По лезвию бритвы

— Ты уверен, что не переоцениваешь его?

— Я редко допускаю такие ошибки. Но даже если предположить, что это Беконфилд. Ведь он не владеет Искусством. Я бы сильно удивился, если бы узнал, что он достиг своей цели. Каким образом ему удалось бы установить связь с пустотой?

— Да, но у нас есть маги, которые готовы продать свое умение любому, кто предложит достаточное вознаграждение. В окружении этого Беконфилда был кто-нибудь, подходящий под это определение?

— Да, — ответил я. — Там был кое-кто.

Селия закинула ногу на ногу, под тонким платьем проглядывала розоватая кожа ее бедер.

— Возможно, это именно тот, кого тебе следует изучить повнимательнее.

— Возможно. — Я обдумал совет и продолжил: — Вообще-то я хотел спросить у тебя еще кое-что, в чем мне не смог бы помочь даже Учитель.

— Я обещала, что буду помогать тебе.

— Расскажи о своей учебе в Академии.

— Зачем?

— Праздное любопытство. Мне совершенно нечем занять свой мозг, и я надеялся, что твои рассказы о пирушках юношества подкинут какую-нибудь пищу для размышлений.

Селия усмехнулась, почти незаметно, улыбка едва коснулась ее губ. Последовала короткая пауза, пока она обдумывала слова.

— Это было давно. Я была молода. Мы все были тогда совсем молодыми. Учитель и другие маги его уровня не стремились преподавать в Академии, так что там были только мы, ученики, слабые и неопытные, кого сумели туда загнать. Преподаватели, если можно их так назвать, были лишь немного взрослее нас и едва ли грамотнее, чем мы сами. Тогда, сразу после открытия Академии, у нас еще не было учебного плана. Нас просто… загоняли в класс и потом отпускали. Впрочем, впервые в истории нас собрали всех вместе, впервые подтолкнули к тому, чтобы мы обменивались нашими знаниями, а не прятали их в зашифрованных книгах магических заклинаний.

— Ты была знакома с человеком по имени Адлвейд?

Селия сощурила глаза, поджала губы.

— Наш класс был небольшим. Мы все более или менее знали друг друга.

Селия принадлежала к тому сорту людей, которые с радостью провели бы остаток дней вдали от представителей своего вида, но она так и не сумела развить в себе зловредную привычку говорить плохо о любом из них.

— Волшебник Адлвейд был… очень талантливым. — Я думал, она продолжит, но Селия замолчала и только покачала головой.

Так что я решил, что мне лучше помочь ей с рассказом.

— В последние дни Войны Адлвейд участвовал в военной операции «Вторжение».

— Учитель рассказывал мне твою историю.

— Тебе известно что-нибудь об этом?

— Мы были предоставлены самим себе и могли изучать то, что нас больше интересовало. У нас с Адлвейдом были разные склонности. Ходили слухи, я слышала разные гадости, но ничего определенного. Если бы я знала что-нибудь, что могло бы помочь, я давно бы тебе сказала. — Она пожала плечами, явно желая закрыть эту тему. — Адлвейд мертв, его давно нет среди нас.

Он действительно был давно мертв.

— Но Адлвейд не единственный, кто принимал участие в операции. Кто бы там ни убил киренца, он наверняка замешан в этом. И такое дело, как военная операция… Должны были вестись записи.

Селия резко вскинула голову.

— Такие записи засекретили бы, — произнесла она настойчивым тоном. — Их бы спрятали. Ты никогда не увидишь их.

— Записи засекретили бы, ты права, и трудно представить, у кого из служащих военного архива возникло бы желание поделиться со мной этими сведениями. К счастью, у меня имеются другие источники.

— Другие источники?

— Криспин, мой бывший партнер. Он обещал заняться этим делом.

— Криспин, — повторила она. — Ты все еще можешь на него положиться? Станет ли он стараться для тебя после… вашей многолетней размолвки?

— Сомневаюсь, что он счастлив сделать мне одолжение, но это обстоятельство не помешает ему. Криспин… Криспин — золото. Неважно, в каких мы отношениях. Это поможет остановить убийства, значит, это благое дело. Он это сделает.

Селия медленно закивала головой, отвернув лицо в сторону.

