– Привет, – сказал Дворжецкий, открыв Воронину дверь. – Проходи на кухню.

Отчего мы всегда зовем друг друга на кухню? – подумал Воронин, разуваясь. – Наши жены, встречая подруг, приглашают их в комнату, усаживают в кресло или на диван и щебечут под аккомпанемент невыключенного телевизора. Мы же – на кухню, всегда на кухню.

– Чай или кофе? – гостеприимно спросил Дворжецкий.

– Спасибо, но я только что отужинал дома, – вежливо отказался Воронин, присаживаясь на табурет.

– На тот случай, если ты все‑таки передумаешь, чайник я поставлю. – Дворжецкий повернулся к плите, зажег газ, поставил на огонь чайник и бросил через плечо, как бы невзначай: – Я сегодня имел беседу с Вершининым, пытался обсудить с ним наши общие дела.

– И что сказал старик Оберон? – полюбопытствовал Воронин.

– Ничего.

– Как? Совсем ничего?

– Ничего по существу. – Дворжецкий тяжело опустился на другой табурет, возле окна. – Ему бы все в шашечки играть.

Воронин ничего не сказал, только покивал – да, мол…

Дворжецкий взял с подоконника пачку Беломора, выковырнул одну папиросу, обстучал, размял, продул, закурил и только после всех этих манипуляций спросил:

– Ну, говори, зачем пришел?

– Егор Трубников, – сказал Воронин, – наш новоиспеченный принц Мерлин – пропал.

Дворжецкий поперхнулся дымом, закашлялся, загасил – к радости некурящего Воронина – только что раскуренную папиросу и вопросительно просипел:

– Как пропал? Куда?

Воронин пожал плечами.

– Не знаю. Но у меня есть одна догадка…

– Минамото? – быстро предположил Дворжецкий..

– Нет, – Воронин покачал головой, – не Минамото.

И он поведал Дворжецкому о том, как нынче днем проник в квартиру Егора, и о том, что увидел у Егора на столе, а под конец поделился своей догадкой насчет эмберского козыря.

– Значит, на столе у Егора лежали бумага, тушь и перо? – задумчиво переспросил Дворжецкий. – А краски там были?

– Нет, – помотал головой Воронин, но не слишком уверенно. – Не было, кажется…

– Карты должны быть цветными, – весомо сказал Дворжецкий. – Вспомни Девять принцев Эмбера, эпизод, где Корвин рассматривает колоду, принадлежащую Флоре, – там описывались цвета одежд, волос и глаз.

– А по‑моему, картам необязательно иметь цветной рисунок, – возразил Воронин. – Вспомни те же Девять принцев, как Дворкин нацарапал на стене темницы пейзаж с изображением маяка в Кабре, и Корвин воспользовался этим рисунком как картой.

– Да, верно, – признал Дворжецкий. – Ну, допустим, Егор действительно сумел нарисовать эмберский козырь и воспользовался им… От меня‑то ты чего хочешь?

– Я, когда начал размышлять обо всех этих магических картах, вспомнл, что ты, пытаясь создать свои собственные козыри, некоторое время посвятил практике с колодой Таро. Может, попробуешь раскинуть картишки на Егора – вдруг выйдет чего‑нибудь интересное…

– Ты сам до этого додумался?

– А что?

– Да так, ничего.

Дворжецкий посмотрел на Воронина долгим пристальным взглядом, потом поднялся и вышел из кухни. Вернулся он с картами, плотно прикрыл за собой дверь, обрубив доносящиеся из одной комнаты звуки работающего телевизора и вопли магнитофона – из другой. Сел за стол, достал голоду из футляра, отделил Младшие Арканы от Старших и отложил их в сторону, надолго замер с открытыми глазами, глядя в одну точку.

Воронин не проронил ни слова – вмешиваться было нельзя.

Дворжецкий медленно и тщательно –

вдумчиво

– перетасовал Старшие Арканы и принялся выкладывать их на стол рубашкой кверху, снимая по одной карте с верха колоды.

– Кельтский крест, – произнес он странным, не‑своим голосом.

Он положил одну карту, на нее и поперек – еще одну, затем крестом вокруг них – еще четыре карты и еще четыре – справа от креста, снизу вверх вертикально.

– Крест и посох.

Оставшиеся карты Дворжецкий отложил к Младшим Арканам, глубоко вздохнул, посмотрел на Воронина и сказал:

– Ну что же, давай посмотрим, что вышло.

Воронин молча кивнул, и затаил дыхание, словно перед прыжком в омут.

– Прошлое, – сказал Дворжецкий и перевернул картинкой вверх карту, лежавшую в основании креста.

Воронин вздрогнул, холодок пробежал по его спине, и он почувствовал, как мелкие волоски на коже топорщатся и встают дыбом.

На карте был изображен гнусно ухмыляющийся скелет с выщербленной косой в костлявых лапах; он шагал и скашивал, словно траву, нагие беззащитные человеческие тела, резал их на куски.

– Смерть, – сказал Дворжецкий хрипло, прокашлялся и продолжил комментарий: – Вообще‑то, Смерть необязательно означает чью‑то смерть буквально, чаще это просто окончание какого‑то определенного этапа в жизни и начало нового, а также связанные с этим потери. Еще означает возможность оказаться в новой реальности. И… – Дворжецкий сделал паузу, – завершение знакомства или дружбы.

– Все верно, – тихо проговорил Воронин. – И перемены в жизни, и конец дружбы, и даже смерть.

– Надежды и опасения, – сказал Дворжецкий и открыл карту в посохе, вторую сверху. Ею оказалась перевернутая Звезда.

– Упрямство и нежелание меняться, – пояснил Дворжецкий. – Возможности неиспользованные и потерянные. Но еще – стремление достичь творческого состояния.

– Насчет упрямства – понятно, – сказал Воронин. – Все остальное – слишком туманно.

– За ясностью обращайся в гидрометцентр, они тебе погадают, – сердито буркнул Дворжецкий.

Воронин улыбнулся.