— Значит, Криспин, — задумчиво произнесла она.

Вокруг нас весело гудели легионы пчел, перелетая с цветка на цветок, их размеренное жужжание убаюкивало разум, точно слабый наркотик.

Селия поднялась с табурета, ее темные глаза горели угольками на золотисто-медовой коже.

— Я рада… — Она покачала головой, будто вспоминая слова своего монолога, длинные черные волосы шелохнулись волнами, и вместе с ними затанцевал в унисон амулет на шее. — Было так здорово увидеть тебя снова, даже при таких обстоятельствах. В некотором смысле я рада, что ты попал в эту передрягу. — Она нежно взяла мою руку в свои ладони и пристально посмотрела в мои глаза.

Я чувствовал быстрый пульс под ее кожей, и, вторя ему, мой собственный учащался. Я пытался убедить себя в том, что это не лучшая мысль, пытался отговорить себя, заставить себя увидеть все гнусное и отвратительное, что было в этом желании. Затем я попытался убедить себя снова. Десять лет назад это давалось мне куда проще.

— В моих мыслях всегда есть место для тебя и Учителя, — тихо произнес я.

— Это все, что ты можешь сказать? То, что я заслужила место в твоих воспоминаниях?

— Мне надо посмотреть, как там мой Воробей. — Слабое оправдание, несмотря на то что я сказал правду.

Селия кивнула и проводила меня к выходу, печаль легла мрачной печатью на ее похожее на сердечко лицо.

В комнате наверху Журавль сидел на стареньком стуле, повернувшись к нам спиной, смеялся и ритмично хлопал в ладоши. Всякий раз, когда раздавался хлопок, россыпи искр, круживших по залу, меняли цвет и направление, то подскакивая к потолку, то устремляясь к окну. Воробей не разделял всецело радость Учителя, однако, к моему удивлению, лицо мальчика выражало искреннюю улыбку, различимую главным образом по его глазам, будто он боялся, что кто-то заметит ее. Но едва мальчишка увидел, что вернулись мы с Селией, как улыбка исчезла.

Журавль, должно быть, прочел о нашем приходе по лицу мальчика, потому что перестал хлопать, искорки медленно осыпались на пол и растаяли, словно снежинки. Я положил руку на спину Журавля. Ключицы остро выпирали из-под его одежд.

— Мне всегда нравилась эта игрушка, — сказал я.

Журавль вновь рассмеялся, излучая радость, яркую, как его фейерверк. Мне будет очень не хватать ее, когда он уйдет. Затем веселье угасло, и он поднял ко мне свою голову.

— То дело, о котором мы говорили в прошлый раз…

— Все вышло замечательно, Учитель, — прервала его Селия. — Он зашел как раз затем, чтобы рассказать нам. Обо всем позаботятся. Вам незачем больше думать об этом.

Взгляд Синего Журавля скользнул по лицу Селии, затем изучил мое в поисках подтверждения. Я сделал какой-то жест вроде пожатия плечами или кивка. Учитель был стар, он устал и, очевидно, принял мой жест за согласие. На его лице снова растянулась улыбка или, во всяком случае, что-то похожее на нее, и старик повернулся к Воробью.

— Ты замечательный мальчик. Не то что этот… — сказал он, поглядывая украдкой в мою сторону.

Только Воробей вовсе не казался таким. Будто раскаиваясь за минуту веселья, он надел маску хмурой серьезности и едва заметно кивнул Учителю в знак прощания.

Журавль имел многолетний опыт обращения с неблагодарностью юных гордецов и потому достойно ответил на оказанное пренебрежение.

— Было очень приятно воспользоваться возможностью развлечь вас, господин Воробей. — Старик продолжил с той же поддельной чопорностью. — И вы, сударь, всегда желанный гость в моем доме. Можете прийти, когда вам заблагорассудится.

«Скажи об этом своей горгулье», — подумал я, но Журавль казался счастливым и бодрым, и я промолчал.

Стоя у лестницы, Селия склонилась к Воробью, когда тот выходил.

— Была рада с тобой познакомиться. Может быть, когда придешь в другой раз, у нас будет больше времени поболтать.

Воробей ничего не ответил. Сохранив дружелюбное выражение лица, Селия помахала нам на прощание.